Тимош собирается уходить.
Постой, Тимош, и ты кваску испей! Холодненького! Небось жарко там у вас, на кузне-то…
ТИМОШ. От меду да от квасу нет, говорят, отказу. Так и быть, погодим. (Садится у двери на лавку.)
АВДОТЬЯ. А ты, гость дорогой, садись к столу, не обижай хозяйку.
ГОСТЬ (усаживаясь и степенно разглаживая смоляную бороду). Благодарствую, хозяюшка, на хлебе, на соли, на ласковом слове.
ФЕДОСЕИЧ. А что я тебя, батюшка, словно видел где? Ты ране на кузнице-то у нас не бывал?
ТИМОШ (вглядываясь в гостя). При мне, кажись, не бывал. А уж я — то всех помню — кто за каким делом ни приходил.
ФЕДОСЕИЧ. Эк! При тебе! Да ты и сам-то в кузнецах без году неделю.
ГОСТЬ. Твоя правда, дед! Паренька-то я будто впервой вижу, а тебя припоминаю. Только борода у тебя в ту пору покороче была да порыжее. И ковало в руках потяжеле этого… Ты что ж нынче по домашности пошел, кузню бросил?
ФЕДОСЕИЧ. Она меня бросила. Не любит стариков — горяча больно. Постой-ка, брат, чтой-то мы для тебя работали? То ли железки для копий, то ли гвоздыри. Ведь вы, кажись, люди лесные — медвежатники?
ГОСТЬ (уклончиво). На всякого зверя ходим…
Из подполья поднимается Васена с большим жбаном квасу.
НАСТАСЬЯ (подавая на стол). А что, батюшка, в наших-то краях про татар не слыхано, не видано?
ГОСТЬ. Кабы не было слыхано да видано, так и мы бы к вам в кузню нынче не пришли.
ВАСЕНА. Ох, батюшки!… (Чуть не роняет жбан.) Едва не пролила! Боюсь я татар, дяденька!
ФЕДОСЕИЧ. Бойся — не бойся, а квас не проливай. Лучше Авдотьюшкиного квасу во всей Рязани нет. Пей, Тимош, да ступай на кузню. Чего зря на пороге топтаться-то!
ТИМОШ (пьет, утирается). Ух! Ажно сердце оттаяло… И худой квас лучше хорошей воды, а этот — чисто мед. Ну спасибо, хозяюшка! (Накрывается рогожей.)
ФЕДОСЕИЧ. Брось рогожку-то! Вон уж и солнышко выглянуло. Радуга во все небо стоит.
Тимош распахивает дверь. Яркий луч пересекает избу.
ВАСЕНА. И впрямь солнышко! Едем, тетя Душа!
АВДОТЬЯ. Тише ты! Куда же ехать, на вечер глядя!
Дверь снова открывается. В избу входит муж Авдотьи, Никита Иваныч. Это рослый, статный человек, спокойный, приветливый и деловитый. С ним вместе — Федя, меньшой брат хозяйки, мальчик лет четырнадцати. Он учится у зятя кузнечному ремеслу и старается быть таким же неторопливым, уверенным и степенным. Встретив их, Тимош на минуту задерживается в сенях.
ФЕДОСЕИЧ. Ну, вот и хозяин пожаловал!
ТИМОШ (с порога). А уж мы с гостем заждались тебя, Никита Иваныч. дело у него к тебе. К спеху, говорит.
НИКИТА. Здорово, здорово, знакомый! Да только как по имени-то тебя звать, не припомню что-то.
ГОСТЬ. Много нас к тебе ходит, всех не упомнишь. Зови хоть Герасимом.
НИКИТА. Что ж, дядя Герасим, коли тебя хозяйка уж попотчевала, пойдем от этой печки к моей — моя жарче. А ты, Авдотьюшка, чего в дорогу не собираешься? Самое вам время — по холодку.
АВДОТЬЯ. А может, завтра, Никита Иваныч? Еще бы денек дома пожили…
НИКИТА. Откладывай безделье, да не откладывай дела, Авдотьюшка. Пора-то сенокосная.
АВДОТЬЯ. У меня и здесь дела хватит, Никита Иваныч.
НИКИТА. Домашнего дела век не переделаешь. А сено пропадет.
АВДОТЬЯ. Что — сено! Вас тут мне страшно оставить, Никитушка! Ведь, говорят, татары…
НИКИТА. То-то и есть, что татары! Собирайся-ка ты поскорей, голубушка. Полно тебе мешкать-то! Забирай Васёнку, Федю, Настасью… да и матушку ехать уговори!…
АВДОТЬЯ. А ты, никак, слыхал что?
НИКИТА. Ничего я не слыхал. А всё лучше вам в Заречье эту пору перебыть.
АВДОТЬЯ. Да вы-то тут как? Ты сам, Федосеич, Тимош?…
НИКИТА. Что ж — мы? Наше дело мужское. Без стрельцов да без кузнецов Рязань не выстоит. А хлеба напечь да варева наварить это дело нехитрое. Сами сладим.
НАСТАСЬЯ. Уж и сами! Нет, батюшка, покуль я жива, я в этой печи огонь разводить буду, а вы у себя на кузне жар раздувайте. Еще чего выдумал: мужики печь да варить станут!…
ФЕДОСЕИЧ. Ну и ладно. Охота пуще неволи. Пусть Ильинишна с нами остается. А ты слушайся хозяина, хозяюшка, он дело говорит. Собирайся в дорогу.
ВАСЕНА. Мы живо!… (Убегает.)
ФЕДЯ. Поезжай, поезжай, Дуня! А только я с тобой не поеду.
АВДОТЬЯ. И ты не поедешь?
ФЕДЯ. Не!… Без стрельцов да без кузнецов Рязань не выстоит. Слышала небось?
Все оборачиваются к нему. Смех.
НИКИТА (строго). Ты что, кузнец али стрелец? Высоко летаешь, парень!… Рязань без него пропала!… Бери-ка вот мешок!
ФЕДЯ. Не поеду я!
НИКИТА. Ох, Федька! Так-таки не поедешь?
ФЕДЯ. А ты бы Федька был, а я бы Никита Иваныч, — ты бы моего слова послушался? Поехал бы?
ГЕРАСИМ (одобрительно). Эвона! С норовом парень!
НИКИТА. Неслух ты, Федор! Кто дому голова — я али ты?
ФЕДЯ. Ты, Никита Иваныч, ясное дело. Я из твоей воли не выхожу. Прикажи железо каленое голыми руками взять, я не ослушаюсь. А только зачем ты меня заодно с Васенкой сестре Дуне в подручные отдаешь? Я хоть и невелик, а всё мужик… Правда, Федосеич?
ФЕДОСЕИЧ. Как же не правда? Правда. Молод петушок, да не курица. А что, Никита Иваныч, может, и впрямь оставим парня тут? Уж он не младенец. Нас тоже с этаких годов к ратному делу приучали. Да и тревогу-то бить не рано ли? Где они еще, татары-то? Авось и эту тучу господь мимо пронесет, как грозовую пронес.
НИКИТА. Ну что с вами со всеми поделаешь? Ладно уж, оставайся, кузнец!
АВДОТЬЯ (ласково и робко). А мне, Никита Иваныч, тоже, может, остаться? С вами-то со всеми я ничего на свете не боюсь, а там у меня все сердце изболит-изноет.
ФЕДОСЕИЧ. Да полно те, хозяюшка! Ты до этих до татаров два раза домой воротишься. Еще поспеешь, коли что, и натерпеться с нами и намучиться.
Во время последних слов дверь в сени снова отворяется, и в избу заходит мать Авдотьи и Феди, Афросинья Федоровна. Это еще не старая женщина, неторопливая, с негромким голосом и тихой улыбкой. Дочка очень похожа на нее.
Вот и матушка тебе так же само скажет. Верно я говорю, Афросинья Федоровна? Чего ей, хозяюшке-то нашей, татар тут дожидаться? Пускай едет, свое дело делает.
АФРОСИНЬЯ. Дай сперва с людьми поздороваться, Андронушка. (Кланяется всем.) Здравствуй, Никита Иваныч! (Гостю.) Здравствуй, батюшка! (Остальным.) А с вами то уж мы нынче видались-здоровались… Ну что, Дунюшка, все медлишь?
АВДОТЬЯ. Боюсь уезжать, матушка. Ведь и ты небось слышала, что люди-то говорят.
АФРОСИНЬЯ. Страху служить — не наслужишься. Коли нам хлеба не месить да сена не косить, татар дожидаючи, так и на свете не жить. Не впервой нам эту беду встречать.
ФЕДЯ. Вот и я так говорю…
АФРОСИНЬЯ. А ты бы, Федор Васильевич, чем говорить, других бы послушал. Вот я, Дуня, попутничков тебе принесла в скатерку увязала…
НАСТАСЬЯ. Да и у меня тут наварено, нажарено…
АВДОТЬЯ. А ты, матушка, не поедешь со мной?
АФРОСИНЬЯ. Стара я на сенокос ездить, это дело молодое. Мы уж с Настасьюшкой домовничать останемся — за кузнецами твоими приглядим. (Гладит сына по голове).
Из дверей выходит Васенка, закутанная в платок, с узлом в руках.
ВАСЕНА. Ну, я уж собралась, тетенька. И Тимош Пегого запряг. Вон телега-то, под окном стоит. Снести узел, что ли?
АВДОТЬЯ (с упреком). Что ты все торопишься, Васена!
ВАСЕНА (виновато). Да ведь не доедем дотемна, тетенька.
НИКИТА. Раньше из дому выедешь, Авдотьюшка, раньше домой воротишься. А уж мы-то тебя как ждать будем!… (Обнимает ее, потом решительно поворачивается к окну.) Бери узел, Тимош!