— Конечно, об этом было бы нечестно говорить во Вратах Бури. Я часто думаю, не следует ли мне выйти замуж так, чтобы попасть в менее строгий чос. Водан, впрочем… Аринниан, дорогой, думаю, тебе я могу сказать все. Ведь правда?

— Да! В конце концов, я не настоящий итрианин…

— Недавно мы говорили с ним, — сказала она. — О свадьбе. И подумали, что дети сейчас, в это неспокойное время, были бы ужасной помехой. Мы хорошо летаем вместе. И наши родители давно подталкивали нас друг к другу: союз между нашими домами был бы очень удачным! Мы говорили о том, что, может быть, нам стоило бы первые несколько лет остаться без детей.

— Это не слишком хорошее решение, не так ли? — сказал он, когда она замолчала, хотя голос ее все еще звучал у него в ушах. — Но если расставаться друг с другом всякий раз, как только начинается любовный период, то к чему это приведет? Этим вы зачеркнете себя друг для друга. Не проще ли пользоваться противозачаточными средствами.

— Нет!

Он знал, почему ее раса с презрением отвергает такую возможность. Родительский инстинкт очень силен и у самца, и у самки — дети были именно тем, что привязывало их друг к другу. Если вокруг тебя смыкаются маленькие крылья и маленькая головка тычется в твой клюв, ты забываешь о неизбежных трудностях и разочарованиях брака и чувствуешь себя так, как будто брак твой молод и счастлив.

— Мы могли бы отложить все до тех пор, пока я не закончу учебу, а он не наладит свое дело, — сказала Айат.

Аринниан вспомнил: Водан среди молодежи Врат Бури, Термиалов и Тарнов основал лесную инженерную фирму. «Но если начнется война… он в морском запасе…»

Свободной рукой она машинально обняла его плечи. Опершись на локоть, он просунул руку под ее крылья и обнял ее напряженное тело, стал нашептывать ей, своей сестре детских лет, слова утешения, какие только мог придумать.

Утром их настроение улучшилось. Мрачность была не в натуре игриан. Сегодня весь клан Литрана, кроме тех, у кого были неотложные дела, должен был лететь в горы, где встречался местный Круат.

По пути к ним должны были присоединяться другие семьи Врат Бури. А в горах их ждали остальные чосы. Каким бы серьезным ни был повод для этой встречи, восторги, частные дела, личные удовольствия — и в этот раз все тоже должно было быть так, как всегда бывало на их общих сборищах.

И заря была ясной, и ветер был попутным.

Призывное пение трубы! Литран сорвался с вершины башни Игриане расправили крылья, так что связки под ними напряглись, а тонкая кожа покраснела от притока Крови. Крылья резко пошли вниз, потом снова взметнулись вверх. Люди-птицы оторвались от земли, с шумом взлетели в воздух, и, подхваченные потоком ветра, образовали единый строй. Потом они плавно понеслись на восток.

Аринниан летел следом за Айат. Улыбнувшись ему, она запела. У нее было изумительное сопрано, заставляющее веселее петь волынки и гитары.

То, что она пела сейчас, было традиционным гимном, но он предназначался для Аринниана, потому что она исполняла его на англике, хотя он всегда чувствовал, что это отнимает у песни часть очарования.

Свет еще не взошедшего солнца
Дарят улыбкой царящего.
Крылья его собою умоют,
Ночь отгоняя спящую.
Голубизна, этот колокол неба,
Мир заливает волною.
Леса и луга новый день встречают
Торжественной тишиною.
Скользя сквозь буйство летящего ветра,
Кружа, как листочек, плавно.
Срежь наискось пласт воздушных потоков —
Утром охотиться славно!
Замри на мгновение — метнусь я к цели
Единым стремительным махом.
То, что тебя наполняет весельем,
Наполнит врага страхом!
Послеполуденный жар и истома.
Тень отдохнуть манит.
Призрачный мир сновидений и грез
Внезапно реальным станет!
Вдруг — этот звук, возвышающий голос,
Чертит в небе зигзаги!
И вот уже листья наполнились смехом,
Потом живительной влаги.
Будто в каком-то священном танце
Плотные струи гнутся.
Тучи, друг друга громом встречая,
Над нами зловеще смеются.
Но все теснит и теснит их ветер,
Ветер вечный, нетленный,
И вот глазам открывается небо:
Высоко оно и священно!

Период обращения Авалона равнялся 11 часам, 22 минутам и 12 секундам. На уровне Грея ночи всегда были короткими, а летом еще и темными, и авалонские сутки пролетали, как единое мгновение.

Дэннель Холм подумал о том, не в этом ли причина его усталости.

Скорее всего нет. Он здесь родился. Предки его здесь жили столетиями: они прибыли с Фалканша. Если отдельные люди были способны к изменению своих биоритмов — как это часто происходило с ним самим во время космических полетов — то и раса, конечно, тоже.

Врачи утверждали, что посадка в гравитационном поле, составляющем только 80 % земного, приводит к очень большим нагрузкам на организм. В таких условиях следует изменение всего баланса жидкости и процесса кинестозии.

Кроме того, те изменения, которые происходили в организме человека, казались незначительными в сравнении с тем, что претерпевал организм колонистов. У итриан стал другим весь цикл воспроизведения, они приспособились к иному дню, году, весу, климату, питанию, миру. Неудивительно, что их первые несколько поколений не отличались высокой рождаемостью. И все равно они важничали, а в настоящее время их раса поистине процветала.

Было бы нелепым предполагать, что человек может устать от чего-то другого, кроме напряженной работы. Ну и, конечно, сказывался возраст, несмотря на все антистарители. Неужели, так оно и есть? Когда стареешь, когда чувствуешь приближение смерти, можно ли не возвращаться мыслями к ранним годам, годам начала, не думать о доме, которого ты никогда не видел, но каким-то чудом помнишь? Хватит, прочь подобные мысли! Кто сказал, что восемьдесят четыре — старость?

Холм достал из кармана сигару, откусил кончик и глубоко затянулся. Дэннель Холм был среднего роста. Но в оливкового цвета тунике и мешковатых брюках, какие носили все люди, бывшие членами итрианских вооруженных сил, он казался коренастым. А его круглая голова, широкое лицо, высокие скулы, припухлые губы и тупой нос заставляли вспомнить о монголоидной ветви его предков. Кавказская же заявляла о себе серым цветом глаз, кожей, которая оставалась бледной, несмотря на то, что он много времени проводил на охоте и в саду, а также волосами, которые, хотя и поседели на голове, но оставались черными на груди. Как и большинство людей на планете, Холм не отпускал бороды.

Сейчас он, забыв обо всех тревогах, углубился в разложенные перед ним последние отчеты его помощников. Но вдруг динамик загудел и безличный голос сообщил:

— Первая Марчварден Ферун хочет обсудить положение дел!

— Конечно! — Начальник Холма только что вернулся с Итри. Холм протянул было руку к экрану, но в последнюю секунду передумал. — Почему бы не лично? Я сейчас буду.

Он вышел из кабинета.

Коридор был наполнен гулом голосов, здесь мелькали представители обеих рас — флотский персонал, гражданские служащие из лоранского адмиралтейства. Кондиционеры, работавшие на полной мощности, практически уничтожали запахи — кисловатый человеческий и чуть отдающий дымом итрианский.

Итрианцев, в связи с изменением состава населения Авалона, было больше. Но здесь собрались представители со всего Доминиона, особенно из материнской его части, чтобы помочь этой границе подготовиться к войне.