Пал Палыч оглянулся, достал из кармана деньги и прошептал:

— Возьми и помалкивай.

Человек повертел в руках деньги, пообещал:

— Буду молчать.

— А я не буду! — услышал он голос.

— Кто ты?

— Совесть. Иди в милицию и все расскажи. Человек думал-думал, а когда посчитал деньги, в милицию не пошел.

Совесть бесновалась всю ночь. Она бросала хозяина то в жар, то в холод — вскрикивала, больно стучала в грудь, словом, мучила. Чуть свет человек непечатно выругался и вернул деньги Пал Палычу:

— Совесть не позволяет.

— А ты ее заглуши. — Как?

— Стопкой!

После пятой стопки Совесть и впрямь заглохла. А утром человек понял, что Совесть теперь ни за какие деньги не назовешь чистой.

И что удивительного! Чем рьянее человек помогал Пал Палычу, тем слабее был ее голос. А если Совесть порою и пробовала орать благим матом, человек ее — стопкой, стопкой, стопкой…

Впрочем, это случалось все реже и реже. Совесть — грязная, как сто чертей — сама приходила к человеку и требовала:

— Заглуши!

Человек наливал стопку, еще одну, еще… А потом, обнявшись и обливаясь слезами, они вспоминали доброе старое время, когда чистыми ходили, уважаемыми.

Вскоре Совесть куда-то запропастилась. Человек поискал ее, поискал, плюнул и сказал:

— Проживу без нее!

И вот ведь, что странно. Об этом все узнали. Потому что когда человек показывался на улице, люди останавливались и говорили своим спутникам:

— Это тот самый, что совесть потерял…

Самый дорогой подарок

Аксакал приехал в субботу, к вечеру. Машина с шашечками по бортам затормозила прямо у подъезда, и шофер сказал:

— Это здесь. С чемоданчиком помочь?

Старик не издал ни звука, распахнул дверцу и степенно, заложив правую руку за спину, направился к подъезду.

— Ишь, какой гордый! — удивился шофер, но тем не менее подхватил чемодан и засеменил следом за пассажиром.

На площадке третьего этажа старик костяшками пальцев постучал в ближайшую дверь. Дверь распахнулась, и перед аксакалом, вытирая фартуком руки, предстала миловидная женщина.

— Здравствуй, айналайн!

— Здравствуйте, ата, — женщина поклонилась. — Проходите, пожалуйста, в комнату.

— Алдан, к нам гость! — крикнула опа.

— Здравствуй, сынок, — сказал старик и протянул руку.

Алдан почтительно пожал ее и посторонился, пропуская в комнату старика и шофера. Шофер поставил чемодан и сказал:

— Два шестьдесят.

Старик был на редкость немногословным. Когда Алдан предложил ему сесть за кухонный стол, гость поднял глаза и парень смутился.

— Извините, ата. — Алдан с кушетки сбросил на пол ковер, из кладовой извлек низенький столик, из подушек соорудил удобное сиденье и сказал:

— Сейчас будем пить чай.

Старик чуть поласковее посмотрел на Алдана и, покряхтывая, расположился у столика. Алдан бросился на кухню.

— Кто это? — спросил он у жены. Бахыт удивленно воззрилась па Алдана.

— Я думала, это твой родственник, — ответила опа и сразу предложила — А ты спроси у него?

— У нас это не принято. Гость — самый дорогой человек, прими его и слушай, что он пожелает сказать.

— М-да… Он, наверное, из твоего аула. Неужели ты не помнишь?

— Мой аул стал райцентром. Откуда мне знать всех стариков?! Я думаю, кто-то из наших дал ему адрес. Значит, он родственник. Заложи мясо в кастрюлю, я пойду к гостю.

Аксакал, скрестив ноги, величественно возвышался над столиком.

— Сейчас будет чай, ата.

— Рахмет.

— Здоровы ли ваши дети, внуки?

— Рахмет.

— Наш аул сейчас, наверное, очень красивый?

— Красивый. — Старик прикрыл глаза, давая понять джигиту, что его расспросы утомительны.

Алдан тихо ретировался на кухню.

— Не старик, а монумент, — вздохнул он.

Потом они пили чай. Бахыт и Алдан, развлекая старика, рассказали о своей работе, о своих планах. Старик изредка кивал головой, мудрющими глазами посматривал на молодых хозяев и вдруг спросил:

— Почему я не вижу детей? Бахыт ответила:

— Агай, у нас одна дочка, и сейчас она у моей мамы. Старик долго выдерживал паузу, мало заботясь, что молчание тягостно, и наконец проговорил:

— У нас в ваши годы было восемь детей.

— Так тогда было другое время! — оживился Алдан и словно наткнулся на взгляд аксакала.

― Я хочу спать, — сказал старик.

Слово гостя — закон. Алдан хотел было вслед за кушеткой вынести на кухню и телевизор, но почему-то не решился. А спать было еще совсем рано.

— Как думаешь: надолго он? — спросила Бахыт.

— По-моему, пока у нас не будет восьми детей.

— Ойбой? — У Бахыт было не то настроение, чтобы оцепить юмор мужа.

Ночь, в общем-то, прошла спокойно, если не считать, что в три часа гость снова пожелал чаю. И это было почти кстати, потому что Алдан выложил аксакалу план на воскресенье. Аксакал одобрил его одним словом: жаксы.

Это был удивительный день! Благодаря гостю, Алдан и Бахыт побывали в самых расчудесных уголках города: на такси «покорили» Медео, на канатной дороге — Кок-Тюбе и вконец ублажили старика, когда пообедали в белой юрте.

К дому подъехали в сумерки. Пока Алдан рассчитывался о шофером, гость и Бахыт скрылись в подъезде. Тут к такси подбежал Максут из соседнего дома.

— Привет, Алдан, — сказал он. — Машина освободилась?

— Что за спешка? — спросил Алдан.

― А! — Махнул рукой Максут, — вторые сутки родственника встречаю, а он как провалился. Телеграмма есть, а старика нету.

― Старика? — насторожился Алдан. — А ты его в лицо знаешь?

— В том-то и дело, что нет. Вчера приехал на вокзал, а там этих дедов, как в мечети. Может, в телеграмме напутали?

— Подожди, Максут. К нам вчера приехал один старик. Мы, честно говоря, его не ждали, но ты ведь знаешь наш обычай: самый дорогой подарок — гость. Может, это твой аксакал?

— А как я узнаю, что мой?

— Спроси его.

— Ты что, с ума сошел?! — вдруг взъярился Максут. — Разве у гостя спрашивают, зачем он приехал?

— Ну и что ты предлагаешь?

Максут поскреб пятерней затылок и сказал:

— Ладно, заберу старика. Теперь задумался Алдан.

— А вдруг это мой аксакал? — вслух засомневался он.

— Но ты ведь его не ждал?

— А твои гости всегда по телеграммам приезжают? — Алдан сам подивился изяществу этой мысли.

— Нет, конечно. И все-таки, я думаю, это мой старик. Алдан резко воспротивился:

— С чего ты взял? Ведь ты его и в глаза не видел. Теперь я уверен: это мой старик.

— А тогда куда мой девался?

— Откуда мне знать? Ищи!

— Нет, это мой старик. Давай его сюда!

— Не отдам. Он — мой.

— Нет, мой…

Долго еще будут препираться джигиты, и едва ли они установят истину. Оставим их, читатель. Аксакалу от этого не будет хуже. Так ведь?