Кто бы мог подумать, что я потеряю Кэма и услышу голос Безликого прямо у себя в голове, и это все равно окажется не самым худшим событием за сегодня? Да, редко у кого день может быть настолько отстойным.

Где-то после шестого удара мои нахальство и язвительность вылетели в трубу, оставив только боль.

«Кэм?»

Боже, это не просто избиение.

Один из них со смехом сел на корточки и вытянул мою руку — у меня не было сил вырваться. Захлебываясь кровью из носа, а, может, из пробитого легкого — кто знает? — я не мог высвободиться, даже когда один из гогочущих дружков Уэйда с разбега прыгнул на мое предплечье.

Я услышал треск локтевой кости, и в мозгу осталась лишь одна мысль — в следующий раз это будет моя голова.

Эти ублюдки в самом деле убьют меня.

* * *

Я бросил школу, когда мне было двенадцать, чтобы присматривать за Люси.

Школа в Копе была не государственной. Она принадлежала церкви. Не знаю какой, но там говорили, что Безликие — Божья кара за грехи человечества.

Учителя повторяли, что нас будут судить.

И я верил в это.

Судить и осуждать.

Интересно, тот, кто станет судить меня, будет похож на отца?

«Брэйди, — сказал он, когда Люси порезала ногу о старую канистру с водой, — ты должен был присматривать за сестрой», — и, покачав головой, вздохнул.

Прости, папа. Мне очень жаль.

У Люси были такие же серые, как у отца, глаза. Боже, сейчас я видел в них себя.

«Брэйди? Брэйди, понеси меня!»

Я услышал смех.

— Валяй, реви, мелкий педик!

Если я и плакал, то не о себе.

А может, и о себе. О папе, Люси и о себе. О нас троих и о том, как нам не повезло родиться в Копе, ведь жизнь ни разу не давала нам передышки. О том, что мы никогда не просили много, но никогда не получали и малого. О холодной черной вселенной, которая развела нас.

Обо всем.

— Какого хрена, придурок? — Знакомый голос. Брански. Брански, который заправлял на Защитнике-3 черным рынком и который вроде как был моим другом. — Нельзя заниматься этим здесь! Нужно от него избавиться!

«Да пошел ты, Брански».

Кто-то схватил меня за ноги и куда-то потащил. Глаза у меня закатились, а изо рта вырвался странный звук. Что-то среднее между хрипом и воем.

— Черт, — выругался Брански. — Быстро за шваброй!

— Расслабься, — рассмеялся Уэйд.

— Расслабиться? Хотите под трибунал за убийство, кретины?

Мне всегда нравился Брански, потому что он был умным и мог дать фору любому офицеру, на которых работал в магазине. Брански все сходило с рук. Жаль, он оказался на стороне Уэйда.

— И где мне теперь искать нового чела в медотсеке? — пожаловался Брански.

Вот что я для него? Не то чтобы мы клялись быть братьями навеки или что-то типа того, но было бы приятно, если бы моя близкая кончина тревожила его больше, чем линии снабжения.

— Не надо, — попытался сказать я. — Не надо, пожалуйста, Брански.

Впрочем, не думаю, что мои слова вышли похожими на слова.

Когда меня начали двигать, стало больно, а я уж было подумал, что больнее уже не будет. Я думал, в какой-то момент болевые рецепторы больше не смогут передавать информацию в мозг, но я заблуждался. Вместо этого боль становилась все сильнее и сильнее, пока не достигла уровня, сравнимого с ультразвуком, слышимого только собаками, больно было по-новому и по-разному.

Меня куда-то тащили, а я лишь постанывал, истекая кровью на пол залитого красным светом коридора.

Один или два раза я терял сознание, а потом очнулся, когда меня бросили на пол. Серый металлический пол, в котором отражалась красная лампочка над дверью. Хотя стены и потолок были все в лампах, я не сразу узнал это место.

Зал ультрафиолета.

Черт бы побрал Уэйда, его дружков, а больше всего Брански, за то, что оказался умнее всех остальных. У меня даже не было сил встать и проверить, заперта ли дверь, хотя само собой заперта. Лампы на стенах и потолке стали одна за другой загораться.

Я открыл рот — чтобы позвать на помощь, закричать, взмолиться, хоть что-нибудь. Но у меня не получилось выдавить ни слова. Только звуки. И кровь.

Мне не выбраться.

На станции объявлена «красная» тревога, никто сюда не придет. Не раньше, чем через несколько часов. И если я правильно запомнил тот видеоинструктаж, который нас заставляли смотреть перед каждым походом в зал ультрафиолета, без защитных очков у меня двадцать пять минут, прежде чем я ослепну. И сорок пять, прежде чем изжарюсь. Боюсь, любые доказательства моего убийства к тому времени давно сгорят.

Я попытался шевельнуться, но не смог даже перекатиться на бок. Слишком много переломов и кровотечение. Слишком много боли, от которой темнеет перед глазами.

«Люси, прости, малыш».

Перед тем как я потерял сознание, в голове пронеслась еще одна мысль. Еще одно, что мне надо было сказать там, в Куполе, вместо того чтобы убегать.

«Прощай, Кэм».

* * *

— Брэйди? Брэйди?

Я с трудом разлепил глаза.

Свет бил прямо в лицо. Я лежал на каталке.

— Брэйди?

Надо мной, втыкая шприц в мою окровавленную руку — черт, это что, кость торчит? — стоял Док, но я слышал не его голос.

«Кэм?»

— Я здесь. — Его бледное лицо возникло надо мной.

Я ничего не чувствовал и знал, что умираю. Видел, какую дозу морфия вкатил мне Док. И еще я не мог дышать. Легкие были какие-то… тяжелые. Наверное, из-за крови. Что-то во мне порвалось. Что-то, что невозможно срастить, потому что столько морфия дают, только если хотят устроить передозировку. «Облегчить боль» — писали в учебниках. «Положить конец страданиям» — говорил Док.

Я всегда думал, что от морфия плывешь. Неправда. Я просто медленно тонул. Очень медленно и спокойно, и я вовсе не был против.

— Ты меня слышишь, Брэйди?

Кэм стоял рядом, и это было здорово. Он сжимал мою руку, кажется, мою, или чью-то еще обгоревшую, покрытую волдырями конечность. Я ее не чувствовал, но слезящиеся глаза уверяли, что она крепится к моему плечу. И это тоже было хорошо. А между тем грудная полость наполнялась кровью, которой там было не место. Я захлебывался, хотя рассчитывал, что морфий прикончит меня раньше. Док не дал бы мне времени почувствовать боль или испугаться. По крайней мере я уйду без боли, хоть и в компании собственных сожалений.

«Люси».

— Все будет хорошо.

Глаза закрывались сами собой.

Над головой вспыхивали лампы. Меня куда-то катили, и я не понимал, отчего такая спешка. Нет смысла торопиться. Уже ни в чем нет смысла.

Как нечестно. Мне девятнадцать, и я скоро умру. Это была эгоистичная мысль. Мне следовало думать о Люси, но я слишком устал для этого. Меня не отпускало смутное ощущение, что меня обманули. Это неправильно, несправедливо, но я слишком хотел спать, чтобы возмущаться.

— Держись, — сказал Кэм.

Легкие наполнялись кровью. Внутренние повреждения. Морфий мягко тянул меня на дно.

Он что, не понимает, что мне не за что держаться?

Свет сменился. Сзади зашипела шлюзовая камера, а потом мы оказались в другом месте. Потолок больше не был серым. Он стал темнее. Замигали лампы, и я узнал их по снам Кэма.

Я был на корабле Безликих. Я зажмурился. Пусть я ненавидел Третий, но те серые стены хотя бы были знакомыми. Может, когда-нибудь их даже касались руки отца. Я не хотел, чтобы последним, что я увидел в этой жизни, стало что-то чужое.

— Очнись, Брэйди. Очнись!

Я с трудом открыл глаза, услышав умоляющие нотки в его голосе, и именно тогда увидел ее — стазисную капсулу. Гигантского черного блестящего жука с оттянутой на брюхе пленкой.

Я попытался покачать головой. Попытался выдавить из себя слова: «Нет, пожалуйста, нет», но не издал ни звука.

Меня раздели, приподняли, и я оказался внутри.

«Нет, нет, нет!»