В пачке, перевязанной шпагатом, были три коричневые и четыре черные тетради. Развязав ее, Вера взялась просматривать их…

Клык в это время лежал пластом, сунув под подушку руку с заряженным «Макаровым». Несколько раз, когда боль в ране и жар становились нестерпимыми, ему хотелось выстрелить в себя. Он даже пытался приставить ствол к виску или ко лбу, но едва холодная вороненая сталь касалась кожи, его охватывала злая, инстинктивная жажда жизни, страх перед пустотой и тьмой… Не мог — не так-то просто себя убить.

СОМНЕНИЯ

— Чайку принеси, пожалуйста! — велел Иванцов секретарше. — С лимоном, если можно.

Найденов посмотрел на часы. Время было в аккурат «файф о’клок*. Рабочий день кончался, и по старой английской традиции, прописавшейся в российских конторах еще с советских времен, был час чаепития.

— Ну, чем порадуешь, Валерий Петрович? Вроде бы считалось, что «уазик» уже забирать можно. Супруга поехала, а ей от ворот поворот. Где ты был, гражданин начальник?

— Семеныч, это ж чужая епархия. Звоню Сергачеву, в ихнее ГАИ — говорит: нет проблем. Пусть забирает, только заплатит. Все, звоню Ольге Михайловне, радую. Проходит час — звонок. Сергачев спрашивает, выехала ли хозяйка за «уазиком». Говорю: выехала. Он вздыхает и охает: зря, мол, прокатится. «Как так зря?» — спрашиваю. «А так, — отвечает, — Мирошин из УВД запретил отдавать, пока его сыскари там все не осмотрят и не изучат. Отпечатки там, еще что-то». Очень долго мялся, но сказал, что вроде бы какой-то дока углядел на правом переднем сиденье следы ружейной смазки. Теперь из этого высосать что-то хотят.

— Обрадовал, нечего сказать… Ольга уж на что интеллигентная женщина, а вся изматерилась. Ты с Мирошиным связывался?

— Само собой. Он-то сам в принципе не против, а вот Греков…

— Что, Греков уже подключился? Ну, прохиндей!

— Конечно. Ему же с ходу доложили, как только узнали, что машина вашей жене принадлежит. Уцепился только так. Как я понял, у них на той неделе такой же «уазик» светился по делу об убийстве некоего Крикунова по кличке Борода. Расстреляли из автомата 5,45 на выходе из ресторана.

— Понятно. Решил, значит, мой коллега с этой стороны подкопаться… Ну, крот очкастый! Ладно, пусть копает, если не лень. Что тебе друзья из столиц пишут?

— Процесс, как говорил один гражданин бывшего СССР, пошел. В Москве на Курском задержали троих похожих. Ваш парень туда уже вылетел, через часок сможет их посмотреть, опознать и так далее. Среди изъятого криминала порядочно, но того, что ищем, не имеется. Либо уже сбагрили, либо пока припрятали, либо…

— …Это вовсе не те? — продолжил за Найденова прокурор.

— Не исключено, — развел руками полковник, — мне отсюда не видно, тем более что карточки передавали по нашим отечественным средствам связи, и в каком виде они дошли до столицы, только Бог знает.

— Надо было тех задержанных сфотографировать и переслать нам карточки, — проворчал Иванцов. — Не очень мне хочется, чтоб ребята лишний раз туда-сюда мотались. Это нездоровое внимание вызывает. И дополнительные расходы.

— Тут есть еще одна версия, — усмехнулся Найденов. — Лукашкин из Сидоровского РОВД доложил, что его соседи из Бугровского района задержали каких-то четырех по подозрению в причастности к угону «уазика». Подростки какие-то. Клянутся и божатся, что не угоняли. Но там, говорят, есть прямые улики.

— Какие? — На лице Иванцова отразилось нешуточное беспокойство.

— Не объясняют. Мол, примете дело к производству, тогда все и получите.

— А что, разве Хлопотов его еще не взял? Ну, сукин сын! Я ему сейчас дам дрозда!

— Не стоит, Виктор Семеныч, не дергай его зря. Там Лукашкин, козел, ни мычит, ни телится. Он еще вчера ныл: «Валерий Петрович, пусть бугровские это дело ведут, у меня и так висяков полно. А тут прямой резон отмотаться». Я крепко его тряханул, прочистил мозги, он уже работает. И машину сегодня к вечеру вернем.

— Лукашкина ты до какой степени в курс дела ввел?

— До минимально необходимой, Семеныч. Конечно, насчет «дипломата» с начинкой промолчал. Тем более что ребята могли для начинки другую упаковку придумать.

— Тоже верно.

Явилась секретарша с чайным подносом, пришлось прерваться.

Когда она скромно удалилась, продолжили.

— А вообще-то, Семеныч, — сказал Найденов, отхлебывая чай, — уровень доверия у нас с тобой неважный получается. Темноты в этом деле много. По-моему, ты дружбу со мной как-то недооцениваешь. Я, конечно, понимаю, что иногда поберечься надо, но все же и перестраховываться не стоит. Особенно с хорошими друзьями.

— Бабы говорят: «Лучшая подружка — это подушка».

— Но мы-то мужики, между прочим. Не один пуд соли съели, не десять литров водки выпили. Как-никак еще в районе вместе работали. Тогда не стеснялись, откровенничали, хотя тогда это куда как опасней было. А сейчас что-то поломалось. Уже год-полтора замечаю, что ты мне многого недоговариваешь.

— Жизнь такая, Валера. Тебе самому-то не страшно, если лишнее знаешь?

— Вот ты как… Не ожидал.

— Нет, ты меня правильно пойми. Я в тебе лично не сомневаюсь. Пока я еще ни разу не прокалывался, если ты все понимал и делал как нужно. По-моему, и тебе обижаться не за что. Помнишь, как на тебя бочку покатили, когда ты за шестьдесят тысяч приватизировал дачку, которой самая нижняя цена была по тем временам миллионов шесть? Сейчас от этого дела и пепла не найдешь. И умник, который все это начал, уже ничего не пикнет. А ведь это ниточка была, за которую, если хорошо подергать, можно было не одну тонну дерьма вытащить. Так обляпался бы, что до Страшного суда не отмыть.

— Ты, Семеныч, только не обижайся, но чего мы сейчас будем вспоминать эти прошлые дела? Зачем какими-то попреками жить? А уж тем более — без доверия? Смотри, если губернатор через нашего общего друга Андрюшу поимеет информацию, что прокуратура и УВД не ладят, то нам обоим туго будет. У Рындина все подшито, он хитер как сто китайцев.

— Знаю. Поэтому и не хочу, чтоб лишнее по умам ходило. И у меня в конторе, и у тебя рындинские ребята есть. Может быть, мы еще не всех и вычислили. Зачем рисковать?

— Втемную, Семеныч, проколоться намного легче. Надо же знать, что отыгрывать, а что пропускать. Например, если твой «УАЗ» действительно имеет отношение к Бороде, то это одно. Если не имеет — другое. Опять-таки если служащие твоей супруги унесли, к примеру, неучтенные бриллианты — один вопрос, одна тактика, если — чисто теоретически — героин, то совсем другая.

— Верно, Валера, ты хороший практик, спору нет. Но лучше будет, если ты узнаешь, что именно ищешь, только на завершающем этапе. Ведь ты сам не будешь по России бегать и искать? Не будешь. А раздавать ориентировки на эту вещь излишне. Потому что сразу найдутся желающие спросить: откуда у товарища Найденова такие сведения? И дело, как это ни печально, окажется не у нас под контролем. Есть, извини меня, хлебальники пошире нашего.

— Хорошо. Попробую по твоим правилам, — вздохнул полковник.

Из переговорного устройства донесся голос секретарши:

— Виктор Семенович, вам Рындин звонит. Соединить?

— Давай.

Прокурор снял трубку.

— Слушаю, Иванцов.

— Виктор Семенович, я вас приветствую. Не возражаете, если через четверть часа заеду?

— Я уж, знаете ли, собирался уходить, Андрей Ильич. Срочно у вас или можно до завтра подождать?

— Лучше бы сегодня, если можно. Надолго не задержу.

— Что ж, разве такому ведомству откажешь? Жду.

— Все, выезжаю.

Иванцов повесил трубку.

— Как я понял, — улыбнулся Найденов, — пора когти рвать. Чека на хвосте.

— Да, пожалуй, нечего вам с ним тут видеться. Тем более что он и сам мог кое-что вычислить. И вообще, давай-ка теперь официальные визиты друг другу в учреждения наносить пореже. Кто у тебя там Балыбиным занимается?

— Майор Агапов.

— Знаю, хороший парень. С Моряковым они нормально контачат?