- Товарищ командир, понимаете, очень истосковалась баба по мужскому плечу: да и хозяйство без должного догляда стало приходить в упадок. Вот и прикипела она ко мне, никак отпускать не хотела. Ну и я, что греха таить, истосковался по такой мирной работе, да и ещё это - на войне страшно до жути, а здесь всё тихо, и спокойно.
На что Иван, со свойственной ему временами бесшабашностью - последствия того, что Непомнящий подсознательно старался подражать Дзюбе, лихо поправил причёску, усмехнулся и поинтересовался:
- Так что же ты браток из такого рая сбежал?
На что Быков, впервые за время разговора впялив взгляд в землю заметил:
- Так вот, как раз когда ваши люди пришли к нам, мы обсуждали с Маруськой нововведение оккупационных властей. Нам вечером, староста как раз довёл до сведения их распоряжение о том, что все мужчины призывного возраста должны пройти регистрацию и проверку в каких-то фильтрационных пунктах. А у меня, помимо контузии, несколько свежих шрамов осталось - вмиг поймут кто я, и отправят в лагерь для военнопленных.
- От молодца! - Немного возбуждённо взбрыкнул Иван, и хитро улыбаясь, шлёпнул себя по колену. - Так, стало быть, ты решил у нас пока отсидеться?!
- Не совсем так. - Хмуро уточнил бывший водитель. - Я и без того собирался уходить, то есть пробиваться к нашим. Я понял, что спокойно жить мне всё равно не дадут - так что за возвращение нормальной жизни нужно бороться. А к вам пошёл потому, что сам я вряд ли далеко уйду, а тут такая возможность, - снова с оружием в руках, да в бой.
- Лишнего оружия у меня нет, больше чем нож я тебе не смогу дать. Далее, будем считать, что тебя я услышал, сейчас желаю послушать своих людей. Василь, что ты думаешь по этому поводу?
Танкист, чья обожжённая часть лица, в мелькании сполохов костра приобрела немного зловещее выражение: пожал плечами и как обычно - без проявления каких либо эмоций, ответил:
- Когда я зашёл в его хату, то заметил на самом видном месте лежал заранее собранный сидор. Так что я уверен, Владимир на самом деле собирался уходить, да и у его жинки, глаза были на мокром месте и нос покраснел и распух - от долгого плача: ну прямо как у моей Агафьи, это когда она меня на службу провожала. ...
Говорили ещё долго, о многом, и так можно было просидеть до первых петухов, поэтому, Иван прервал разговор, и приказал всем ложиться поспать, а когда едва рассвело, то Непомнящий безжалостно поднял всех тех, кто отдыхал. Разбудил всех, включая недавно вернувшихся ходоков за провизией, и после лёгкого завтрака - из запасов принесённых этой ночью: уточнил с бойцами план предстоящих действий.
По плану, первым делом были сделаны завалы и заминированы второстепенные дороги, причём, после установки настоящей мины, делалось несколько грубоватых имитаций, с закладкой в них или камней, или обломков дерева - заканчивалось всё ещё одной идеально поставленной миной ТМ - 35.
Следующим шагом в этом плане стал участок железнодорожной ветки Брест - Барановичи. Здесь уже пришлось повозиться. Поезда ходили слишком часто, и здесь выручил самодельный, нелепый своей лохматостью маскировочный костюм к которому прижилось название данное Иваном - 'Кикимора‟. Люди первое время смеялись от его вида и особо от названия, но когда убедились в его эффективности, то зауважали это несусветно выглядящее изделие. Вот и сейчас, Ромашов облачившись в лохматый костюм, весьма смело работал на насыпи. Впрочем через минуту после того как он достиг пути и быстрым движение освободил под рельсом участок для установки мины, ему пришлось спешно от него отползти - приблизился порожний эшелон идущий на запад. Хотя назвать его порожним можно было с большим трудом, так как на платформах стояло какое-то зачехлённое оборудование.
Только отстучали колёса, ещё не престала вибрировать земля, а Василь снова полез наверх насыпи. Тряска засыпала тот небольшой подкоп, который сапёр успел сделать для установки мины, и его пришлось расчищать заново. Но это не было самым сложным. Иван наблюдал за обстановкой и временами поглядывал на сапёра через оптический прицел своей винтовки. Было видно, как Ромашов неспешно возится со сложной установкой взрывателя, а Непомнящий до безобразия боялся, что из-за сегодняшнего недосыпа произойдёт непоправимая ошибка. Но вот, боец замер, после чего осмотрелся по сторонам. Приподнялся и снова осмотрелся: Иван со своей стороны тоже убедился, что Василию ничего не угрожает. Пока снайпер осматривал округу, сапёр поднялся и что было сил, побежал от насыпи.
Грохот, красноречиво говорящий о том, что установленная на железнодорожной ветке мина сработала, послышался тогда, когда Иван с Василем достигли нужной побитой бомбёжкой и спешно восстановленной крупной дороги, на которой нужно было установить фугас на основе авиационной бомбы. Увидевшие условленную отмашку бойцы подналегли на топоры, валя заранее подрубленные деревья. Их задача заключалась в том, чтоб на время перекрыть движение и при возможности установить растяжки против тех, кто постарается убрать это безобразие. А тем временем, Иван с Василем - пользуясь затишьем в движении, достигли нужной точки и с большим трудом установили свой гигантский 'сюрприз‟.
Глава 18
Гауптман Пауль Кальбель откровенно скучал и маялся от скуки. Линия фронта всё дальше уходила на восток, унося с собою суету и неопределённость: давно не было слышно её канонады, а с недавнего времени над их лагерем даже не летали самолёты люфтваффе. Нет, они конечно бороздили небесную высь, но это уже были не пикирующие бомбардировщики и истребители, а тихоходные транспортники. Да и военнопленные уже были не те: они поступали уже изрядно истощёнными после пребывания в предыдущих шталагах. Поэтому местная похоронная команда, состоящая исключительно из унтерменш, работала с удвоенной нагрузкой и всё равно еле справлялись со своими обязанностями. Что не говори, но пленённых Иванов было много, и поэтому кормили их весьма скудно. Также, за колючим ограждением не было возведено никаких построек - лагерь напоминал собою загон для скота, и находящийся там контингент спал, сидел, стоял на голой земле. Многие Иваны выкапывали руками ямы, точнее норы, дабы укрываться в них от непогоды - одно слово дикари привыкшие выживать в любых условиях.
Всё это безобразие сильно развращало его солдат, впрочем, как и его самого. Пауль прекрасно помнил, как он, будучи ещё оберлейтенантом, прибыл в этот штамлагер под номером 337. И то, что он тогда увидел, сильно возмутило его сознание, с чем он незамедлительно и обратился непосредственно к коменданту - майору Розенбергу.
- Господин майор, разрешите обратиться? - Дождавшись разрешения, он продолжил. - Я конечно понимаю что это не моё дело, но такое отношение к пленённому противнику не делает нам чести. Я понимаю, что враг стоит на более низкой эволюционной ступени, однако это не повод содержать его в таких скотских условиях. У меня дома даже над самыми никчёмными собаками так не издеваются.
- Вы это о чём? - Искренне удивился комендант.
- Я о том, что в лагере нет никаких условий для содержания комбатантов. Особенно такого их количества.
- И куда вы мне прикажите их девать?! - Тон вопроса был поучительно снисходительным и можно сказать немного саркастическим. - Может, прикажите отпустить их по домам, да ещё с принесением искренних извинений? Так мол получилось, и мы не знали что вас будет так много - не ожидали такого.
- Нет господин майор.
- Тогда обер-офицер, занимайтесь охраной объекта и не лезьте не в свои дела. Надеюсь вы читали надпись возле ворот? А ведь она гласит: - 'Вы должны умереть, чтобы жили мы‟.
Всё было правильно, Пауль это понимал: он солдат и должен выполнять свой долг, а всем остальным будут заниматься те, кому положено - с них и будет спрос. Со времени этого разговора прошло время, контингент за проволочным ограждением увеличился, да и Кальбель больше не обращал внимания на тех, кто находясь за 'колючкой‟, частенько буравил его своим угасающим, голодным взглядом. Пауль больше не видел в этой толпе отдельных людей, столь непохожих друг на друга, живших со своими мыслями, нуждами, чаяниями. Отныне, они воспринимались единой обезличенной массой, от которой нужно было очистить новые территории Великого Третьего Рейха. Поэтому, в данный момент, он с тоскливым равнодушием наблюдал, как его солдаты 'кормили‟ охраняемый ими контингент. Со смехом и улюлюканьем они перекидывали нарезанные порцайки эрзац хлеба: а Иваны, расталкивая друг друга локтями их ловили. Среди Русских были и те, кто с обречённым безразличием наблюдал за свалкой - у них не осталось сил бороться за еду. Но были и те, кто по личностным убеждениям не желал участвовать в этом цирке, не хотел терять человеческий вид. И те, и другие были обречены на медленное умирание от голода - и они умирали. О чём красноречиво свидетельствовали их глубоко ввалившиеся глаза, острые скулы и невероятно впавшие щёки, обтянутые истончённой кожей. Ну а если присмотреться внимательнее, то можно заметить и то, что подранная одежда этих людей, больше не скрывала скелетов, которые остались от некогда здоровых тел. И это, Паулем давно воспринималось как норма.