Не поняв и половины того, о чем говорил этот господин, ребята, пообещав примерно вести себя, отправились в Бейкоз, на завод.

У конторы на обширном дворе завода они увидали большую толпу рабочих в грязных комбинезонах, которые о чем-то громко спорили. Когда ребята подошли к ним, кто-то из толпы крикнул:

— Дело до детей дошло! Хотите и их развратить?

Ничего не понимая, ребята вошли в контору. Мистер Адамс, прочитав записку, улыбнулся и поручил своему секретарю заняться ими.

— Вас поместят в пятый барак. Там хорошо, — сказал им секретарь, — дадут комбинезоны и сапоги. Переодевайтесь и приступайте к работе, не теряя времени. Хочу вам, как соотечественникам, дать совет, — добавил он, изобразив на своем длинном желтом лице подобие улыбки, — в здешние дела не вмешивайтесь. Эти люди оставили работу, требуют прибавки и восьмичасового рабочего дня, они наслушались тут коммунистической пропаганды и безумствуют. Нам, армянам, не подобает вмешиваться в такие дела и огорчать наших друзей американцев, которые любят нас и помогают нам. Мы должны стараться, чтобы они нас любили еще больше. Если рабочие придут к вам и предложат прекратить работу, не слушайте их. Хорошо?

— Хорошо! — в один голос ответили ребята.

— Да, у вас, наверное, денег нет, чтобы прожить до получки? Скажу — вам выдадут аванс.

Надев комбинезоны, они отправились на пристань, где стоял большой нефтеналивной пароход. Десятник объяснил, что они должны ведрами вычерпывать нефть, оставшуюся после выкачки трубами в стальных трюмах парохода. Стоя по колени в нефти, ребята начали работу. Трюмы были наполнены газами, у ребят кружилась голова, от едкого запаха тошнило.

По окончании смены десятник задержал их.

— Вот что, ребята, — сказал он. — Если хотите, можете подработать. За сверхурочные платят в двойном размере. Пойдите покушайте и возвращайтесь обратно.

— А сколько вообще платят? — спросил Мурад.

— Одну лиру, — был ответ, — а за сверхурочные, значит, получается две лиры.

Соблазн был большой. Впервые в жизни они работали, зная вперед, сколько им заплатят, и, хотя чувствовали себя очень усталыми, все же решили еще поработать. По три лиры в день — шутка сказать, — кто мог устоять против этого!

Поужинав, они вернулись на пароход и проработали до утра. Шатаясь от усталости, грязные, пропитанные тошнотворным запахом нефти, отправились в барак спать. Там их встретили бастующие рабочие.

— И вам не стыдно? — спросил сидевший на верхних нарах рабочий.

— Почему нам должно быть стыдно? — в недоумении спросил Ашот. — О чем вы говорите?

— Как же! Рабочие бастуют, требуют прибавки, а вы работаете, изменяете своему классу.

— Мы платой довольны. Кроме того, мы армяне и в чужие дела не вмешиваемся, — ответил Ашот невозмутимо.

— Не армяне, а продажные шкуры! — со злостью закричал другой.

— Да ты брось тратить на них время, — заговорил третий. — Разве не видишь, это — хозяйские холуи! Пусть работают, если им нравится, — ведь на них далеко не уедут.

Несмотря на презрение и угрозы рабочих, ребята продолжали работать. Кожа на их теле огрубела, ноги и руки покрылись язвами, лица почернели. Они ходили словно привидения, но не сдавались. В субботу пошли в контору за получкой. С них удержали аванс, плату за спецодежду, за ночлег в бараке, и на руки выдали только по полторы лиры каждому.

— Вот это здорово! — возмутился Ашот. — Этих денег не хватит даже на то, чтобы грязь отмыть, а чтобы лечить наши язвы, мы должны работать еще месяц и ничего не есть.

— К черту такую работу! — предложил быстрый в решениях Качаз. — Это, братцы, хуже всякой резни, здесь мы пропадем!

— Шутки шутками, а я не понимаю, что это означает: работай как ишак целую неделю и получай на руки полторы лиры?

— И не скоро поймете, — раздался позади них чей-то голос. — Когда мы говорили вам, вы с гордостью заявили: «Мы армяне и поэтому в чужие дела не хотим вмешиваться» — как будто если вы армяне, так вы родственники хозяина. Поймите, ребята, в этом мире люди делятся не на нации, а на бедных и богатых; вот когда это поймете, тогда все станет ясным. Хорошо работать целый день по пояс в нефти и ничего не получать?

— Конечно, плохо, — ответил Мурад.

— То-то! Мы тоже считаем, что плохо. Вы-то еще одиноки, как-нибудь прокормитесь, а у большинства из нас семьи, их кормить тоже ведь надо, а чем, когда самому не хватает? Как же заставить этих скотов платить за наш труд сносную плату? Забастовкой! И если таких изменников, как вы, не окажется, тогда хозяева волей-неволей заплатят нам за наш труд. Пароход разгружать нужно, нефть перерабатывать нужно, — как они без нас сделают это все?

— Наймут других, — ответил Качаз.

— А если те, другие, тоже не согласятся даром работать, тогда что?

— Вроде по-вашему получается, — неуверенно согласился Ашот.

— Вот ты понемножку начинаешь понимать. Поживи еще, поработай на них даром, тогда все поймешь.

— Выходит, нам не следует работать? — спросил Качаз.

— Конечно, нет.

— А как же жить? Мы ведь получили по полторы лиры.

— Если есть только один сухой хлеб — и то хватит не больше чем на три дня.

— Будете жить, как и мы все. Немножко поможет забастовочный комитет, а там видно будет.

На следующий день ребята на работу не вышли. Через четыре дня, когда сразу пришли три парохода с нефтью, директор согласился на условия рабочих, и работа возобновилась. Еще месяц ребята проработали на заводе, понемногу привыкли к труду, подружились с рабочими. Хотя работать было тяжело, но лучше и приятнее, чем бродяжничать.

В последнюю субботу при получке кассир вручил им заработанные деньги и записку: «В окончательный расчет».

— Что это означает, господин кассир? — спросил Мурад.

— Это означает, что всем троим компания дает расчет, — лаконично ответил кассир.

Полагая, что произошла ошибка, они побежали к переводчику-армянину. Как же, ведь директор их принял с любезной улыбкой, они передали ему рекомендательное письмо из комитета!

— Напорное, по ошибке нас рассчитали? — любезно спросил Мурад переводчика и протянул ему записку кассира.

— Нет, не по ошибке.

— А как же?

— Очень просто. Нам подростков держать невыгодно, работы стало мало. Кроме того, вы не оправдали оказанного доверия, участвовали в забастовке.

— Но ведь не работали все. Учтите, любезный господин, мы сироты-армяне, нам некуда деваться, помогите остаться на работе.

— Здесь не благотворительное общество, а завод. И вообще мне с вами разговаривать некогда, уходите!

Опять улица. На этот раз все пути для них были закрыты. Нужно было думать о заработке, пока в карманах имелось еще несколько лир.

Глава одиннадцатая

Одиночество

В ветхом необитаемом доме населенного армянами квартала Кум-Капу ребята нашли полуразрушенную комнату. В ней не было одной стены и половины потолка; лестница сгнила и дрожала под ногами. Каждую секунду можно было свалиться вниз и сломать себе шею. Несмотря на эти неудобства, ночевать здесь было лучше, чем в лодках.

Ашот раздобыл где то циновку. Качаз притащил два глиняных кувшина для воды, и ребята чувствовали себя превосходно до тех пор, пока у них были деньги. Только изредка они себе позволяли маленькие пирушки, устраивали ужин из маслин, нескольких головок лука и свежего хлеба. Жили очень экономно, хотя соблазнов вокруг было много — чудесные пирожные, восточные сладости, жареные каштаны, но ребята ограничивались их созерцанием, а деньги берегли. Изредка удовлетворяли страсть Ашота к театру, покупали самые дешевые билеты и отправлялись с ним в театр, чтобы его не обидеть.

— Если у меня когда-нибудь будет много денег, — говорил он каждый раз после спектакля, — то я ежедневно буду ходить и театр.

— Достать бы какие-нибудь книги! — мечтал Качаз. — Давно ничего не читали. А как было бы хорошо растянуться под тенистым деревом на берегу моря и читать! Имей я деньги, я бы завел целую библиотеку. Накупил бы героических романов, это мне больше по вкусу!