— Ой, парень! Што он наделал? Куда пошел? Зачем пошел? — сокрушался Федор Савельевич. — Ведь оставили его, оставили! А он — ушел…

Покинув спящую деревню, Ленька сгоряча хотел двинуться на Мальменьгу, но скоро передумал: кто возьмет его, подростка, без всяких документов, в армию? Никто! И лучше никому на глаза не попадаться. Надо уйти в лес, переждать, пока кончится эвакуация, а потом снова прийти к Никифорову. Тут Ленька вспомнил, как Никифоров с упреком сказал, что кому-то одному из ребят нужно было остаться на Кокуевской пожне до утра. И сразу созрел план, что делать.

Ленька далеко по кустам обогнул Сухогорье, вышел на лесную дорогу и еще затемно добрался до того места, где они с Митей приняли решение идти к Никифорову с докладом.

В сыром воздухе пахло гарью. Кокуевская пожня вот она, рядом, но Ленька подумал, что лучше дождаться рассвета здесь, в перелеске. Он прислонился к дереву — садиться на землю не хотелось, сыро, — засунул пистолет в карман брюк, чтоб был под рукой, поближе…

Деревья роняли росу и пожелтелые листья. Вокруг стоял непрерывный шорох. Это хорошо: легче подходить к диверсантам, если они раненые и еще могут оказать сопротивление. А если они уползли с пожни и устроили засаду? Тогда и из лесу нельзя показываться?..

Светало медленно. Сначала из раздвигающейся темноты проступили белые стволы берез, потом на них стали заметны пятна лишайников, отдельные ветки.

С запада потянул ветерок, и в лесу зашелестело, застучало. Ленька даже удивился, что падающие капли и листья могут создавать такой шум. Заложив руку в карман, он нащупал рукоятку пистолета и, не вынимая оружия, направился к пожне. Сырая трава и набрякшие от влаги сучки не шуршали и не потрескивали, и идти было так хорошо, что Ленька не слышал собственных шагов.

На краю пожни Ленька остановился, перевел дух. Долго всматривался в редеющий туман, туда, где, по его предположению, должны были находиться диверсанты. Но никого не увидел. Повел взглядом вправо и вздрогнул: ему показалось, что диверсанты лежат совсем на другом месте — правее и ближе. Несколько минут он пристально смотрел на неподвижные фигуры и понял, что просто обманулся из-за тумана, который медленно плыл влево, и все предметы казались в нем приподнятыми и переместившимися.

Ленька положил большой палец на предохранитель и так, с рукой в кармане, с замиранием сердца выступил из-за деревьев. Он сделал несколько шагов по пожне, и ему стало страшно. Подумалось: а если диверсантов было не двое, а трое или четверо и оставшиеся в живых сейчас целятся из автоматов вон из-за тех кустов?..

Первой мыслью было отскочить назад, исчезнуть в лесу. Но Ленька преодолел страх и заставил себя идти вперед. Он шел тихо, специально сдерживая шаг, сжимая рукоять пистолета.

Когда до ближнего диверсанта осталось всего шагов десять, у Леньки перехватило дыхание: в это мгновение он был убежден, что из-за пожни хлестнут автоматы, вот-вот хлестнут!.. И захотелось упасть на траву, упасть прежде, чем долетят до него пули. Кажется, и ноги уже подкосились… Но выстрелов не было, лишь из леса доносился шорох капели и листопада. И Ленька сделал еще один шаг, потом еще и еще…

Диверсант с небольшим рюкзаком на спине лежал на боку, автомат его в капельках росы валялся рядом; на поясе висели две гранаты и нож. Превозмогая чувство брезгливости и стараясь не смотреть на мертвое лицо врага, Ленька отстегнул непослушными, будто чужими, руками гранаты, положил их в карман, потом поднял с земли автомат.

«А что, если взять его? — мелькнула мысль. — Это все-таки не пистолет… Возьму! Все равно потом к Никифорову приду и сдам, если не разрешит самому носить…»

Ленька пошарил глазами по траве, отыскивая фонарик, но не нашел его: может, он у того, второго?

Второй диверсант лежал ничком, распластав руки, шагах в пяти от первого, но Ленька не стал к нему подходить. Своим же следом, хорошо приметным на росной траве, он возвратился на край пожни и поспешно юркнул за деревья, Только здесь, под защитой леса, он почувствовал себя в безопасности.

— Ну вот, а ты трусил! — вслух сказал себе Ленька. — Теперь можно и повоевать…

Он отстегнул магазин, как учил это делать Митя, проверил: полный патронов — хорошо! Потом осторожно открыл затвор и вытащил патрон из ствола.

— Вот так! — И, щелкнув магазином, Ленька улыбнулся пасмурному утреннему лесу.

…Измотавшийся за день, поздним вечером Ленька забрался в стог на опушке березняка близ Коровьей пустоши, в тот самый стог, где две недели назад ожидал Никифорова, который ушел к Кривому. Ленька вспомнил, что Никифоров тогда так и забыл спросить ответ на свой вопрос: почему им нельзя было идти вдвоем до сосняка? Вернулся он с поста расстроенным и сказал Леньке коротко:

«Не спрашивай ничего. Ты, кажется, прав…»

И Ленька ничего не спросил, не проронил ни слова, пока они шли до Коровьей пустоши. И потом, когда Никифоров подал ему, как взрослому, руку, Ленька тоже ничего не сказал, хотя ему очень хотелось узнать, почему Никифоров забрал у Кривого винтовку и не насторожит ли это предателя…

В стогу было тепло. Ленька сосал черный жесткий сухарь и чувствовал, что эти люди — Никифоров, Федор Савельевич, Митя — настолько вошли в его, Ленькину, жизнь, что расстаться с ними сейчас было бы очень нелегко…

Через два дня сухогорские деревни опустели.

Еще одну ночь Ленька провел в стогу, намереваясь утром предстать перед Никифоровым с раскаянием за бегство и попроситься в отряд.

«Неужели не возьмут? — думал Ленька. — Нет, не может быть. Должны взять!..»

А утром, едва рассвело, он услышал, как в Коровьей пустоши знакомо хлопнула дверь и звякнуло кольцо. И догадался: кто-то вышел из дома Кириковых.

Прикрываясь изгородью, Ленька побежал к деревне. Полевой тропинкой к лесу шел Митя. В рваных сапогах, старенькой, перелатанной фуфайке и с холщовой торбой через плечо, он был похож на бездомного бродягу. Леньке так и хотелось окликнуть его, но он сдержался: слишком необычным показался ему наряд друга.

«Куда он пошел? — гадал Ленька. — Может, в разведку? На случай, если и нарвется на вражеский дозор, прикинется нищим, и все… Такие случаи бывали…»

И, не задумываясь над тем, правильно ли он поступает, Ленька пошел следом за Митей.

А Митя действительно отправился в разведку. Задание было нелегкое: узнать, занята ли врагом Березовка, и, если занята, выяснить, какие силы там сосредоточены.

Чтобы сократить путь, Митя шел лесом. Он знал, что в Коровью пустошь к четырем часам дня прибудут две ударные группы из соседних сельсоветов, и все будут ждать его, Митиного, сообщения.

Опавшая листва густо устилала узенькую тропку, которая желтой змейкой тянулась на северо-восток. Это была охотничья тропа. Митя не раз хаживал по ней с дедом за глухарями. И сейчас, спугнутые появлением человека, то справа, то слева с шумом и треском взлетали тяжелые черные птицы.

«Где-то сейчас Ленька? — думал Митя. — Если ушел с бойцами, непременно угадает в тыл. А остался бы дома — вместе в разведку пошли бы…»

В то утро, когда Ленька исчез, Митя вместе с Никифоровым ходил на Кокуевскую пожню. И они догадались, что автомат взял именно Ленька, больше некому. «Раз автомат взял, — сказал тогда Никифоров, — значит, к нам придет. Или в одиночку станет разыскивать Лося и примкнет к какой-нибудь группе».

За три месяца Митя настолько привык к Леньке, что, оказавшись без друга, ощущал непривычное одиночество. Ему было обидно, что перед уходом Ленька не посоветовался, не поделился своими планами, скрыл свое намерение сбежать.

Мите, конечно, и в голову не могло прийти, что в эту самую минуту, когда он так думал, Ленька был рядом. Он шел сзади, не упуская из виду серую Митину фуфайку.

Слева послышался гул моторов. «Мотоциклы!» — определил Митя.

Березовка была рядом. За узкой полосой леса — поле, за полем — пожня, а за пожней, на холме, — деревня.