Изменить стиль страницы

Клик-Кляк. Ну конечно, за нижний.

Караколь. Обманываешь, Клик-Кляк!

Клик-Кляк. Нет, нет! Ты не собьешь меня! Я хорошо помню, что за нижний. За верхний держался ты сам!

В толпе смех.

Мартин. Стало быть, Нанасс, тебя вытащил Караколь!

Клик-Кляк. Мало ли что вытащил! Это он нечаянно… Хотел выручить медведя, а сначала по ошибке вытащил меня…

Мартин. А потом?

Клик-Кляк. Потом медведя и его светлость!… Нет, нет, хранителя печати его светлости!

Мушерон. Я предлагаю прервать допрос свидетеля. Он не в своем уме.

Мастер Тимолле. Нет, господин Мушерон Старший, в своем! Мы так же, как и вы, знаем господина Мушерона Младшего с самого рождения и можем подтвердить, что у него никогда не было больше ума, чем сегодня. Продолжайте, мастер Мартин!

Мартин. Значит, Караколь выручил и тебя, Мушерон Младший, и медведя, и хранителя печати?

Клик-Кляк. Да, и меня, и медведя, и хранителя!

Мартин. Ну, выходит, что звери оказались благодарнее людей: они ему заплатили добром. А вот люди чем заплатили!…

Клик-Кляк. Люди тоже заплатили добром: за самую простую веревку ему дали перстень…

Мартин. Перстень? Какой еще перстень?

Клик-Кляк. Да вон тот, что лежит в ларце!

Мартин. Вот ларчик и открылся! Теперь все ясней ясного.

В толпе радостный шум.

Большой Гильом. Я требую, чтобы допрос был прекращен.

Мастер Тимолле. Ваше желание будет исполнено. Допрос окончен. Старшины и мастера, подойдите к весам правосудия. Левая чаша весов, как всегда, чаша обвинения, правая — оправдания!

Старшины один за другим подходят к весам и кладут медные шары в правую чашу. Только один Мушерон опускает свой шар в левую. Правая низко опускается, перевешивая левую.

Суд старшин славного Города Мастеров, допросив обвиняемого и свидетелей, выслушав потерпевшего, обвинителя и защитника и рассудив дело по древним законам и обычаям, по совести своей и разумению, постановляет: обвиняемого Жильберта-метельщика, по прозвищу "Караколь", считать оправданным!… Ты свободен, Караколь! Ступай домой!

Караколя сразу окружает ликующая толпа, и он теряется в ней. К судейскому столу подходит Гильом с двумя латниками.

Большой Гильом. Не спешите расходиться, господа старшины! От имени моего высокого доверителя заявляю вам, что решение вашего суда неправильно и незаконно.

Мастер Тимолле. Мы решили это дело по совести и по закону, господин Гильом Готшальк. Если одна из сторон недовольна…

Большой Гильом. Как вы смеете называть его светлость герцога де Маликорн "одной из сторон"?

Мастер Тимолле. Однако его светлость герцог де Маликорн судился с метельщиком Жильбертом.

Большой Гильом. Нет. Вы судили метельщика за кражу!

Мастер Тимолле. И оправдали его! Если его светлость не пожелает сообщить, что именно он считает неправильным и незаконным, решение суда останется в силе.

Занавес отдергивается, и перед толпой появляется наместник.

Наместник. Хорошо же! Я скажу вам, чем я недоволен!

Голоса. Кто это?

— Что за чудовище

— Да у него горб втрое больше, чем у Караколя!

Большой Гильом. Тише вы, медники и башмачники! Его светлость говорит!

Стража ощетинилась алебардами. Становится тихо.

Наместник. Старшины! Я оказал вам честь, разрешив судить преступника Жильберта по вашим старым законам и обычаям. Я хотел испытать благоразумие горожан. Но вижу — меня обманули ваши седые бороды и старческие морщины. Вы не судьи, вы запальчивые юноши, а собравшиеся здесь жители города — неразумные дети, достойные розги. До сих пор я вас щадил. Но если с этой минуты кто-нибудь из вас посмеет нарушить мою волю, весь город поплатится за это. Я не оставлю здесь камня на камне…

Вероника (порывисто поднимаясь с места). Ах, довольно мы берегли камни нашего города. Нам надо беречь его честь!…

Наместник (потрясал жезлом). Прочь!… Да и вам всем, старшины и мастера, лучше разойтись по своим мастерским — к вашим печам, верстакам и наковальням. Это вам больше пристало, чем сидеть в судейских креслах. С этого дня я буду судить преступников сам, своим судом!… Господин Гильом, вы знаете, что надо делать… (Исчезает)

Большой Гильом. Бургомистр Мушерон! Прикажите городской страже отвести преступника Жильберта в тюрьму.

Мушерон. Ваша милость, преступника нигде нет. Он скрылся.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Просцениум

Медведь.

Мы, звери, сошли с городского герба
Сегодня в последний раз.
На площади этой решится борьба,
Виновных и правых рассудит судьба…

Улитка.

И это случится сейчас!

Лев.

Недели и месяцы быстро бегут
В лучах театральных огней.
Здесь рушатся стены в пятнадцать минут,
А в жизни их, жертвуя жизнью, берут…

Улитка.

И это гораздо трудней!

Заяц.

Вчера мы пришли из дремучих лесов,
Узнав, что в плену Караколь.
В беде мы явились на дружеский зов,
И пусть наша роль оказалась без слов…

Улитка.

Но это прекрасная роль!

Лев.

Теперь мы достойное место займем
Над сводами древних ворот,
В старинном гербе, что покрыт серебром.
Наш город мы будем хранить вчетвером.

Улитка.

И это высокий почет!

Картина шестая

Площадь Большого Мартина. Раннее утро, У ворот замка и у дверей дома мастера Фирена — часовые. Матушка Марли и тетушка Мимиль почти одновременно появляются в своих нишах.

Матушка Марли. Смотрите-ка, соседка, а старуха Тафаро все-таки готовится к празднику — и коврик разостлала, и цветов припасла. Бабушка Тафаро, а бабушка Тафаро! Что это вы нынче праздновать собрались? Майский день или, чего доброго, свадьбу?

Бабушка Тафаро. Может, и то, может, и другое.

Матушка Марли. Да что вы, бабушка Тафаро! Неужто вам не жаль Вероники? Плакать надо, а не праздновать.

Бабушка Тафаро. Раньше времени плакать-то не стоит.

Тетушка Мимиль. Где там раньше времени! Ей, бедняжке, всего часа три на воле жить осталось. Да и то — какая это воля! Ведь она и сейчас под замком, наша Вероника, хоть еще из дома родного не выходила.

На пороге своей пекарни показывается дядюшка Нинош.

Матушка Марли. Добрый день, дядюшка Нинош!

Нинош Нечего сказать — добрый! Я и не помню дня хуже этого. Мне и тесто месить неохота, и миндаль толочь невмоготу… Все из рук валится. Куда ни погляжу, только его и вижу…

Бабушка Тафаро. Это кого же?

Нинош Да всё его, этого… сыча из замка. Вот и сейчас — во сне или наяву, а чудится мне, будто там, из-за угла, носилки его показались…