ДОКТОР САН. Мистер Бланк, я возмущен вашим поступком! Ваше заявление об ответственности ученого за свой труд абсурдно! По законам общественной морали я, как руководитель научного учреждения, не имею права держать в штате сотрудника, которому суд вынес обвинение. Это порочит честь и репутацию института. Вы уволены!

Доктор Сан уходит. К Бланку подходит сияющий Саймон.

САЙМОН. Мистер Бланк, что я услышал! Вас уволили из института. Это прекрасно! Не отчаивайтесь, мистер Бланк! Моя фирма снимает свой иск и готова оплатить за вас все расходы по делу монстра. Да, да! Но с одним условием: вы переходите работать в мою фирму. Я построю для вас научную лабораторию, которая будет лучшей в мире! На торговле монстрами мы заработаем с вами огромные деньги! Мистер Бланк, соглашайтесь?! Вот вам бланк контракта. Скорее заполните его и подпишите! Я согласен на любые условия!

Бланк молчит. К нему подходит Базилио.

БАЗИЛИО. Мистер Бланк, мне надо скорее получить с вас. Суд решил.

БЛАНК (словно очнувшись). Мистер Саймон, я соглашусь работать у вас при условии, если вы уберете к чертям собачьим этого дебила, эту жуткую скотину Базилио!

САЙМОН. Я согласен, мистер Бланк! Синьор Базилио, вы уволены! Идите в контору и получите пособие в связи с увольнением. Да заодно и по вашему иску к мистеру Бланку! Мистер Бланк, если вы захотите, я сам буду ухаживать за монстрами! Подпишите контракт, мистер Бланк!

Иван Козлов

Конокрад из параллельного

— …Нет, Вольдемар, мне, пожалуй, уже хватит, не наливай. Так вот, понимаешь, тот мир, который мы называем параллельным, — он не совсем параллельный, он соприкасается с нашим. В принципе это наш же мир, только чуть смещенный в пространстве и времени. Вот верующие видения видят — это ведь оттуда видения. Или НЛО, или барабашки разные, привидения. Все — есть, и не надо над этим смеяться.

— Я не смеюсь, — сказал Вольдемар, гоняя вилкой горошину по тарелке. — Я просто не верую. Ни в бога, ни в инопланетян, ни в твой параллельный мир. Ну где он, покажи мне его!

— Мы для этого сюда и пришли. Через двадцать минут мы выйдем к реке…

Вольдемар вскинул руку с часами к глазам, стал пьяненько таращиться на стрелки, соображая, видимо, где — часовая, где — минутная. Наконец сообразил:

— Нет, еще двадцать две минуты. — Щелкнул пальцами над головой: — Человек!

Официант не спеша, гордо и независимо подходит к нам.

— Человек, повтори. Коньячку два по сто пятьдесят, ну и там, сам знаешь что.

— «Белой лошади» уже нет. Могу предложить…

Вольдемар не дает ему договорить, достает из кармана рубашки деньги, не считая, роняет их веером над столом. Деньги не успевают осесть на скатерть, исчезают под взмахом салфетки официанта. Он теперь не говорит, а воркует:

— «Де воляй», беф-брезе, консоме с профитролями?

— Давай, милый, давай. А еще — на десерт бы чего-нибудь попикантней. Ну там, Машу, Глашу, а?

— Позвоним, подъедут. Хорошие девочки, но цену себе знают.

— Сторгуемся, — Вольдемар откидывается на спинку стула и улыбается, на этот раз мне: — Вот ведь как! Волшебную ночь обещал мне ты, а получается, что я ее создаю. Ты спрашивал, могу ли я ездить на коне, а коня, то бишь, «Белую лошадь», добыл опять-таки я. Ты что-то там о молодой цыганочке говорил, а я тебе на выбор: хочешь, черненькую, хочешь, беленькую…

Мы сидим в ночном ресторанчике, расположенном за городом, на самом берегу реки. Когда стихает озверевший оркестр и перестают дробить пол танцующие, слышно, как бьет в берег вода. И еще: если очень-очень прислушаться, можно различить удары копыта о гальку. Это Смоль ждет меня.

Официант заставляет закусками стол, Вольдемар сразу же тянется к коньяку и недовольно морщится, услышав мое: «Пора!»

— Куда пора? Еще две… полторы минуты. И потом, неудобно же: приедут дамы, а нас нет. Постой, куда ты? Врешь, ты ведь первым хочешь девочек встретить. Ну черт с тобой, выбирай первым, не возражаю…

Летняя ночь легкая, как вино. Я шагаю вдоль речки по мокрому песку. На песчаной косе, уходящей далеко в воду, меня ждет Всадник.

— Ты почему один? — спрашивает он.

— Я ошибся в друге. Но хватит об этом. Наверное, надо быстрее садиться в седла? Мы ведь рядом с рестораном.

— У тебя сильна инерция страха, — улыбается Всадник. — Нас и здесь никто не увидит. А если бы и увидели, какое тебе дело до этого?!

Я сажусь в седло. Бес вселяется в коня, он нетерпеливо перебирает копытами, косит глазом: мол, не пора ли? Порыв ветра срывает с неба звезду, та падает в воду.

Пора.

Я вонзаю шпоры в бока Смоля, и он мчится по степи. Рядом — Всадник. Третий конь, без седока, растворяется в ночи.

Ветер настраивает листву на дубах, как скрипач струны, потому перелесок заполнен музыкой. Откуда такой ветер? Ведь ночью и ветра засыпают.

— Ветер странствий, — услышал мой немой вопрос Всадник. Он едет рядом, стремя в стремя. Луна освещает его лицо. Оно мне знакомо: запавшие глаза, нос с горбинкой, смазанная линия губ. Незнаком лишь шрам на левой щеке, грубый, как корявая чешуя сосновой коры.

— Откуда у вас этот шрам?

— Разве не помнишь? — спрашивает Всадник, и мне на миг становится тревожно. Но это чувство проходит, как только наши лошади поворачивают на чуть заметную лесную тропу. Мы мчимся по ней, ветви царапают лица, хватают за плечи. Вслед хохочет филин, загораются лунной краской деревья.

Мне хорошо. Мне так хорошо, что хочется плакать.

— Это уже параллельный? — кричу я.

Всадник вместо ответа говорит:

— Теперь тебе направо, я буду ждать здесь.

Смоль замирает неожиданно, я едва не вылетаю из седла. Поляна, костер, кибитка, обшитая разноцветными лоскутками. У огня сидит старая цыганка, ворочает угли. Я спрыгиваю на землю и становлюсь напротив нее:

— Заговори меня от беды и пули.

— Ты приходишь сюда второй раз, — не поднимая головы, говорит она. — Кем ты хочешь стать в нашей жизни теперь?

— Как и прежде, конокрадом.

— Зачем тебе это, крестовый? Коней уже давно никто не покупает.

— Мне не нужны деньги, я хочу испытать себя. Только пройдя испытание, я смогу понять ваш мир.

— Хорошо, — говорит старуха. — Иди вдоль ручья и встретишь мою дочь, Азу. Она заговорит тебя от беды и пули. Но передай ей, пусть оставит уязвимой твою правую руку.

— Зачем?

— Так надо, крестовый. За все платить надо. И потом, не так страшно потерять руку, как веру. Если ты опять забудешь мои слова, у тебя останется всего одна попытка вернуться в этот мир. Всего одна.

У Азы черные огромные глаза и холодные ладошки. Она гладит меня по левой щеке, будто хочет найти там что-то.

— Ты опять пришел к нам? Хочешь узнать, о чем шепчет трава и почем фунт лиха? Желаю тебе непогод.

— Чего ты еще пожелаешь, Аза?

— Чтобы ты все-таки стал конокрадом.

— Я украду лучший табун, что есть в этих местах, и приведу его тебе. Приведу, чего бы это ни стоило.

— Даже руки?

— Чуть не забыл. Мать велела тебе передать…

— Знаю, знаю. Хорошо, что ты вспомнил. Не так страшно потерять руку, как веру.

— Не говори со мной загадками. При чем здесь вера?

— Я отвечу, но сначала ответь ты: зачем приходишь в наш мир?

— Я устал жить в своем. Я хочу мчаться на лошади, я хочу дорог и костров.

— А если лошадь споткнется, дорога пропадет, костер обожжет?

— Пусть лучше так!

— Прошлый раз ты говорил эти же слова, — грустно замечает она. — Но когда пуля должна была обжечь твою щеку…

— Я не помню этого.

— Ты не хочешь этого помнить. Ты видел сегодня твоего двойника, Всадника? Рана досталась ему. Помни: свой долг нельзя оплачивать чужими деньгами. Так велика ли плата — рука за веру?