Помню одно из своих обследований в барокамере. В экипаже двое. Откачивается воздух, падает давление, становится меньше кислорода. Неожиданно мне по радио кричит врач, наблюдающий за экипажем с помощью телевидения: «Держи». Я смотрю на себя и не понимаю, что держать. «Товарища держи». Смотрю, а товарищ падает. Тут же аварийный «спуск» барокамеры, от быстрого изменения давления как удар по ушам… Врываются врачи… Мне врач говорит: «Сегодня барокамеру можно больше не проходить, а перенести ее на следующий день. Все-таки была нештатная ситуация». Я настаиваю: «Буду проходить сейчас». И вновь откачивают воздух. Я смотрю, а у меня в глазах туман. Думаю, дурак, зачем рискнул. Нужно было пойти отдохнуть. Может быть, на меня повлиял этот «спуск» и меня сейчас «забракуют» за мою же лихость? А врач, наблюдавший за мной, понял, что происходит, и спрашивает: «Ты чего? Туман?» Я говорю: «Туман». А он: я, мол, видел, что ты хорошо перенес быстрый «спуск», и дал просто быстрый «подъем», и поэтому туман в барокамере, а не у тебя в глазах… В общем, пережил я много. А товарища увели, и дорога в космос для него оказалась закрытой…

Долгое время о дублерах писать как-то стеснялись. Если не брать наши международные экипажи, о которых сообщала вся мировая пресса, то только в 1987 году впервые объявили фамилии дублеров…

Я много раз был дублером. Не раз проходил полный курс подготовки к полету. Высоцкий очень точно почувствовал: «Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта». А ведь путь до лифта-то не та дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта — это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него» — все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди, а еще один шаг — в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше (как Гагарин говорил о Титове — он был лучше, и поэтому его сохранили для более трудного полета), а потом он превращался в невидимку, в никого. Помните, даже когда мы видим снимки Гагарина в автобусе, то Титова как будто случайно кто-то закрывает своим корпусом, чтобы его не было видно. И вот это самочувствие человека, который был равным, а через шаг он не только не равный, не только не второй, а вообще никто — на время, а бывало, и навсегда. Это нелегко. И то, что даже это почувствовал Высоцкий, — это поразительно.

И еще об одном. Иногда приходится слышать, что, собственно, Высоцкий сделал? Ну утверждал гласность тогда, когда гласность не приветствовалась, когда был период застоя. А сейчас все говорят об острых проблемах, промахах, вскрывают недостатки, и Высоцкий бы сегодня просто потерялся. Он был хорош для своего времени. Не согласен с этим. Я думаю, что нам сейчас не хватает Высоцкого точно так же, как его не хватало нам тогда. Перестройка — это революция, а революция — это дело, не терпящее приставки «полу», здесь не может быть полугласности, полудемократии, полухозрасчета и т. д. Здесь все должно быть честно и на особом накале. И вот, мне кажется, никто бы, как Высоцкий, сейчас не смог бы вскрыть то, что называется механизмом торможения. Мы открываем газету — на заводе идет брак, хотя и перестройка, на витринах магазинов по-прежнему нет изобилия, хотя и перестройка. В чем дело? В силах торможения. Говорят: а покажите нам эти силы торможения, кто против перестройки? Никого. Тут нужен был бы опять Высоцкий, чтобы он на ладони показал того, кто невидим. Его поэзия повела бы в бой…

Когда встал вопрос о памятнике Владимиру Высоцкому и оказалось, что и тут возникли какие-то бюрократические препоны — вроде он выше, чем «положено по инструкции», — космонавты присоединили свой голос к тем, кому была дорога память о народном поэте.

Записал А. Немов

…Возвращаясь из порта Находка во Владивосток, уже по-другому понимаю позавчерашнюю встречу со зрителями. Благодаря Высоцкому зал стал как один человек, произошел эффект «одноличия» в той среде, где подозревалось равнодушное «разнолюдие». И не в чем винить зрителей. Виноватые — по другим адресам. Это те, кто может оказать важную помощь в духовном развитии сограждан. Изыскать способ создания театра. Пусть любительского. Заинтересовать горожан искусством, книгой, дискуссией, встречами с просветителями. Заразить хотя бы так, как сумели здесь, в Находке, зажечься 30 молодых людей песнями авторов-бардов. Клуб самодеятельной песни — это звонкая армия молодежи страны, в чьих руках не только гитара, но и собственное духообразование. Ведь дальше реальное продление этой цепочки: сперва песенное звено (где авторы — серьезные люди: от Булата Окуджавы до Юрия Визбора и Вадима Егорова), затем — познание мира своим опытом книголюба, путешественника, строителя личной судьбы…

…Я очень люблю ездить по городам. И признаюсь, многому учит меня Владимир Высоцкий: и сам своими работами, и через своих почитателей… Как далеки от саморекламы и от скабрезного любопытства «запретным плодом» те собиратели песен, которых во множестве я узнал… Вот какие чудесные собрания украшают стеллажи инженеров, врачей, журналистов, химиков, строителей: песни в хронологическом порядке; переписка с коллегами по «высоцковедению»; оттиски недоставаемых книг и другие реликвии; тома стихов, лично сброшюрованных; тетради расшифрованных речей — текстов на концертах, которыми Владимир насыщал паузы между песнями… И так далее. Я пишу, а в памяти — машины, люди, дороги, этажи, ступеньки и сами квартиры… Совершенно различные и совершенно похожие. Хотя бы тем похожие, что всякий раз надо держать себя за горло, чтобы не заплакать от такого собрания… Новосибирск, Омск, Кишинев, Олайне под Ригой, Иркутск, Ташкент, Киев, Орджоникидзе… Взять карту и колесить по всей стране…

В конце июля 1980 года, повинуясь навязчивой идее, я записал ориентиры памятных встреч и впечатлений. Конспект для будущих воспоминаний за все 16 лет Володиной жизни на Таганке. То, что написалось с той поры — порывами, фрагментами — пошло не по конспекту. Сегодня, держа перед глазами безвестных или названных собирателей-«высоцколюбов», я хочу поделиться своими обрывочными заметками. Обрывочными — ибо возникли они в конспекте вне хронологии и вне логики, просто возникли, так, как жили и живут в душе.

…Федору Абрамову, большому писателю, другу Театра на Таганке, которого, к сожалению, уже нет с нами, низкий поклон. Если б не его вмешательство, не вышла бы моя первая публикация о Высоцком — 1980 год, май месяц, журнал «Аврора». Только авторитет Абрамова заставил снять традиционный тормоз по кличке «как бы чего не вышло».

Сведения о том, что Владимир был доволен статьей в «Авроре» — от его близких и от Валерия Плотникова, которому за несколько дней до 25 июля поэт бодро ответил (на вопрос, как понравилось): «Приятно о себе читать не на латинском шрифте»…

Это горький юмор, это следствие непростительной небрежности, долголетнего вакуума вокруг имени Владимира Высоцкого. Однако тем большее спасибо энергичному, горячему вмешательству Федора Абрамова.