Майор, командир сипаев и его слуга-индус выстрелили в убийц и тут же сами были зарублены, а Лотти, изумленно глядя с розово-красных стен туда, где они устраивали пикники и гуляли в мирные осенние дни уходящего года, подумала, какой особенно красной и яркой кажется кровь на горячей белой пыли.

— Этого не может быть, — рыдала Лотти. — Это не может быть правдой…

— Я не представляю себе, как мы сможем продержаться дольше, сэр, — сказал руководитель экспедиции Бакли лейтенанту Уиллоуби, в ведении которого находился склад оружия в Дели.

— Они принесли сюда лестницу. — Его слова едва были слышны из-за гула толпы и непрерывного треска выстрелов.

Они оборонялись с утра, а теперь солнце клонилось за горизонт. Было всего четыре часа. Их было всего девять против гудящей, орущей толпы из нескольких тысяч человек. Девять человек с десятью ружьями.

— Скалли говорит, что идет поезд, сэр! — Крикнул Бакли. — Что-нибудь видно на дороге из Мирута, сэр?

Молодой лейтенант Уиллоуби побежал к речному бастиону и с напряжением стал всматриваться вдаль, но видел только раскаленную пустую дорогу, на которой висела и дрожала горячая пыль под лучами беспощадного солнца.

— Нет. Они не едут. Может быть, все они погибли. Мы больше не можем ждать.

Он посмотрел в голубое небо — на вспотевшем, пыльном, опаленном порохом лице выделялись удивительно молодые глаза; затем он глянул вниз на копошащуюся массу людей, которые, как обезьяны, карабкались по стенам, оставляя защитникам последнюю узкую полоску земли.

— Вместе с собой мы прихватим и многих из них, — сказал лейтенант Уиллоуби.

— Хорошо, Бакли. Давайте сигнал.

Земля, и здания, и само небо, казалось, содрогнулись, закружились и закачались с ужасным гулом, перекрывавшим шум обезумевшего города, и огромное облако, розово-красное и красивое, подсвечиваемое солнцем, поднялось над куполами и минаретами; над рощами и садами города Моголов; взвиваясь все выше и выше и распускаясь, словно гигантский цветок на длинном белом стебле.

Это облако висело несколько часов, как бы являя собой недолговечный памятник мужеству людей. Грохот взрыва как будто послужил сигналом для мрачных, колебавшихся сипаев, находившихся в караульном помещении, и они набросились на тех, кто укрывался там; Лотти, сбегая вниз, навстречу Эдварду, увидела, как беззвучно упала ее мать от пули, попавшей в висок, и видела, как саблей, почти до плеча, разрубили голову ее мужу.

Она вскрикнула, хотела бежать к нему, но кто-то схватил ее за руки и потащил ее, сопротивлявшуюся, кричавшую и звавшую Эдварда, к стене башни; там ей связали руки и стащили вниз со стены.

Но кое-как связанные ремни развязались, и она упала, ударившись о твердую землю, покатилась в канаву, почти бездыханная. Там ее снова схватили и потащили, спотыкаясь на бегу, в чащу Кудсия Багха…

Взрыв всколыхнул горячий воздух и потряс Башню с флагштоком на Ридже, куда собрались охваченные ужасом семьи из военных поселений, ожидая известий и до боли в глазах вглядываясь в пустую дорогу, ведущую из города. Женщины затаили дыхание и содрогнулись при грохоте взрыва, их слуги громко запричитали, а дети закричали, когда белый столб дыма поднялся над далеким городом и поплыл медленной розово-красной короной, которая зависла над искалеченными телами тысяч людей, погибших при взрыве склада боеприпасов.

— Мы не можем больше здесь ждать, — сказал офицер с изможденным лицом, шагая по Риджу. — Какого черта они делают в Мируте? Не могут же они быть все убиты! Ради Бога, почему мы ничего не делаем, чтобы помочь этим несчастным в городе? Ведь есть еще речной арсенал. Мы могли бы им еще показать кое-что вместо того, чтобы оставлять людей на растерзание!

— Не валяйте дурака, Меллиш! Мы должны думать о женщинах и детях. Мы не можем ослабить гарнизон, нам нужно иметь здесь достаточно людей для защиты. Мы не можем ради «призрачной надежды» подвергать их опасности.

— Тогда почему же мы не отослали их в Карнал, как только получили известие? Почему, черт побери, мы не отсылаем их сейчас? С каждой минутой растет опасность и для них, и для нас, а больше всего для тех, кто находится в ловушке в городе. В Мируте, кажется, никто даже не пальцем не пошевелил, и здесь никто ничего не делает, кроме молодого Уиллоуби, у которого, очевидно, хватило ума взорвать склад боеприпасов. В любом случае, это лучше, чем бездействовать и наблюдать, как даже те немногие люди, сохранившие нам верность, теряют в нас веру. Посмотрите! Что это? Повозка на дороге! Может быть, наконец-то новости?

Тележка, запряженная буйволами, поскрипывая, медленно двигалась по дороге в облаке пыли и остановилась около Башни с флагштоком, где лучи заходящего солнца осветили с беспощадной ясностью то, что лежало внутри: искромсанные, застывшие, залитые кровью тела нескольких английских офицеров, брошенные туда как попало, как будто это были тюки соломы. Победивший город бросал вызов Риджу. Вызов, на который не могли ответить в течение многих дней.

Когда день угас и на смену ему вышла полная светлая луна, все, кто стоял на делийском Ридже со смешанным чувством надежды и страха, ожидая помощи из Мирута, которая так и не пришла, наконец, решили уйти.

— Через полчаса стемнеет, — сказал бригадный генерал, все еще вглядываясь в дорогу, ведущую из Мирута. — Женщинам лучше уйти, им нужна защита. Вам всем лучше уйти, пока дорога на Карнал еще свободна.

Ослепительный свет от горящих домов в военных поселениях был похож на закат. Телеги, двухместные экипажи, пешие, верхом на лошадях — все устремились в сгущающуюся темноту.

Это было бегство через враждебную страну, во время которого многим суждено было умереть.

Бригадный генерал подождал, пока они ушли, а затем с последним оставшимся офицером осмотрел остатки своих войск.

— Труби сбор, — приказал бригадный генерал и услышал привычный сигнал, прозвучавший в тишине.

Единственная фигура, сипай из семьдесят четвертого Бенгальского пехотного полка, ответил на призыв, стоя по команде «смирно», одинокий и послушный в сгущающейся темноте. Единственный, кто остался верным своему командиру, единственный из всех, кто сутки назад беспрекословно подчинился бы приказу.

Плечи бригадного генерала устало поникли. Наконец, он повернулся и поехал прочь от Риджа, оставляя покинутый военный лагерь во власти ночи и мародеров. Позади него высоко над городом, погружающимся во тьму, первые лунные лучи осветили темнеющее облако, все еще висевшее над взорванным складом боеприпасов и свидетельствовавшее о единственном решительном действии, предпринятом в тот ужасный день.

Во время вечерней прогулки Винтер молчала, а Алекс был слишком занят своими собственными мыслями и не заметил этого.

Ему было жаль ее, но он подумал, что скоро ему придется жалеть еще об очень многом. Он больше не мог посылать Нияза в войска, и его различные источники информации в городе и в деревнях становились все менее доступными. Они боялись появляться около его дома, и сведения, приносимые ими, были неутешительными и тревожными.

Он взглянул на бледный серп луны, плывущей высоко над пыльной завесой, за которой с трудом угадывался горизонт. Клин бакланов, улетающих в направлении Хазрат-Бага, был виден на опаловом небе, и стая пурпурных голубей кружилась над крышами города. Он думал о поездке Нияза и Юсафа. В долине будет значительно жарче, а им нельзя ни есть, ни пить. Рамадан, когда он выпадал на жаркую погоду, был настоящим испытанием, кроме того, ножевая рана на спине Нияза еще полностью не зажила. «Мне бы следовало самому поехать сегодня», — думал Алекс. Ночная работа была не трудна для Нияза и Юсафа, которые могли найти время для сна и днем, а для Алекса это было тяжело, потому что днем спать он не мог.

Он натянул поводья перед воротами резиденции и впервые заговорил:

— Когда вы отправляетесь в горы?

— Двадцать второго, — ответила Винтер сухо. Гнев ее прошел, и наступила странная апатия.