— Да, да, — ободряя женщин, кивал мистер Добби. — Я уверен, что так и есть. Он хочет, чтобы мы были в безопасности. Ведь засов в двери держит не только нас внутри, но и других снаружи.

Карлион, опершись о косяк открытой двери, взглянул на говорящего сквозь полуоткрытые веки и поинтересовался, действительно ли он так думает. Карлион слышал рассказы о Джанси и о публичной резне европейцев, принявших условия капитуляции. Этот несчастный гарнизон был построен в три линии — дети, женщины и мужчины — связанные и беспомощные, они были зарезаны, так что женщины были свидетелями смерти своих детей, а мужчины — и тех и других, до того как пришел и их конец.

От одного помещика, у которого он скрывался, он также слышал о казни гарнизона в Каунпуре, принявшего предложение о сдаче и гарантии безопасности от Дунду Панта, Нана Саиба. Если верить рассказу, то измученные сдавшиеся были погружены на лодки, которые будто бы должны были их доставить в Аллахабад. Едва последний из них ступил на борт, лодочники подожгли соломенные крыши, а сами бросились в воду. Те же, что были на берегу, открыли огонь по пылающим плывущим мишеням. Так погиб последний гарнизон Каунпура. Спаслись лишь две из четырехсот женщин и детей, доплывшие до берега и взятые в плен.

Судя по этим историям, Карлион имел точку зрения, отличную от высказанных мистером Климпсоном и мистером Добби. По ней более вероятным было, что их держат здесь живыми ради устройства для толпы своего рода римских каникул, когда подвернется подходящий момент, вроде тех зрелищ, что были устроены в Джанси и Каунпуре.

— Я должен был вернуться домой, — подумал Карлион. — Это сумасшествие.

Он собирался домой, но вернулся в Дели, разгневанный на сбежавшую от него Винтер. Позднее от супругов Эбатнот до него дошло известие о ее замужестве. Но по-прежнему он не мог уехать, желая ее, как никого другого. Признать свое поражение и вернуться в Англию было для него немыслимо. Пока он находился в той же стране, что и она, у него еще был шанс, но с отъездом все было бы кончено. Что такое для него месяцы или даже год? Он мог себе позволить задержаться в Индии на сколько нужно, в твердой уверенности, что несколько месяцев замужества за этим олухом комиссаром излечат ее от романтического увлечения. И потом, когда она вернется (а она обязательно вернется), в нем-то и найдет настоящее утешение.

Иногда он понимал, что ведет себя по-детски нелепо. Никто, и прежде всего он сам, не смог бы предположить такого в лорде Карлионе. Но так было. Он поддерживал связь с миссис Гарденен-Смит лишь для того, чтобы узнавать новости об Винтер. Услышав, что она собирается провести май в Симле, он сделал все, чтобы оказаться там. Для этого он поехал в Лакноу с намерением направиться в Лунджор и увидеть этого Бартона. Но судьба распорядилась иначе. Сначала его свалила тропическая лихорадка. Потом волны мятежа завлекли его в свой поток и прибили после недель странствий и пленения в Пэри. Только тут он увидел Винтер.

Карлион прислонился к двери и смотрел, как крепко она спит. Должно быть, она слишком устала. Еду давно принесли, двор был ярко освещен солнцем. Стоял шум, разговаривали, ходили, но она не просыпалась. Три другие женщины в испачканных и поношенных одеждах казались бесформенными, истощенными и безобразными. Но это успокоившееся спящее создание ухитрилось остаться красивым, хотя и по-другому, чем тогда, когда привлекло его пристальное внимание в бальном зале.

Теперь это была не девушка, а женщина, с исхудавшим от напряжения лицом, крепко спящая от изнурения, но все еще милая для взгляда любого мужчины, даже для такого испуганного и отчаявшегося, как он.

В этом жарком ужасном помещении, окруженная товарищами по несчастью в испачканных рваных одеждах, она выглядела красивой куклой среди груды хлама. Смотреть на нее было утешением для глаз, чудесным образом ослаблявшим страх и отчаяние.

Раньше Карлион не знал, что такое страх. Но теперь знал. Он думал, сколько еще сможет не показывать этого. Неужели и другие боятся не меньше? Наверное, боятся. Только люди без воображения не испытывали бы страх в этом положении. Любопытно, как люди ценят внешнее спокойствие. Он, как и все в этом месте, больше того, что может произойти, боялся показать сам страх. Борьба за внешнее спокойствие была тяжелейшей ношей этих мучительных дней. Тяжелее жары, пропотевшей одежды, грубой скудной еды, воспоминаний о прошлых ужасах и мучениях и ожидавших их еще впереди.

Смотреть на спящую Винтер, на ее изящные очертания, смягчаемые тонкими складками сари цвета красного вина с ярко-синими краями, отражавшимися синими отливами в ее волосах, освобождало от безобразия реальности. Нежный изгиб ее золотистого локтя, линия длинной золотистой шеи, черный размах ресниц на ее худых щеках придавали уверенность, что в мире есть кое-что еще, кроме ненависти, ужасов и насилия.

Карлион вдруг поймал на себе чей-то пристальный изучающий взгляд. Подняв глаза, он встретился с глазами капитана Рэнделла.

Если бы Гэрроуби не назвал капитана по имени, он никогда бы его не узнал. От него остались, что называется, кожа да кости. Загар на нем стал какого-то зеленовато-белого отлива. На небритом изможденном лице торчали худые скулы и подбородок. Под глазами выступили темные мешки. Его глаза и густые ресницы были такие же длинные, как и у Винтер, и взгляд столь же пронзительный. Встретившись с ними, Карлион почувствовал в них враждебность и антагонизм. Их он помнил с самой первой встречи в гостиной бунгало Эбатнота в Дели.

Он тогда не знал причину такой сильной неприязни к Рэнделлу. Но теперь понял. Причина лежала здесь, рядом, в сари цвета красного вина.

Они были на волоске от жестокой смерти, избежав которой, скитались, как загнанные звери. Теперь их объединяла судьба пленников. Их соотечественников всюду преследовали и уничтожали. Империя «Компании Джона» рухнула. Они навидались такого, что могло бы лишить их сна на всю оставшуюся жизнь. Но в этот миг, забыв обо всем, они уставились друг на друга, дав выход элементарным звериным инстинктам соперничества, которые каждой весной толкают самцов-оленей к битве друг против друга.

В этот день число заключенных увеличилось за счет пожилого в запачканной одежде евразийского клерка, найденного спрятавшимся в одной из деревень в пяти милях южнее. Его история отличалась от обычных с побегами, борьбой, ужасами и трудностями и финальным захватом в плен. Местные жители помогали ему и прятали у себя. Но вдруг и его без объяснений забрали и отвезли в Пэри.

— Жители в деревнях не жестоки, — говорил мистер Лапота своим мягким певучим голосом. — Они такие же, как и мы, обычные люди. Это горожане и сипаи держат на нас зуб. Хозяин этих мест защитил бы нас, если бы мог, но сипаи и мусульманские священники давят на него и угрожают. Он нас не убьет, но хотел бы избавиться от нас, боясь священников, которые настраивают против нас. Ему хочется умыть руки. А если дела пойдут иначе, то он без сомнения воспользуется нами, чтобы доказать, что помогал и укрывал нас, и потребует награды. Но в противном случае он отошлет нас. Все это мне объяснил староста той деревни, где я скрывался.

— Отошлет нас? Куда? — спросил Карлион. Мистер Лапота с опаской оглянулся вокруг. Женщины были заняты мытьем в другом конце двора. Тем не менее он понизил голос из приличий, продиктованных европейской частью его смешанной крови, требующей не тревожить женщин и защищать их от грубой правды жизни. — Я думаю, что он не хотел бы, чтобы нас убили в этих местах. Если он нас отошлет далеко, даже на смерть, то при возвращении английских войск он сможет сказать: «Я сделал все, чтобы защитить их и когда здесь стало опасно, отослал к более могущественному покровителю. Разве я виноват, что те позволили их убить?» Вот чего я сильно боюсь.

Точность прогнозов мистера Лапоты подтвердилась через три дня. Новости из Лакноу просочились в Пэри, да такие, что леденили сердца пленников, и побудили хозяина, как когда-то Пилата, избавиться от ответственности за беглых европейцев, захваченных им. Умер сэр Генри Лоуренс. Он умер в осажденной резиденции в Лакноу, и все индусы слушали эту новость, затаив дыхание. Теперь, когда его больше нет, падение резиденции было делом нескольких дней, а с его защитниками поступят, как с гарнизоном Каунпура.