Он вышел из дверного проема, держась между Алексом и группой разъяренных людей, стоявших на дальнем конце веранды, а Алекс отступал за его спиной, одной рукой держась за стену. Добравшись до конца веранды, он спрыгнул, укрывшись за углом дома, развернулся и побежал к джунглям за заставой и хижинами. Он слышал, как за его спиной раздался возмущенный рев, и над его головой просвистела одинокая пуля. А потом он уже был в высокой траве. Свернув параллельно дороге, он бежал, натыкаясь на кусты, держась, насколько возможно, ближе к дороге. Он решил, что преследователи подумают, будто он устремился прямо в пустые джунгли, вместо того чтобы повернуть обратно к Лунджорской дороге. Они будут следить, когда он пересечет дорогу, и не будут искать его на дальнем участке, поэтому ему надо как можно скорее незаметно перейти через нее. Он пробрался в густые заросли колючего бамбука и залег, прислушиваясь к звукам, свидетельствующим о погоне. Выстрелов больше не было, и, хотя он слышал выкрики, они, казалось, звучали все дальше и дальше, что подтвердило правильность его предположения, и теперь они прочесывали джунгли перед заставой. В его сторону они не шли, а через какое-то время он услышал топот копыт на дороге, пролегавшей ярдах в десяти от его укрытия. По крайней мере, два человека возвращались в Лунджор, и до него донесся громкий и злобный голос одного из них:

— В чем дело? Реку он переплыть не может, а пищи и оружия у него нет. Он будет медленно умирать в джунглях. Я отправляюсь в Дели, это место как раз для таких, как… — Голос его затих вдалеке.

Когда Алекс решил, что они уже достаточно далеко отъехали, он с неимоверной осторожностью выполз к дороге и долго лежал у обочины, не решаясь перейти на другую сторону. Он отошел примерно ярдов на шестьсот от заставы, но дорога здесь была прямая, как стрела, на протяжении мили или даже больше, и за ней наблюдали люди на заставе. Он не должен был обнаружить себя. Пока она была пуста с обеих сторон, но он не видел движения людей на заставе.

Солнце тронуло верхушку джунглей и стало прятаться за ними. В кустах за Алексом прокричал павлин. Появился еще один всадник, скакавший к реке, поднимая целые облака пыли. И вдруг все стало очень просто. Всадник поравнялся с ним, и…

Глава 42

В храмах города Лунджора завывали рожки и блеяли раковины. Били барабаны и вздымались в воздух ракеты, а мародеры радостно носились по улицам, выкрикивая новости, что весь Индостан навсегда освободился от господства «Компании белого человека», что все англичане убиты и вернулись дни обычного величия. На них были украденные наряды, они демонстрировали награбленные вещи и хвастались, скольких белых они перерезали. Они строили грандиозные планы на будущее и до драки спорили, кто будет губернатором, генералом или капитаном в той или иной провинции или армии.

В миле от Лунджора, в военном городке царило безмолвие и запустение. То здесь, то там еще догорали бунгало, и одинокие фигуры все еще рыскали по домам в поисках какой-нибудь добычи, которую могли просмотреть во время длившейся весь день оргии убийств и грабежа. Но когда сгустились вечерние сумерки, мертвецы, оставшиеся лежать в городке, навеяли даже на бандитов суеверный страх. Подпалив еще несколько бунгало, они поспешно сбежали, в надежде, что ночной ветер, раздув пламя, завершит их грязное дело.

Когда стало известно, что мост взорван, сипаи, которые должны были выступить в Оуд и занять провинцию, повернули на запад, к Дели, покинув свое расположение. В безмолвной резиденции, в нижних садах и темных комнатах, повсюду лежали мертвецы, и в сладком, пьяном забытье там же валялся комиссар Лунджора, а в четверти мили от этого места, в джунглях за ущельем, наконец, умерла госпожа Холли.

Для шакалов, гиен, воронов, коршунов и грифов с голыми шеями начинался многодневный праздник. Ведь были еще и другие мертвецы на равнине, простиравшейся к Хазарибаду. Узнав о мятеже в Лунджоре, взбунтовался гарнизон в Сутрагундже и, перебив своих офицеров, захватив казну и арсенал, двинулся по дороге на Хазарибаг (как и планировал Кишан Прасад со своими друзьями) на соединение со своими собратьями мятежниками, чтобы вместе идти на Оуд. Они взяли пушки и фургоны, нагруженные порохом и патронами, и Юзаф поджидал, когда эти пушки и фургоны окажутся между двумя отмеченными точками дороги. Тогда он выстрелил по цели, которую ему установил Алекс. И с первого выстрела он не промахнулся, так как однажды он сказал Ниязу, что должен попадать в цель с первого раза, потому что второго может не быть. Заряды подрывались один от другого по цепочке на отрезке в четверть цели, и фургоны с боеприпасами рвались с грохотом, слышным более чем за десять миль. И когда дым рассеялся, а пламя погасло, дороги больше не было, а на то, что от нее осталось, было даже страшно смотреть.

Юзаф подождал, пока сгустятся сумерки и в траве и кустах послышится крик куропаток, пока последний из сипаев сутрагунджского гарнизона, который еще мог двигаться, не исчезнет в направлении, откуда пришел, и пока на разбитой дороге не прекратится всякое движение. Тогда он хлебнул воды из фляги, закусил холодной пищей, и пятясь, выполз из своего укрытия между скалами.

Он не стал возвращаться в Лунджор, а пошел на запад, направляясь, словно возвращающийся домой голубь, к северо-западной границе. Как он слышал от Нипаля, Джана Ларрина и Дели-сахиба, разведчики, по крайней мере, теперь будут полностью обеспечены работой, а у него было много друзей среди разведчиков. Кто знает, может быть, они уже идут на штурм Дели. Если так, то он присоединится к ним.

Он закинул винтовку через плечо, как принято на границе, и пошел в сторону красного диска заходящего солнца. Винтер и Лу Коттар слышали слабые, продолжительные выстрелы на подступах к мосту и глухой рокот взрыва. Перестрелка продолжалась всю вторую половину дня, и они сидели настороже, гадая, что это могло означать.

В какой-то момент Винтер отчаянно схватила дробовик, который Нияз оставил на полу в верхней комнате и решительно воскликнула: — Я пошла. Это, должно быть, неподалеку, он сказал, что не больше, чем в миле отсюда. Я… я должна помочь. — Лу Коттар отобрала у нее ружье.

— Он не сказал бы тебе за это спасибо, — заметила она, и Винтер сама понимала это.

Чтобы хоть чем-то заняться, они стали придавать помещению некое подобие жилой комнаты. Однажды Алекс и Нияз провели в Оленьей башне две недели, охотясь в окрестностях, и кое-как обустроились. Комната была большой и квадратной, с трех сторон без окон. Четвертая сторона представляла собой три арки с конюшнями, на двух из которых сохранились фрагменты резного рисунка.

Через них можно было выйти на плоскую крышу, окаймленную низким, разрушенным парапетом.

В одном из углов комнаты обнаружилось несколько тростниковых штор, и хотя две из них оказались попорченными термитами, остальные были в относительно приличном состоянии, и Лу Коттар повесила их между колоннами, чтобы спастись от мух и москитов. Они отгородили также шторами часть помещения для Алекса. При этом они были убеждены, что он уже не вернется, но тем не менее сделали это, наперекор всем страхам и опасениям. Бамбук и сухая трава явились материалом для примитивных, но эффективных метелок. Они мели, чистили, скребли, вытирали пыль в отчаянной попытке чем-то заняться, чтобы не думать о том, о чем было невыносимо думать. О госпоже Холли, оставленной в джунглях умирать в одиночку. О прекрасной головке Делии Гарденен-Смит с выпученными глазами и открытым ртом, катившейся по доскам моста через ущелье. И о том, что случилось с теми многими другими, кого они знали и кто не успел скрыться от лунджорского погрома. Сколько их погибло? Сколько, если такие еще есть, прячутся и уходят от погони, как и они, но не имеют такого убежища, как это! Думать об этом не имело смысла. Думать о них значило погрузиться в зыбучие пески паники и ужаса. Лучше всего было занять себя игрой в домашнюю жизнь, и они были благодарны Лотти за то, что она нуждалась во внимании и уходе, и, чтобы не напугать ее, они сами не должны были показывать страха.