— А видите, даже среди черной грязи есть светлые пятна?

— Вот эти-то могучие ключи, пробившиеся через грязь, и есть стоящие! Вот их мы и будем изучать! Так ведь?

— Из грязи да в князи? Давайте-ка померяем вашу температурку, товарищи грязепроходцы, на зависть чистым аристократам, — засмеялась Оля.

— Рукава придется засучить: здесь глубже чем полметра.

Я привязал источник, поставил точку на карте и начал: «У подножия уступа правобережной террасы высотой 8–10 м на относительной высоте 1–2 м над урезом воды в реке восходящий родник. В месте выхода головка в виде озерка 8x3 м, в дне которого выходят многочисленные грифоны. Сток ручейком. Дебит источника…»

— Оля, прикинь, пожалуйста, дебит.

— Не будет литра.

— А поточнее.

— Где-то ноль пять — ноль семь.

— Так и запишем: ноль шесть литра в секунду, — сказал я. — Температура воды?

— Сейчас, одну минутку. Что-то никак замер не могу поймать. Ясно пока, что тепленькая вода.

— Как теплая?

— А так, рука не стынет. А точнее… точнее… Что? Двадцать четыре и две десятых.

— Оля! — закричал я. — Это же термальный источник! Ты понимаешь? Это первый термальный источник в моей жизни! Какая же ты везучая! Ты же его открыла! Он будет называться отныне Олин источник.

— Королевский подарок! — рассмеялась Оля. — Вы мне его дарите? Я правильно поняла вас? Ну, спасибо! Этот подарок — просто мечта. Это же имя на карте! За это же люди жизнь отдавали! Поэтому, добрый Павел Родионович, ваш подарок принимаю я с радостью и… и называю его Чоновским источником. Этот термальный источник, единственный на этой огромной территории вечной мерзлоты, отныне будет носить имя людей, у которых была горячая кровь! Это справедливо, поэтому это так должно быть! Меня всю жизнь до слез волновали лозунги революций: «Свобода, равенство, братство!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Вся власть Советам!», «Родина или смерть! Мы победим!» Так называемую связь поколений во мне надежно восстанавливали и старые революционные, и советские песни, и документальные кадры — хроника нашей страны и, конечно же, воспоминания очевидцев. И вот эта девчушка без нажима, без усилий заставила меня вновь приобщиться всей душой к делам людей, у которых кровь была горячее, чем у меня. Я снова вбирал в себя их горячую кровь, и тепло разливалось по моему телу.

— Чоновский, — сказал я. — И никто, кроме нас двоих, не будет знать, почему он назван Чоновским.

— Главное, их не забыть, которым в сто раз выпало больше, чем нам. Что наша работа по сравнению, к примеру, с той северной одиссеей, которая выпала на долю моего деда! — Оля замолчала.

— Продолжай, продолжай, Оля. Чего же ты остановилась?

— Хорошо, я вам расскажу покороче.

Она быстро вскарабкалась на терраску и, блестя глазами, торопливо заговорила;

— Вы представляете, Павел Родионович, мой дедушка, когда ему еще было восемнадцать, сделал «петлю» — из Спасска до Николаевска-на-Амуре, потом до Охотска, потом пешком в Иркутск и снова очутился в Спасске. А там его ожидала Пенелопа — моя бабушка. На этот путь он потратил почти четыре года. В Николаевск он отправился на рыбу, вернее, бондарить. И только сошел на берег — записался в дружину Красной гвардии. Это сразу после революции. А весной пришли японцы на кораблях, высадили десант, и Советская власть в городе ушла в подполье. Он избежал облав, расправы, а когда проходил транспорт на север, он попал на него и очутился на золотых приисках под Охотском. Условия там были кошмарными. Представляете? Работа под конвоем по четырнадцать часов в сутки. И не пикни. На берегу японские штыки. Но побеги были. Бежал кто мог. И вот где-то в конце лета появился в районе партизанский отряд. Там-то мой дедушка и стал разведчиком. Его кличка была Дом Для Папирос. Сам не курил, а угощать любил. Подойдет к партизану, протянет пачку и говорит: «На, дяденька, кури на здоровье». И так это у него получалось здорово, естественно, что решили ему этот трюк предложить для сближения с охранниками. Он согласен был, только условие поставил: «Дайте мне дом для папирос». Оказалось, портсигар ему нужен. Смеялись партизаны да так и прозвали — Дом Для Папирос.

И вот зимой партизаны напали на казарму, штурмовали ее и победили. Офицеров пленили и захватили оружие и… двенадцать пудов золота. Потом и на японцев двинулись. А к весне японцы подкрепление выслали, и решили партизаны уходить. Но как? Все почти неграмотные, а уж о компасе и о карте без понятия. И надо же, один беляк согласился их вывести. И пошли. По тайге, через горы, болота, через реки! Тысячу километров. И все на себе. И эти двенадцать пудов золота! Болезни! Цинга! Представляете, Павел Родионович, вначале их было четыреста человек, а в Иркутск вошли только сто. Но ведь дошли! И золото народу отдали! А потом мой дедушка в Пятой армии воевал интернациональной. Волочаевку брал. И вполне понятно, что он стал чоновцем. Вот такие ребята боролись с бандитами, уже и войны не было.

Так появился в Советском Союзе ранее неизвестный Чоновский термальный источник. Потом он получит свой номер на карте минеральных вод страны и в каталоге. Со временем его посетят другие исследователи, уточнят его параметры, опробуют воду его, найдут ему место среди типов термальных вод, напишут статьи о нем. А пока мы, его первооткрыватели, Ольга Макаровна Ким и я, Павел Родионович Громов, после короткой передышки, забыв о времени, которое было определено, чтобы в один день завершить маршрут, составляем подробный глазомерный план выхода, по нескольку раз замеряем поплавком дебит. Отбираем пробу воды на полный анализ (пять бутылок). Пытаемся отобрать пробу газа (в пяти местах выходят пузырьки газа). Я пишу, пишу. Делаю зарисовки, а время идет, идет… И вот результат по времени — уже четвертый час, а мы еще работаем на термальном источнике. И есть уже охота. И мне становится яснее ясного, что если продолжать маршрут, то к палатке мы сегодня не вернемся.

Я разжигаю костер, зачерпываю чайником воду из озерка, подвешиваю его над огнем и говорю Оле:

— Есть два варианта: первый — через час кончать работу и переваливать в нашу долину, а завтра обратным порядком продолжить, и второй — не суетиться и спокойно окончить маршрут, но ночевать тогда придется без спальников и под открытым небом. Ставлю оба варианта на обсуждение.

— Наверное, лучше не суетиться? — спросила Оля.

— Я тоже так думаю. Риск — благородное дело.

— А чем же мы рискуем? День ведь лишний так и так потерян.

— Почему потерян? Если бы источника не было, тогда бы точно был потерян. Холодно ночью будет, Оля. И дождь может пойти.

— У нас же у обоих ватники есть. И плащи.

— У тебя, Ольга Макаровна, редкий дар убеждать даже такого Фому неверующего, как я.

— Ну уж и Фома!

Вода закипела. Я бросил в чайник пригоршню заварки, убрал его с огня, открыл банку тушенки, подогрел ее на углях, и мы принялись жадно уплетать мясо, запивая его чаем.

Значит, все решено. Только вперед! Только к победе! И если все будет в порядке, то завтра часам к трем дня мы должны прийти в лагерь, закрыв «дыру». Другого варианта не остается.

— Оля, поела? Собирайся-ка по-быстрому. Нам нужно подняться вон к тому обнажению. Федорович просил в обязательном порядке заглянуть на соседний водораздел, — сказал я, вставая.

Темнота входила в долину быстро, будто задвигался ящик письменного стола, в котором оказались мы с Олей.

Холодом пахнуло, и, как прогнозировалось, начал накрапывать дождь.

А я в это время затеял переправу на правый берег, где низко по склону к самой реке спускались черные заросли кедрача. Кедрачом сегодня пренебрегать не стоило. Но и времени искать подходящий брод не оставалось. Прикинув все это, я осторожно шагнул в реку, очень рассчитывая на ее дружелюбие.

Мои сапоги с высокими голенищами — под самый пах, а тут не хватило. Стремнина прижималась к правому берегу, и как только начал я пересекать ее, холодные струн потекли по ногам — впору завизжать, и вскоре сапоги отяжелели, наполнились водой. Я обернулся.