Мне так хорошо… так приятно. Никакой суеты и переживаний. Но… кто я? Кем была, мои цели, моё счастье?
«Неважно» — раздаётся эхом.
Точно, к чему подобные хлопоты, когда на душе так спокойно, а телу так отрадно.
«Забудь» — ласково шепчут.
А мне и нечего помнить… Хотя… Это интересно, мои воспоминания полны счастья или горечи. Если первого, то почему бы и не вспомнить, а… Нет, наверное, я была полна грусти, раз оказалась в этой упоительной тишине. Плыть по течению — удел бесталанных.
Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип… Бип…
Что за ужасный звук? Он, как ток по оголённым нервам. Ему тут не место.
Бип…
Чужеродный.
Бип…
Болезненный.
Бип…
Невыносимый. Я хочу заткнуть уши, но не чувствую рук. Моё ватное тело плывёт по реке, а может по небу? Голова начитает болеть, почти закипает. Мне хочет вспомнить и прокричать, но что…
Кто я?
Поднимаю веки, но мрак окутывает меня ещё сильнее. Почему такая темнота? На секунду мне кажется, что я потеряла глаза, ослепла и обезображена навсегда. Но я вижу лёгкий, незаметный тлеющий огонёк.
Бесполезно. Моя надежда слабее его тепла…
Бип…
Опять этот звук. Господи, сколько можно? Дай, мне спокойной затихнуть, потонуть в этом безмолвии.
Л…
Еле слышное бормотание сменяет гнетущее гудение. Почему моё сердце отзывается болью?
Л…е…
Тяжкий вздох и всхлип, а я холодею, меня сковывает озноб. Горло саднит от сдерживаемых рыданий. Почему этот шёпот так важен, так знаком… Он знает кто я. Он помнит!
— Лена…
До меня пытаются достучаться, позвать, вернуть. Ко мне взывают с просьбой, мольбой.
— Лена, я прошу…
Господи, этот голос знаком мне, один из самых важных голосов… Но кто? Я отбрасываю свои оковы, сквозь слёзы и боль, я стремлюсь навстречу этому зову.
— Вернись…
Моё ватное тело борется с течением, мои руки наполненные свинцом не хотят шевелиться, я рычу, заставляя их.
— Нам так плохо…
Я вижу, как тлеющий огонёк вверху набирает силы, разжигается. Я стремлюсь добраться до него, ведь он отогреет меня, прогонит холод, когда я прильну к нему…
— Лена!
Воспоминания прорываются, через ледяную плотину забвения.
Последний рывок и я делаю глоток обжигающего воздуха. Мои лёгкие горят и я открываю глаза, но яркий свет ослепляет.
— Господи! Она очнулась! — Кричит знакомый голос. Он бывает нежным, бывает, звучит с укором. — Позовите врача!
Я хочу сказать многое, но в горле сухо и я боюсь, что мои связки треснут.
— Лена, Леночка, держись! — В таком любимом голосе слёзы.
Не плачь. Ведь я здесь, мама.
Я помню.
Я смотрела в белый потолок и чувствовала себя сумасшедшей.
Как такое могло произойти? Выходит, что всё это плод моего воображения?
Валарам, гномы, травничество, Одуванчик и… Хеллпей. Мой желтоглазый альт… Слёз уже не было, а глаза пекли от пролитых ранее. Врачи говорят, что у меня посттравматическое состояние и это нормально. НО, ЧТО ЗНАЧИТ НОРМАЛЬНО?
За сутки без сознания я успела выдумать целый мир? Прожить в нем почти год! А все беды и приключения — вымысел. Я смотрю на свою правую руку: синяки, царапины, но никакого ожога. Хах. Кто думал, что я буду мечтать увидеть его?
Рыдания обосновываются где-то в груди, но я держусь. Не хочу расстраивать маму.
Мама… прости меня, но я бы хотела вернуться, променять тебя на тот мир… Да, я худшая дочь на свете, но там, я наконец, обрела… К чёрту! Что я там обрела? Любовь? Да, конечно, десять раз. Сколько месяцев с Хеллпеем я там нафантазировала: три или четыре? Некоторые расстаются и через пять лет, а тут жалкие пару десятков дней.
Но почему мне так горько… Почему, Ри…
Нет. Нет. НЕТ.
И её не существует. Бред, мой больной вымысел, моя попытка убежать, распрощаться с жизнью.
— Лена?
— Что? — Резко отвечаю я, грубо выплёскивая свою боль на родного человека. Мне совестно, мне мерзко. Я смотрю на бледную маму, на её тёмные круги под глазами, искусанные губы. Она осунулась и похудела. — Прости меня.
Я раскаиваюсь, но продолжаю грубить ей. Что я за человек.
— Всё нормально. — Мама нежно мне улыбается. — Это пройдёт.
Да, но я не верю в это. И не хочу.
— Ты родилась в рубашке, Лена. — Тихонько говорит она. — Ты могла умереть, а отделалась лишь лёгкими травмами.
— Сломанная лопатка и берцовая кость — это легко? — Я горько улыбаюсь. — Я теперь прикована к постели на неизвестное время.
А потом инвалидное кресло, долгие месяцы реабилитации… Послать бы всё к черту.
— Ты могла остаться без ног. — Укоряет меня мать. — Или умереть.
— Ну и пусть. — Я поджимаю губы.
— Не говори так! — Она сердиться, сжимает руки в кулаки.
— Прости.
— Что с тобой?
— Мне просто очень больно…
— Рука или нога? Почему ты сразу не сказала! — Мама охает и бежит за врачом.
Дверь закрывается, и я остаюсь одна.
— Всё у меня болит. — Нет, слёзы все же остались. — В особенности сердце.
Понемногу, день за днём, я отхожу и от аварии, и от надуманного мира.
Мне сложно, но я стараюсь бороться и насдаваться. Огромное спасибо моим близким — они не оставляют меня одну. Каждый день кто-то да навещает меня: всевозможные родственники, мама, папа и Мика.
Последняя старается приходить через день и заваливать меня всевозможными слухами и сплетнями. В большинстве своём я просто с упоением её слушаю, но иногда улыбаюсь или подшучиваю.
Сегодня один из таких дней. Мика приходит после утреннего обхода, авторитарно, словно матрона, присаживается у моей постели и начинает излагать свой поток информации. Микины визиты для меня самые любимые: весёлые, расслабляющие, не обременяющие. В отличии от родителей, она умудряется протащить для меня различные гадости-вкусности, которые мне запретили.
— Вот. — Она достаёт пакетик, шуршание которого, как музыка. — Твои любимые чипсы с сыром.
— Благодарю, я вас люблю. — Шучу я и ловлю рукой упаковку. Точно. — Мисс?
— Что, сударыня? — В моей манере отвечает шатенка. — Чего ещё изволите?
— Мисс, прошу вас, отройте же мне этот чудный… — Хм. — Пакэ́т?
Мика заливается смехом, а я качаю головой. Скучала я по этим нашим дурачествам. Очень.
— Сударыня, а сами никак не одолеете?
— Мисс, я однорука. — Я киваю на свою загипсованную конечность, а шатенка картинно бьёт себя по лбу.
— Мои минус двадцать, извините. — Мика передаёт мне чипсы. — Ешь-ешь.
— Ты меня, как кабанчика на праздник откармливаешь. — Замечаю я. — Спасибо.
— Ну конечно. — Подруга хмурится и оглядывает меня. — На больничных супах и кашах ты стала, как кощей.
— Какой изысканный комплимент! — Я подмигиваю подруге, закидывая чипсину. — Умеешь подбодрить!
— Обращайтесь. — Мика кланяется сидя — это очень забавно, и я усмехаюсь. — Не переживай, откормлю тебя и пойдём тебе парня искать.
— И не жалко?
— Тебя?
— Парней.
На это Мика гримасничает и запихивает руку в пачку с чипсами, и забирает добрую половину.
— Я поняла намёк. — Я смиренно опускаю голову, и чипсы возвращаются ко мне.
— То-то же! — Мне грозят пальцем.
Потом мы болтаем и смеёмся напропалую, моё отвыкшее горло начинает саднить. Мы притихаем, только, когда сердитая медсестра, сдерживаясь, просит нас об этом.
— Не смеши меня! — Я молю Мику. — У меня же рука больная!
— А ты не дёргайся! — Отвечает она, высовывая язык. — Смейся душой, сердцем и глазами.
— После тебя, мне придётся гипс переделывать.
— Не говори глупостей. — Шатенка махает на меня рукой. — Ты вот мне скажи…
— Что?
— Это серьёзный вопрос и я не знаю, готова ли ты к нему…
— О, Господи, чувствую я, что это ещё одна фигня… — Бормочу я.
— А как ты в туалет ходишь? У тебя же нога в гипсе! Ты доползаешь на корячках или тебя относят на руках? Или, о Боги, утка?