Но в моем восприятии Ильмар был и остается не только великим тренером, но и выдающимся игроком, центровым по крайней мере европейского уровня. Играл долго (начал еще до войны, в 1940 году, а закончил в 1957‑м, успев выступить на 1 Спартакиаде народов СССР).

Я его увидел впервые в 1945 году в Ленинграде на матче городов, 23-летний эстонец, атлетичный, высокий (190 см), стройный блондин с яркими голубыми глазами, не мог не привлечь внимания. Легкий, быстрый, сильный, Куллам завораживал законченностью, логичностью движений. Тогда уже он выходил на площадку в наколенниках, что было для многих еще в диковинку. Не будучи ярко выраженным центровым, Ильмар был одним из самых высоких в стране (да, да его 190— почти рекордные в то время — таким же был только Отар Коркия) игроков. Тем не менее Ильмар был очень техничным и не уступал во владении мячом своим менее рослым партнерам — Эрикссону, Круусу, Кревальду, Киивету, Тиллингу и даже незабвенному Ивану Лысову. Какой прием ни возьми — остановки, повороты, обманные движения, броски и особенно кистевой пас двумя руками (популярнейший в те годы способ передачи) — можно было принимать за эталон. Естественно, Ильмар не мог не оказаться в сборной СССР. Одним из первых советских баскетболистов он вышел на европейскую и мировую арену и был в числе тех, кто завоевывал нашему баскетболу международное признание выигрышем трех чемпионатов Европы, вторым местом на Олимпиаде‑52. Ильмар быстро и мощно передвигался по площадке. Он стал одним из первых среди центровых организатором быстрого прорыва, сделав эту тактику важнейшим фактором игры. Отработав свое в обороне, Ильмар на всех парусах несся к щиту противника, успевая завершать атаку. Обладая хорошим видением поля, не зная проблем в обращении с мячом, Ильмар мог действовать и как заправский защитник.

И все же наиболее опасен он был под щитами, где использовал и рост, и силу, и технику. Он много забивал, но не стремился играть в одиночку, партнеров чувствовал, пасовал вовремя, точно. Хладнокровный, а подчас и просто невозмутимый, он играл полезно и красиво. На него было приятно смотреть чисто эстетически. По его собственному признанию, волновался он по–настоящему только один раз. На чемпионате Европы в Париже финальный матч со сборной Чехословакии наша команда завершила вничью. Но Кулламу предстояло еще пробить два штрафных. Обычно он бросал чисто в кольцо, а на этот раз кинул от щита. На вопрос, почему изменил обыкновению, ответил с характерным акцентом: «От доски надежнее…» Только в этом и выразилось его внутреннее волнение.

Никто не удивился, когда Ильмар женился на самой красивой баскетболистке страны — Вале Назаренко из киевского «Динамо», которую называли «березка». Дочка у них тоже красивая, лицом — копия папы. Я намеренно упоминаю об этом, потому что если выразить одним словом впечатление от Ильмара Куллама, то этим словом как раз и будет — красота…

Анатолий Конев

Толя мало жил, но след оставил такой яркий, что помнят его лучше, чем многих других, и живших, и игравших значительно дольше. Двенадцать сезонов провел он в большом баскетболе, семь из них — в московском «Динамо», которое при нем было одной из лучших команд страны, а Толя — одной из главных фигур.

Это был уникальный игрок: и центровой, и край, способный действовать на любой позиции, в том числе и защитником. Поэтому ему всегда доверяли опекать наиболее опасных игроков команды–соперника. И Толя блестяще с такими заданиями справлялся. Особенно успешно он противостоял снайперам, которых предпочитал жестко «брать» еще в поле. Такие звезды европейского баскетбола, как, например, Мразек и Шкержик из Чехословакии, ничего не могли противопоставить Коневу, он их умело и цепко перекрывал, что помогало нашей сборной одерживать победы в споре с главным в то время противником на европейской арене.

И в индивидуальном плане Толя был хорош. У него был поставленный бросок со средних дистанций, которым он добывал немало очков. Выносливый, подвижный, Конев участвовал в прорывах, завершал контратаки, как заправский нападающий действовал в поле. Все эти качества очень пригодились командам, за которые он выступал. Особенно ярко Толя играл в «Динамо» при Спандарьяне. Прекрасный специалист баскетбола и тонкий психолог, Степан Суренович всегда доверял одну из главных ролей именно Коневу. А с ним рядом результативно, легко и красиво играли Колпаков, Байков, Ушаков, Федотов, быстро мужали Озеров, Власов, Ларионов.

Особенно уверенно провел Толя многим памятный чемпионат Европы‑53 в Москве, который проходил на открытых площадках стадиона «Динамо». Тогда вся четверка наших гигантов (гигантов, естественно, по меркам тех лет) — Коркия, Куллам, Силиньш и сам Анатолий — буквально заворожила всех удивительной для рослых баскетболистов манерой. Все четверо играли на любом месте, на любой позиции и конечно же отменно действовали в центре. Тогда советская сборная не имела себя равных. А возглавлявший сборную выдающийся тренер Константин Травин особо выделял в ней Анатолия Конева — как стержневую фигуру команды.

Роль Конева в становлении и первых успехах советского баскетбола чрезвычайно велика. До 1955 года он был участником всех наиболее значительных событий как во внутрисоюзном, так и международном (большей частью все же европейском) баскетболе. Спокойный, молчаливый, без особых претензий на исключительность, Толя просто делал — и замечательно делал — главное дело своей жизни: играл в великолепный, красивейший баскетбол. Замкнутый, как бы отстраненный от всего в обыденной жизни. Толя на площадке загорался, сражался в защите, как лев, мчался в атаку, бился до последнего. Один из самых рослых в нашем баскетболе начала 50‑х годов, он тем не менее был очень подвижным, а по технической оснащенности и универсализму действий среди центровых не имел себе равных. Таким он и запомнился всем поклонникам баскетбола и всем тем, кто в 1965 году провожал его в последний путь.

Винцас Серцявичюс

Что может центровой и как он влияет на результат, Серцявичюс показал одним из первых. Роза, как почему–то прозвали Винцаса, играл первую скрипку в родном своем «Жальгирисе» ровно десять лет: с 1947 по 1956. Увлекательной, какой–то даже необычной игрой он очень помог команде стать одной из лучших в стране. И в ней он был явно сильнейшим, особенно в наиболее удавшиеся каунасцам сезоны 1974 и 1951 годов, когда «Жальгирис» становился чемпионом СССР.

Фирменное оружие Серцявичюса — крюк. Бросал и левой рукой, и правой. Пожалуй, он был первым исполнителем классического крюка в нашем баскетболе. Значительно позже появились Кандель, Зубков, Липсо… Тогда же «крюкастые» баскетболисты ценились — как, впрочем, и теперь, поскольку их по–прежнему крайне мало, — чрезвычайно высоко. И неудивительно, что звезда Винцаса взошла так быстро и высоко. А крюк у него действительно был редким по красоте и точности. Но главное в нем — идеальное чувство происходящего на поле, кругозор, видение игры. Он не спешил, успевал подмечать все: что делает соперник, как его обыграть, где партнеры, что нужно предпринять в тот или иной момент. И все делал абсолютно верно, четко, вовремя. Правда, и партнеры у него были — выдающиеся мастера: Бутаутас, Лагунавичюс, Кулакаускас, Петкявичюс, Сабулис, позже Лауритенас и Стонкус. И они понимали своего лидера без слов. Они знали, когда и как нужно отдать мяч Винцасу, а уж Роза забьет обязательно. И при этом сам Серцявичюс не был жадным, с удовольствием взаимодействовал с товарищами. Правда, если уж вышел на позицию, удобную для броска крюком, удержаться не мог: бросал непременно. Я запомнил Розу, когда сам был еще мальчишкой. Но такое впечатление произвел он на меня, что его финтам я учу уже не одно поколение своих центровых. В период с 1948 по 1952 год наша команда ленинградского СКА частенько ездила на товарищеские матчи в Каунас. И с тех пор я не мог спокойно относиться к вдохновенной игре Винцаса. Поражало его умение реально показать противнику, что вот сейчас, в следующее мгновение он будет бросать по кольцу. Соперник взмывал в воздух, стараясь перекрыть бросок, а Роза успевал подождать, посмотреть на беспомощного уже опекуна, развернуться в другую сторону и только тогда без помех пробить. Удивительно естественно у него это получалось, вроде бы и нехитрый прием, а «покупались» на него все.