— Варька, привяжись! — заорал откуда-то сбоку мастер. — В последний раз говорю.

Пионеры, открыв рты, смотрели наверх. Алла из конторы, которую всегда отряжают с экскурсантами, привычно частила:

— Мощность данного агрегата двести тысяч киловатт. Обратите внимание на конструкцию котла.

Но ребята не обращали внимания на конструкцию котла. Они следили за работой сварщицы — ведь это пьянящее, головокружительное было просто работой!

Я, наверное, тысячу раз видел сварщиков в деле. Но, может быть, из-за этих ребячьих глаз, с завистью и восхищением устремленных вверх, я вдруг снова увидел эту картину в первоначальной свежести и запомнил ее, словно обложку собственной книги: бледно-голубое небо, перечеркнутое балками, позолоченная солнцем фигурка сварщицы и синие огоньки.

А при следующей встрече я не узнал ее. На этот раз Варя Зеленко была в цветастом шелковом платье и красивых туфлях на высоченных тоненьких каблучках. Она робко ступала в этих принцессьих туфельках по волнам окаменевшей грязи. И, может быть, от этого казалась совсем не такой уверенной и свободной, как тогда на стройплощадке. Рядом по ровной тропинке катил на трехколесном велосипеде чистенький, ухоженный мальчик в синей матроске. Ему было года четыре. Он отчаянно кричал: «Динь-дилинь-дилинь».

— Не признали? — засмеялась Варя. — Я в спецовке другая?

Оказывается, мы жили с ней в одном доме. Я — на первом этаже, называвшемся гостиницей, она — на втором, именовавшемся общежитием. Ее окна как раз над моими.

День был выходной, спешить было некуда, мы разговорились.

Сперва о Варином сынишке: он в шестидневном детском саду, только в воскресенье дома. (Воскресенье — прямо праздник…) Потом о городке. (Ничего городок. Тем более — сами строим: если что, обижаться не на кого.) Но Варя уже пятый город строит, вернее, пятую электростанцию. И может сказать, что на Луганской зелени больше, а на Приднепровской лучше с бытом, а на Эсхаре хуже по всем статьям, даже платят меньше. Она может рассказать, если мне интересно, еще многое в этом роде. Но, честно говоря, для нее лично интереснее другое… Но это, конечно, долгий разговор. Как-нибудь в следующий раз.

В следующий раз — так в следующий раз. И Варя принялась расспрашивать меня о Москве. Как же москвичи в самом деле решают, где самое интересное, когда в городе, наверно, сто музеев, сто театров и еще Лужники и Всесоюзная строительная выставка? Что думают москвичи о книжке «Битва в пути»? Считают ли москвичи правильным…

Москвичи представлялись ей вполне однородным племенем, великодушным и высококультурным.

У Вари сросшиеся черные брови и светлые волосы. Юное округлое лицо с глубокой ямочкой на подбородке. На лбу белая звездочка, ничуть не портящая красоты. Отметина на память о недавнем падении с площадки. Падение было счастливое, она зацепилась. А то бы, конечно, все… На левой руке розовые шрамы: электрод попал в рукавицу, здорово обожгло. Но это ничего. Главное, она от боли не заметалась, не потеряла равновесия. А то бы на такой высотище… Вот так…

— Кто эта девица, с которой вы говорили? — ревниво спросил меня потом сосед, пожилой франтоватый инженер, страдающий одышкой. — Прямо Лолита Торрес в переводе на украинский!

Я видел Варю почти каждый день. По дороге к береговой насосной, где у меня были дела, я почему-то всегда задерживался на несколько минут у строящегося главного корпуса и искал глазами сварщицу: где там она? На самой верхней перекладине? Или на зыбкой площадочке, где-нибудь посередине, между небом и землей?

Однажды во время обеденного перерыва мы минут двадцать сидели рядом в прорабке. Но особенного разговора у нас не получилось. Было много народу, и все наперебой осуждали измену какого-то монтажника Вити, перешедшего трактористом в колхоз: «Парного молочка захотелось!», «Пахнет сеном над лугами, песни душу веселят», «А может, его трудоднями завлекли? Бывают же, говорят, колхозы-миллионеры».

Варя слушала, слушала и взвилась:

— А вдруг он это любит? Вдруг ему без этого жизнь не жизнь? Почему у вас такие мысли сволочные?

Уязвленные монтажники пожали плечами: Варвара всегда что-нибудь этакое скажет!

Потом я слышал, как старший прораб сказал о каком-то сложном стыке:

— Для Варвары работа. Тонкость!

Потом я увидел Варю у нашего дома. Она стояла с симпатичным лобастым богатырем, втиснутым в подростковый вельветовый костюмчик, и рассказывала что-то смешное. Богатырь заливался, хлопал себя по могучим бедрам и стонал: «Ой, не можу».

— Муж? — спросил я знакомую бригадиршу, с которой мы в тот момент вели разговор о кирпиче и железобетоне.

Она скривила губы:

— Нет! Никого у нее нет! А мужа она выгнала. Хороший парень у нее муж. — И бригадирша поискала подходящие теплые слова. — Лучший производственник и активный комсомолец.

Мне как-то расхотелось говорить с бригадиршей, даже о железобетоне, в котором она знала толк. Я распрощался и ушел.

— Я видела, вы с Ниной говорили, — усмехнулась Варя, когда мы в очередной раз встретились у подъезда. — Что-то она все на меня глаза косила. Наверное, обо мне была речь. Точно?

Я давно привык к обезоруживающе откровенным разговорам жителей маленьких городов, где все равно все всё знают.

— Да, о вас.

— Значит, получили информацию. И конечно, она меня жалела. Меня все такие жалеют. Вот соседка Алина тоже: «Чего ты хочешь, Варвара? Чего ты все выдумываешь? Живи просто». То есть, иначе говоря, просто живи — и больше ничего…

В конце концов, Варя может рассказать, как у нее все получилось в жизни, и с мужем тоже. Она не очень любит об этом говорить. Но ей важно узнать, как смотрят на такие вещи в Москве (я же был для Вари не просто собеседником, я был представителем Москвы, прекрасной столицы, где люди, наверное, имеют обо всем более глубокое и возвышенное суждение, чем жители 295-го километра Южной железной дороги).

Но, чтобы все было понятно, Варе пришлось рассказать о том, что было раньше.

На сварку она попала еще на Приднепровской. Попала по случаю.

Она была подсобницей в облицовочной бригаде. Подносила кирпич. На площадке главного корпуса ГРЭС в первый раз увидела сварку и влюбилась. Эти сказочные синие огоньки, эта рыцарская амуниция, эта чертова высота! Вот работа Варе под характер!

Она пошла к прорабу.

— Забудь и думать! — сказал он добродушно.

Пошла выше, к начальнику участка.

— Женщины в нашей стране равноправны, — объяснил он. — Ты вполне можешь заседать в Верховном Совете, если тебя вдруг выберут. Но на сварку лучше не надо. Тем более высота…

Варя не отставала:

— Ну что вам стоит, ну испытайте меня.

К классному сварщику Вите прикрепили как раз ученика, ледащего пария, которому что варить, что строгать, что в носу ковырять. А Варя сказала:

— Где один, там двое. Ну что вам, жалко?

Занятия шли хорошо, но тут Витьку обидели, не доплатили ему какие-то деньги. Он плюнул и бросил заниматься.

— Хочешь, Витя, я тебе из своих доплачивать буду?

Словом, ничего бы не получилось, если бы не случай. Варю заметил старший мастер, пожилой уже человек.

— Вот вам, мальчики, благородный пример, — сказал он. — Вот бы вы так горели за дело, как эта Варя.

И велел с нею заниматься. Сперва ее поставили на прихватку. Положат листы куда следует, а она их прихватывает, чтоб оставались на месте. А потом будет основная сварка — это уже без нее специалисты сделают. Словом, приготовительный класс…

Затем перевели на полуавтомат. Тоже дело не бог весть какое сложное. И наконец 10 мая 1956 года в три часа дня она ответила на последний вопрос комиссии, сделала вполне приличный шов и получила разряд. Сразу четвертый.

И дальше началась головокружительная карьера, Особенно головокружительная, пока Варя не привыкла к высоте.

Комиссия ушла. Варю поставили на рабочее место. И все постепенно привыкли, что вот лазит по балкам эта дивчина и сваривает, что прикажут. А Варя все сдавала экзамены. Сдавала, сдавала, сдавала экзамены.