Багровое лицо епископа побледнело от ужаса. Если бы только Жанна знала, если бы она только знала! Случай дал ей возможность подвести мину под этих черных заговорщиков, мину, способную взорвать их всех вместе с епископом и развеять в пух и прах. А она об этом и не догадывалась! Она произнесла эти слова по наитию, не подозревая, какая страшная сила таится в их смысле, и никого не было, чтобы подсказать ей, как использовать эти слова. Я понимал это, понимал и Маншон, и если бы она умела читать, мы, быть может, сумели бы как-нибудь довести это до ее сведения; единственный способ — сообщить устно, но подойти к ней на близкое расстояние, чтобы сказать что-нибудь, было невозможно: никого не подпускали. И вот она сидела там, наша прежняя Жанна д'Арк — победительница, сама не сознавая этого. Она была очень измучена и истощена болезнью и продолжительной борьбой, которую вела в течение всего дня, иначе она непременно заметила бы, какой эффект произвели ее слова, и догадалась бы, в чем дело.
Много она наносила мастерских ударов, но этот был самым удачным. Обращение к Риму было ее неоспоримым правом. И если бы она настояла на нем, весь план Кошона рухнул бы, как карточный домик, и он убрался бы отсюда побитым, опозоренным так, как никто другой в этом столетии. Он был дерзок и крут, но не настолько, чтобы противиться высказанному требованию, если бы Жанна настаивала. Но нет, она была несведуща и, бедняжка, не понимала, какой удар она нанесла в борьбе за свою жизнь и свободу.
Одна Франция — это еще не вся церковь! Рим не был заинтересован в уничтожении этой божьей посланницы. Рим назначил бы над ней правый суд, а это как раз то, что было нужно ее делу. Из такого суда она ушла бы свободной, почитаемой и благословляемой.
Но ей было суждено другое. Кошон сразу же уклонился в сторону и поспешно стал заканчивать допрос.
Когда Жанна, шатаясь, еле побрела, влача за собой звенящие оковы, я чувствовал, что все во мне окаменело, разум словно помутился, и неотвязная мысль сверлила мой мозг: «Вот только-только она произнесла спасительные слова и могла бы выйти на волю, а теперь она идет отсюда на смерть; да, это смерть — я это знаю, я это чувствую. Они удвоят стражу, к. ней теперь никого не допустят, пока не вынесут приговор, если ей не сделать намек и если она снова не заговорит о том же».
О, это был самый горький для меня день за все это смутное время.
Глава XIII
Итак, кончился и второй суд над Жанной. Кончился и — никакого определенного результата! Его особенности я описал вам. В одном отношении этот суд был гнуснее предыдущего: пункты обвинения не сообщались Жанне, следовательно, она вынуждена была бороться вслепую. У нее не было возможности обдумывать что-либо заранее, как и возможности предвидеть, какие ловушки ей могут расставить впереди, и приготовиться к ним. Поистине, это было постыдное преимущество над девушкой, лишенной всего.
Однажды опытному адвокату из Нормандии, некоему мэтру Лойе, случилось быть в Руане во время суда, и я приведу вам его мнение об этом процессе, чтобы вы убедились в честности и беспристрастности, моего изложения и что мои симпатии к обвиняемой не оказывали на меня никакого влияния, когда я говорил о непорядочности и неправомочности этого судилища. Кошон предъявил адвокату Лойе обвинительный акт и спросил, что он думает о процессе. Тот сказал, что вся процедура суда недействительна и незаконна по следующим причинам: 1) потому что разбирательство дела велось на закрытых заседаниях и не было обеспечено полной свободы слова и действия всем присутствовавшим; 2) потому что процесс касался чести монарха Франции, а между тем он не был приглашен в суд, чтобы защищать себя, и никто другой не был назначен в качестве представителя для защиты его интересов; 3) потому что подсудимой не были вручены материалы обвинения; 4) потому что обвиняемая, несмотря на молодость и неопытность, вынуждена была защищаться сама, без помощи адвоката, хотя на карту была поставлена ее жизнь.
Удовлетворил ли этот отзыв епископа Кошона? Нет, конечно. Он разразился дикими проклятиями и пригрозил утопить адвоката. Лойе бежал из Руана, а потом поспешно покинул Францию и тем самым спас свою жизнь. Итак, как я уже сказал, и вторичное рассмотрение дела не дало нужного результата. Но Кошон не уступал. Он мог выдвигать все новые и новые козыри, если понадобится. Ему была полуобещана великолепная награда — архиепископство Руанское, при условии, конечно, если ему удастся сжечь на костре тело и послать в ад душу этой юной девушки, никогда не причинявшей ему никакого зла; а подобная награда для такого человека, как епископ из Бовэ, стоила того, чтобы сжечь и заклеймить проклятием не только одну, но и полсотни безобидных девушек.
И вот на другой день он снова взялся за дело с еще большим рвением и злорадно хвастался, что на этот раз непременно добьется своего. Ему и другим его прихвостням потребовалось девять дней, чтобы из показаний Жанны и своих собственных измышлений выудить достаточно данных для нового обвинения. И действительно, акт оказался внушительным: шестьдесят шесть пунктов! Этот объемистый документ был доставлен в крепость 27 марта, и там, в присутствии дюжины тщательно подобранных судей, началось новое рассмотрение дела.
Принимая во внимание мнения сторон, суд решил, что на этот раз Жанна должна выслушать обвинительное заключение полностью. Быть может, учли, замечание Лойе или, возможно, рассчитывали, что само чтение утомит узницу до смерти, ибо, как потом выяснилось, чтение это заняло несколько дней. Решено было также, что от Жанны потребуют ясных ответов на каждый пункт, а в случае отказа она будет признана виновной. Как видите, Кошон умудрялся все теснее и теснее затягивать петлю, не давая подсудимой ни малейших надежд на опасение.
Ввели Жанну, и епископ из Бовэ открыл заседание, обратившись к обвиняемой с речью, за которую даже такой человек, как он, мог покраснеть, — так разило от нее лицемерием и ложью. Он сказал, что суд состоит из благочестивых священников, сердца которых исполнены доброжелательства и сострадания к ней, и что они не имеют никакого намерения нанести ей телесный вред, а только горят желанием просветить ее и вывести на путь истины и спасения.