— Поверь: только до осени так… Вот познакомлюсь поближе с людьми…

Маленькой ладонью Дарь закрывала рот Лодою, дурашливо трепала за уши, смеялась:

— Помолчи, не верю.

Притворно вздыхала:.

— До осени подожду. У меня терпения много…

Но проходила осень с ее мягким задумчивым шелестом трав, наступала зима с ее ледяным дыханием севера, а Лодой никак не мог исполнить свое обещание. Забот и хлопот не убавлялось. Наоборот, их становилось больше. Степь звала и ждала его. Там, в степи, рождалась новая жизнь, там жили и трудились люди, и им всегда нужна была помощь Лодоя — представителя Народной революционной партии. И Лодой спешил к ним.

Но в тридцать втором году Дарь забеспокоилась не на шутку. Казалось, все было как всегда. С началом лета безлесные холмы и сопки вдруг зажглись яркими огоньками: зацвела кудрявая сарана. Буйно цвели ирисы. Из редкой и жесткой травы начали выглядывать голубенькие глазки незабудок.

Но цветы быстро исчезли. Их сожгло горячее солнце. От жары сгорела и трава на увалах и холмах. Она стала бурой, сухой и колючей. И тогда наружу проступили тоскливые серые камни и желтые песчаные плешины. Однако в долинах рек зелень буйствовала. Тепла и влаги было много.

Колхозы жили по-разному. Одни набирали силу, богатели — таких были единицы, другие хирели. Не было техники, и никто ее дать не мог, не было средств, неумелые руководители вели хозяйство к развалу.

Лодой по-прежнему жил в седле. Каждый раз, уезжая из дому, он ловил на себе тревожный взгляд Дари. Однажды Дарь сказала:

— Я боюсь за тебя, Лодой. Слухи ползут: нехорошие люди в степи появляться-стали. Ты бы охрану брал…

— Мешать будет.

— Говори хоть, куда ездишь.

— Сегодня в «Зарю Востока», к Гостю еду.

Лодой любил бывать в «Заре Востока». Это государственное хозяйство, созданное северо-западнее Баин-Тумэни, стремительно шло в гору. Оно больше, чем другие, получало помощи от государства и средствами, и техникой, и возглавлял его умный и заботливый руководитель, тот самый Гость, что перед Народной революцией по ночам приезжал в юрту к Жамбалу, а потом из батраков создал партизанский отряд и увел его в армию Сухэ-Батора. Настоящее его имя было Тогтох. Но это имя мало кто знал. Гость — и все!

До кооперирования аратов Гость работал на ответственном посту в Министерстве животноводства и земледелия. Когда же стали создаваться колхозы и госхозы, его направили организовывать первый госхоз на востоке страны, или, как сказал министр Чойбалсан, напутствуя Гостя в дорогу, закладывать островок новой жизни, в котором бы рождалось будущее Монголии. Гость на восток ехал с удовольствием: места и люди ему были знакомы.

Каждый раз, приезжая в «Зарю Востока», Лодой находил что-то новое. Построили школу. Создали ферму крупного рогатого скота и выделили дойный гурт. Получили из Советского Союза первые два трактора и автомашину. Впервые сенокосилками стали косить траву и заготовлять сено на зиму; раньше никогда этого не делали, да и не знали, что можно так делать. Гость мечтал построить маленький маслозавод, чтобы на месте перерабатывать молоко на сыр и масло, мечтал о новых тракторах и автомобилях.

Мечты Гостя окрыляли и Лодоя. Он разносил их по всей степи.

На этот раз Лодой собрался к Гостю потому, что получил от него тревожное известие: из госхоза побежали люди, напуганные слухами. Впрочем, ядовитые слухи бродят уже давно.

Как-то зимним вечером они сидели в юрте Гостя и пили чай. К юрте подъехал совсем еще молодой парень.

— Выпив пиалу чая, парень полез за пазуху и вытащил листок бумаги.

— Вот, заявление дарге[8] принес. Из госхоза прошусь.

— Из госхоза? — удивился Лодой.

А Гость нахмурился и грубовато сказал:

— Ты это здорово придумал, табунщик Самбу. Один думал или лама Базардарч помогал?

Парень виновато опустил глаза, прикрыл их длинными девчоночьими ресницами. Лодой обратил внимание на глубокий шрам, пролегающий через всю щеку от брови до нижней челюсти. Спросил:

— Откуда у тебя это?

— С землей поцеловался! — нехотя бросил табунщик и, повернувшись к Гостю, тихо сказал. — Говорят: кто в госхозе останется, того весною «божественные люди» — посланцы самого Будды будут бить раскаленными шомполами, вырывать языки и ослеплять. Как отступников.

— Все это лама и его подпевалы воду мутят, — сказал Гость. — Только нас, брат, не возьмешь на испуг. Пуганые. Тебе же, Самбу, не надо уходить из госхоза. Куда пойдешь? В батраки? Невеселое это дело. В госхозе же мы из тебя большого человека сделаем. Летом пошлем на курсы механизаторов в Улан-Батор. На железного коня пересядешь.

У Самбу разгорелось лицо, засияли глаза. Ничего больше не сказав, он заторопился в степь.

Когда Самбу ушел, Гость поделился своей тревогой.

— А все-таки ламы и нойоны, оставшиеся без имущества, что-то затевают. Слабые люди, религиозные фанатики могут качнуться и побежать…

Лодой пошутил:

— Не видя горы — рано подбирать подол дэли, не видя реки, не надо спешить снимать сапоги.

На это Гость ответил:

— Вам сверху должно быть виднее. Но смотрите — не проглядите. Знаю: завоеванное нами никакие черные силы не отнимут, но напакостить могут изрядно.

Зима прошла спокойно, если не считать отдельных случаев угона скакунов из молодого госхоза. Весна прошла тоже спокойно. Лодой даже как-то подумал о Госте: «Стареть, видимо, стал боевой друг. Слухам верит. Страх появился. А у страха, известно, глаза велики». Нехорошо подумал. А потом клял и винил себя за легкомыслие, за ротозейство, за неумение смотреть! вперед.

Выехать в «Зарю Востока» Лодою не удалось, задержали неотложные дела. Из ЦК позвонили и потребовали срочно создать из членов партии и ревсомольцев боевые отряды, вооружить их, привести в боевую готовность и установить связь с местными воинскими частями — в разных местах страны вспыхнули ламские восстания.

До поздней ночи работал Лодой. Добравшись до юрты, упал в постель. Заснул сразу, как засыпают сильно уставшие молодые люди.

Лодой не слышал, как на взмыленном скакуне к его юрте подскакал всадник, как тяжело этот всадник сполз с седла и нетвердой походкой шагнул в дверь, открытую Дарью.

— Спит? — спросил ночной гость.

— Только лег.

— Будите даргу.

Дарь растолкала Лодоя.

Лодой опустил ноги с кровати, протер глаза и узнал табунщика из «Зари Востока» — того самого парня, что п-росил зимой отпустить его из госхоза.

— Что случилось? — спросил он, хотя тревога уже пронзила его сердце.

— В госхоз пришла банда Дамбы. Гость-гуай[9] разорван конями…

— Что?! — закричал Лодой.

Но табунщик не ответил. Ухватившись правой рукой за спинку кровати, он тихо сползал на пол. К нему подбежала Дарь, пытаясь удержать парня, она схватила его за левую руку и вскрикнула:

— Он ранен, в него стреляли!

В народе есть поверье: с человеком, с которым ты не хочешь встречи, обязательно встретишься три раза.

У Лодоя с Цамбой было три встречи. Первая — это когда он, еще совсем мальчишка, боролся с Цамбой и когда узнал страшную весть о гибели отца. Лодой тогда поклялся убить Цамбу. Это велела сделать ему память о матери и брате, память об отце, загубленных Цамбой. Лодой не мог себе представить, как это можно жить с убийцей под одним небом, ходить по одной земле, дышать одним воздухом, И когда, казалось, час возмездия и мести настал — Лодой получил оружие и боевого коня, — Цамба бесследно исчез.

Говорили разное: одни — что убежал в Маньчжурию, другие — что скрывается в пустыне Гоби. Но в это мало кто верил. Цамба не тот человек, чтобы бросить тысячные отары овец и убёжать. Самое верное было предположить, что он подался в Ургу, на службу к новоявленному «повелителю» Монголии — барону Унгерну.

Долг остался неоплаченным, и Лодой переживал это.