Никто не виноват, что в нашем доме такие тонкие перегородки между комнатами и все слышно.

— Вы понимаете,- сказала Наташа,- ему доверили малышей, а он так поступил… Сам врун и их учит обманывать. Это ужасно!

Она изобразила меня просто негодяем. И самое страшное, что это правда. Сашку обманул, ребят подвел. Никому ведь не объяснишь, что я просто увлекся и все забыл.

— Печальная история,- ответил Леонид Сергеевич.- Не подумал он, ну и сделал глупость. А парень он хороший. Октябрят своих любит. Все что-то придумывает для них. Они к нему даже домой бегают.

— Это правда — они к нему привязались,- сказала Наташа.- Но нельзя же так поступать. Он на них дурно влияет. А если он их, к примеру, толкнет на воровство? Здесь налицо просто спайка.

После этого они оба замолчали. Я ждал, что Леонид Сергеевич ей на это ответит, но он молчал.

Неужели поверил, что я могу толкнуть малышей на воровство?

— Зря вы так. Разве можно подумать такое про Борьку. Фантазия у него добрая, человеческая. А если он из своих октябрят таких же фантазеров и мечтателей сделает, это же чудно! Зависти нет, безразличия нет. Он, вы знаете, когда играет в шахматы, всегда поет.

— Доброта-это формальное качество,- сказала Наташа.- Капиталисты тоже добренькими бывают. На доброте коммунизм не построишь.

Это уже было просто оскорбление. Если бы кто-нибудь такое сказал про Леонида Сергеевича, я бы его в два счета выгнал. А он возьми и скажи:

— Наташа, интересно, что вы будете делать после школы?

Когда я услышал его вопрос, не поверил своим ушам. Он просто перевел разговор на другую тему.

— Не знаю,- ответила Наташа.

— Советую вам: поезжайте в Сибирь. У меня там сынишка работает.

Он ей еще предлагал поехать в Сибирь! Быстро они договорились. Меня он не зовет в Сибирь, а ее: поезжайте к моему сыну, пожалуйста. Вот, мол, адресок. Пошлите только телеграммку, а он вас там встретит… Противно стало слушать, что они там дальше говорили.

Включил радио на полную мощность и стал прыгать и корчить рожи перед зеркалом. Пусть думают, что танцую. Быстро они спелись, я даже не ожидал.

Наконец Леонид Сергеевич постучал мне кулаком в стену. Я сначала не хотел к нему идти, а потом все же пошел.

— Ушла? — сказал я, хотя отлично слышал, как она уходила, и даже видел в замочную скважину, как он ей подавал пальто.

— Ушла. Неплохая девушка, но…- Он помахал в воздухе рукой.- Я ее в Сибирь пригласил. Там ребята ее быстро уму-разуму научат.

— Понятно.

— А с тобой все в порядке. Конечно, разберут тебя на сборе, как полагается. А матери можно об этом пока не докладывать. А то знаешь — женщины… Паника. Отцу напишет, и так далее.

Это уже было неплохо, но я даже глазом не моргнул. Пусть не думает, что я собираюсь рассыпаться в благодарностях. Вообще ненавижу, когда благодарят.

— Ну, пойду,- сказал Леонид Сергеевич. И ушел.

Прошло несколько дней. На сборе отряда меня еще не разбирали. Но ребята из второго «А» по-прежнему прибегали ко мне. Я не ходил к ним, а они бегали ко мне чаще, чем раньше. Каждую перемену несколько человек. И все разные. Точно они дежурство установили за моей персоной.

Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я даже думаю, что некоторые из наших завидовали, что малыши ко мне так привязались.

А тут после уроков ко мне ворвались Толя Костиков и Гена Симагин и сказали, что Нину увезли в больницу.

У меня прямо похолодело все внутри.

— У нее заболел живот, и ее увезли,- сказал Костиков.- «Скорая» приезжала. «ЗИЛ-110».

Я побежал в учительскую к Александре Ивановне. Я бежал так быстро, что Костиков и Симагин отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь второй «А» стоял около дверей.

— У нее аппендицит. Будут делать операцию, — сказал я.

Мы пошли всем классом в больницу. Всем ребятам хотелось узнать, как Нина. Но мы ничего не узнали — операция еще не закончилась.

— Часа через два я снова пойду в больницу,- сказал я ребятам.- Кто хочет, может пойти со мной.

Дома я позвонил Нининой бабушке и соврал ей, что Нина задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Нине вот сейчас делают операцию.

Когда через два часа я вышел на улицу, то у подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина пришла.

— У матерей отпросились? — спросил я.

Они закивали головами.

— Мне мама оказала,- ответил Гена Симагин,- чтобы я не приходил домой до тех пор, пока все благополучно не кончится.

— А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция,- сказал Гога Бунятов.

— «Не опасная»! — возмутился Толя Костиков.- Живот разрезают, думаешь, не больно?

Все сразу замолчали.

Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой.

Оказывается, мы пришли не в приемные часы, и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и пропала.

Потом появился мужчина в белом халате, в белом колпаке. Вид у него был усталый. Он стал снимать халат, и к нему вышла женщина из гардеробной, чтобы помочь. Может быть, это был хирург и он сегодня сделал какую-нибудь сложную операцию и спас жизнь человеку.

— Что вы ждете, молодой человек? — спросил он меня.

— Здесь девочке одной делали операцию. Пришел узнать.

— А вы ее брат?

— Вожатый я.

— А, значит, служебная необходимость. Понятно.

— Нет, я так просто,-сказал я.- Да я не один. Я показал ему на окно. Там, во дворе, на скамейке сидели мои малыши.

Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.

— Весь класс, что ли? — удивился хирург.

Я кивнул головой.

— Как зовут девочку?

— Нина Морозова. Маленькая такая, с косичками.

— Подожди,- сказал хирург.

Он снова надел халат и пошел наверх.

А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть на одном месте: хожу и хожу.

Ругал себя на чем свет стоит за то, что не запретил Нине ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь все из-за этого и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться. Ее прямо в больницу.

Я знал, что Нина любила так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо. Я сам так катаюсь. А у меня железное правило — никогда не ругать малышей за то, что я сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи. А теперь я себя во всем винил.

Хирурга все не было. На улице потемнело.

Наконец он появился:

— Можете спокойно отправляться спать: ваша подружка хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины.

Ух как я обрадовался! От радости чуть не расплакался. До чего мне дорога была эта маленькая девочка.

Доктор посмотрел на меня и сказал:

— Что-то у меня сегодня хорошее настроение. От души рад с вами познакомиться.

«Чудак какой-то в белом колпаке»,- подумал я. Но времени у меня не было с ним разговаривать.

Я выскочил во двор, чтобы обрадовать малышей. Они повскакали со своих мест. И я им все рассказал.

— Она во время операции даже ни разу не крикнула,- сказал я.

Хирург мне этого не говорил, но я-то знал, что это было так.

— Вот это да! — сказал Гена.- Сила!

Остальные ничего не сказали. Не знаю, о чем они там думали про себя, но только мне нравилось, что мои малыши такие сдержанные.

Было уже поздно. Шел мелкий дождь. Такая зима стояла. Асфальт был черный, и небо черное. И нам казалось, что мы идем одни в этой темноте. Но, когда проехала машина, я увидел, что мы были не одни. Просто асфальт своей чернотой прятал людей.

И во многих окнах горел свет: может, там сидели бабушки и дедушки, папы и мамы моих малышей. Они ждали и волновались о Нине.

Нет, мы были не одни.