— Откуда вы знаете?

— Я не имею в виду этот бар, хотя, по всей вероятности, здесь вы тоже первый раз. Я говорю о Хэмпстеде…[7] Почти со всеми африканцами, живущими здесь, я знакома, а вас не видала ни разу.

— Я только что приехал.

— Из Африки?

— Нет, из Франции. До этого жил в Канаде.

— А откуда вы родом?

— Из Панафрики. Вас интересует Африка?

— Главным образом люди и солнце. Один ваш соотечественник — мой большой друг. Знаете Тома Лэнвуда?

— Лэнвуда? Мистера Томаса Лэнвуда?

Вот теперь он стал самим собой. Она почувствовала, как он взволнован. Он схватил ее за руки.

— Вы сказали Томас Лэнвуд? — снова спросил он.

— Да, именно Томас Лэнвуд, — спокойно ответила она.

Он поспешно отдернул руку.

— Извините… Пожалуйста, скажите, когда я могу увидеть его. Мне необходимо познакомиться с ним.

Лоис рассмеялась. Наконец-то он вылез из своей скорлупы. Выражение тоскливой настороженности в глазах исчезло. Но тут же под ее взглядом возникло вновь.

— Когда хотите, — сказала она.

— Сегодня! Сейчас!

— Неужели так срочно?

— Вы не понимаете…

— Ладно! Давайте выпьем, а потом пойдем искать Тома.

— Я, собственно, не пью. Я только потому зашел сюда, что…

— Но вы не станете возражать, если я выпью перед уходом?

— Нет… — Мальчишеская, сконфуженная улыбка снова осветила его лицо. — Только заплатить я, к сожалению, не смогу. Совсем нет денег…

— Зато я при деньгах. Выпейте со мной — или вы не любите, когда за вас платят женщины?

— Да нет. Дело в том, что я правда не пью.

— Совсем?

— Да, почти совсем. Только в крайних случаях.

— Как, например, сегодня с вашим толстым приятелем?

— Да. Только он мне не приятель. Он читает лекции в университете. Мой профессор во Франции сказал, что этот человек может быть полезен, и дал к нему рекомендательное письмо.

Лоис поймала взгляд буфетчицы и заказала себе виски.

— Ну и как?

— Простите. — Его не интересовал этот разговор. Мысли его были заняты Лэнвудом.

— Он помог вам?

— Да. Он помог мне снять комнату.

Потягивая виски, и потом, расплачиваясь с буфетчицей, Лоис ощущала сжигавшее его нетерпение. Какой он странный, этот Майкл Удомо, — странный и замкнутый. А как он загорелся, услышав о Лэнвуде! Что-то в нем есть необычное.

Майкл Удомо смотрел, как она пьет виски. Он обратил на нее внимание, потому что она была одна и потому что ему надоел спутник. Не первой молодости, но недурна собой. Ей, наверное, далеко за тридцать. Возможно, за сорок. Никогда не разберешь этих англичанок. Может быть, ей показалось, что он хочет навязаться? Ну и черт с ней! В чужой стране чувствуешь себя иногда таким одиноким. Но он и не думал навязываться. Прежде чем решиться на такое, нужно хоть что-то знать о человеке. Никогда не известно, на кого нарвешься. Господи, Лэнвуд! Он увидит его сегодня! Лэнвуд а! Величайшего политического деятеля, борца, равного которому не знала Панафрика! Почти десять лет прошло с тех пор, как он получил от Лэнвуда то письмо. «Чтобы завоевать свободу, нужно напрячь все силы, использовать все возможности. Наша молодежь должна неустанно готовиться к предстоящей борьбе. Все свои способности, всю свою энергию должна она отдать этой борьбе, которая принесет свободу их стране, свободу всему Африканскому континенту. Нет на свете цели, более благородной!» Вот что писал ему Лэнвуд почти десять лет назад.

И вот теперь Лоис Барлоу сведет их. Это судьба. Да, это судьба.

— Все еще думаете о Томе? — спросила Лоис.

— О Лэнвуде?.. Да. Вы давно с ним знакомы?

— Пятнадцать лет. Когда я познакомилась с ним, мне только что исполнился двадцать один год. Ну вот, теперь вы можете высчитать, сколько мне лет.

— Да… давно. И вы с ним…

— Друзья, Майкл Удомо.

— Лэнвуд — замечательный человек. Он очень стар?

— Ну что вы… Хотя, возможно, лет ему и немало. Сколько времени я его знаю, а он ничуть не меняется. Но все-таки лет пятьдесят пять ему, наверное, есть… Ну что, пошли?

— Как хорошо, что я вас встретил, — сказал Удомо.

— Из-за Лэнвуда?

— Да.

— Я вижу, вы его боготворите?

— Он настоящий патриот.

Внезапно Лоис почувствовала раздражение.

— Вечно вы, мужчины, со своим патриотизмом…

Он улыбнулся чуть снисходительно.

— Вы не понимаете… — тихо проговорил он.

— Ну конечно нет. Откуда мне — глупой, отсталой женщине?.. Пошли!

Она повернулась к нему спиной и стала пробираться к выходу, всем своим существом ощущая, что он идет сзади. Глупо сердиться на него. Годы сказываются. Ой, смотри, Лоис! Она подождала его у дверей и улыбнулась, чтобы загладить свою резкость.

Они вышли — ледяной ветер ударил им в лицо. В чистом небе стоял молодой месяц. Холодно сверкали звезды. Ветер пронизывал насквозь. Они подняли воротники и нагнули головы, спасаясь от его колючего дыхания. Казалось, все вокруг гудит от ветра.

— Сюда, — сказала Лоис.

Они пересекли широкую улицу, прошли немного и свернули в узенький, круто взбегающий вверх проулок. Ветер с новой силой ринулся им навстречу.

— Ну и холодище! — с трудом выговорил Удомо.

— Скоро придем, — сказала Лоис ласково, тронутая отчаянием, звучавшим в его голосе. — Теперь уже скоро.

Больше они не разговаривали: шагали в гору, пригнув головы и напружинившись, чтобы устоять против яростных порывов ветра. Наконец одолели подъем и свернули налево, в широкую аллею, которая привела их к большому дому. Лоис отперла дверь. Удомо вздохнул с облегчением, очутившись в тепле.

Лоис зажгла свет в передней. Только теперь она увидела, какое тонкое на нем пальто. Глаза у него слезились. Губы стали лиловыми, а темное лицо пепельно-серым. Он искал в кармане платок. Она поспешно прошла в гостиную.

— Здесь тепло, — позвала она оттуда.

Он пошел прямо к газовому камину. Стоя к нему спиной, она наливала коньяк в две крошечные рюмки.

— Как у вас хорошо, — произнес он наконец своим обычным голосом.

Он потер ладони, и они сухо зашуршали, словно два высохших кукурузных початка. «Теперь уже на него можно смотреть», — подумала она и повернулась. Черты его лица смягчились, пепельный налет исчез, глаза он вытер, но губы оставались лиловыми. Он чуть ли не влез в камин. Лоис старалась не замечать, как шуршат его ладони. Она подошла и протянула ему рюмку с коньяком.

— Нет, спасибо.

— Вы должны выпить, — твердо сказала она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. На этот раз от улыбки потеплели и глаза. Лицо словно озарилось солнцем. Он взял рюмку, проглотил коньяк, сморщился и передернул плечами.

Интересно, можно проследить, как исчезает с губ лиловый цвет, или он исчезнет мгновенно?

— Вы должны чаще улыбаться, — сказала она. — Я хочу сказать, улыбаться по-настоящему — не только губами.

Да, она увидела, как его губы теряют лиловый цвет: сначала они побледнели, потом лиловый тон стал почти прозрачным и наконец растаял, будто дымок от сигареты.

— Правда? — Ему становилось интересно.

— Правда.

Она достала сигареты и предложила ему.

— Спасибо, не курю.

— Не пьете, не курите. Что же тогда?.. — Не успев договорить, она поняла, что совершила оплошность. Глаза у него вдруг стали дерзкими, мысленно он уже раздевал ее.

— У меня есть свои развлечения, — пробормотал он.

— Например, патриотизм и Том Лэнвуд?

— Вы могли бы позвонить ему сейчас же?

— Конечно. А вы ужинали?

— Нет, но это не имеет значения.

Лоис оставила его у камина и вышла. Сначала она пошла в кухню, поставила на огонь рагу, потом к себе в спальню, где был телефон.

Согревшись, Удомо стал рассматривать комнату. Комната была большая, со стеклянными дверьми, ведущими в сад. Вдоль одной стены на высоту человеческого роста тянулись книжные полки. Он доставал книгу за книгой и, полистав, ставил на место. Куда делась эта женщина? Он прислушался, но ничего не услышал.