Но катера так же неожиданно прекратили стрельбу и, развернувшись, ушли в сторону Пярну.

— Удрали, сволочи! Даже выстрелить ни разу не дали! — ругался Ходак.

Ежедневно утром и вечером, точно по расписанию, на Рухну прилетал немецкий самолет-разведчик. Обычно он долго летал, над островом, порой переходил в бреющий полет и под конец наугад обстреливал берег. Все в гарнизоне уже настолько привыкли к знакомому разведчику, что мало обращали на него внимания. И лишь один Ходак не мог мириться с этим.

— Зенитку бы нам хоть одну. Враз бы подрезали крылышки. Ведь обнаглел, стервец! Погоди, ты у меня долетаешься, — говорил он обычно.

Сержант сходил в деревню и прикатил оттуда деревянное колесо от телеги.

— Ты что надумал? — поинтересовался Егорычев.

— Хочу угостить фашиста саперным способом.

Ходак вбил в землю кол, надел на него колесо и прикрепил к нему ручной пулемет Дегтярева. Стоя во весь рост, он мог теперь вращать колесо по кругу и поднимать пулемет в зенит.

— Пусть сунется, угостим.

Вечером прилетел разведчик. Все с нетерпением ждали, что получится из затеи сержанта. Немецкий самолет, как обычно, низко летел вдоль береговой черты. Ходак весь напрягся, поджидая разведчика. Самолет сделал круг и пошел прямо на установку сержанта. Ходак вел мушку пулемета за разведчиком и, когда тот находился метрах в пятидесяти от берега, нажал на спусковой крючок.

— Получай саперным способом!

Раздалась длинная очередь. И почти тут же из хвоста самолета потянулся шлейф дыма. Разведчик взмыл вверх, потом, клюнув носом, резко пошел вниз и на глазах саперов врезался в воду.

— Ура! Ура! — разнеслось по окопам, и на берег выбежали обрадованные саперы. Они схватили отбивавшегося сержанта и стали качать.

— Долетался, гад… Я же не зря говорил, — басил довольный Ходак.

Поздравить сержанта пришел начальник гарнизона. Он долго тряс руку Ходаку, дружески хлопал его по плечу.

— Хоть не с пустыми руками вернемся на Сарему.

— Разве мы уходим отсюда, товарищ лейтенант? — спросил Ходак.

— Уходим. Получен приказ вернуться в Кейгусте…

В полночь за гарнизоном Рухну пришли те же суда, что и высаживали десант на остров. Погрузку производили в темноте, и с рассветом корабли отошли от острова, взяв курс на север, к Кейгусте. Егорычев с отделением саперов шел на головном тральщике, Остальные семнадцать человек из его взвода во главе с сержантом Ходаком шли на самоходной барже. Вместе с ними находился и инженерный взвод.

За кормой быстро растаяла обрамленная кружевным прибоем желтая полоса песчаного берега, она слилась с лесом. Вскоре и лес, постепенно сужаясь, растянулся темной ниточкой; Рухну угадывался лишь по тонкому, как спичка, маяку. С ходового мостика тральщика Егорычев долго смотрел на лениво колышущуюся синевато-серую воду. На небольших волнах то и дело появлялись белые шапки и тут же бесследно исчезали, чтобы появиться снова, но уже в другом месте. И так без конца…

Егорычев думал о скорой встрече с друзьями. Втайне он надеялся, что удастся побывать в Менту, тогда можно будет навестить Людмилу. Не забыла ли она его? Ведь они всего один раз встретились…

Солнце уже давно оторвалось от воды и начало свой восход к зениту, когда корабли подходили к Кейгусте. И тут случилось, непредвиденное: из-за леса выскочили три вражеских бомбардировщика и стремглав атаковали суда с десантом. Не успели тральщики и катера открыть огонь, как в воде стали рваться бомбы. Раздался один мощный взрыв, второй, третий… Егорычев оглянулся и не поверил своим глазам: объятая пламенем самоходная баржа, на которой были его саперы, медленно оседала в воду. Один из бомбардировщиков сделал новый заход. Взрыв разметал горевшие обломки баржи по заливу. Как ни всматривался Егорычев, ни тер кулаками слезящиеся глаза, на поверхности не было ни одного человека.

Тральщик и катера стреляли по немецким самолетам не переставая. Егорычев не слышал ни шума моторов бомбардировщиков, ни трескотни крупнокалиберных пулеметов, ни частого уханья пушек: его внимание было обращено на то место, где только что была баржа.

— Огонь! Огонь! — исступленно кричал он, заглушая боль в сердце.

Флотский закон

Со смотровой площадки маяка Сырве отчетливо просматривался весь Ирбенский пролив. Простым глазом был виден приплюснутый к воде латвийский берег. Он уходил вправо, к Вентспилсу, и терялся в серо-сизом налете дымки.

— Не зря «юнкерсы» сегодня дважды бомбили нас, — проговорил Стебель. Ему только что позвонил капитал Харламов и сообщил о движении конвоя в Ригу. Управлять огнем батареи он решил с маяка, откуда лучше виден весь Ирбенский пролив.

В бинокль Стебель старался разглядеть немецкие корабли, но ничего не было видно: мешала колеблющаяся полоса марева.

Корабли приближались к Ирбенскому проливу медленно. Нетрудно было догадаться, что среди них есть и громоздкие транспорты, на которых обычно доставляются в Ригу войска и техника. Вскоре в стереотрубу начали проясняться силуэты головного миноносца, огромного транспорта и концевого миноносца. Корабли шли в кильватерной колонне, прижимаясь к латвийскому берегу.

Слева, из-за леса, показались четыре быстро движущиеся точки, сзади которых отчетливо виднелись пенистые буруны.

— Будем действовать совместно с торпедными катерами капитан-лейтенанта Осипова, — передал Стебель по трансляции на все боевые посты.

Катера между тем вышли в Ирбенский пролив и устремились в Балтийское море. 315-я батарея должна была обеспечить атаку «морской кавалерии». Но торпедные катера, не видя фашистских кораблей, уклонились вправо.

— Куда идут! Левее нужно, — не выдержал приехавший на маяк Беляков.

Стебель некоторое время напряженно наблюдал за движением катеров и конвоя противника, потом передал по телефону команду:

— К бою! Стрелять будет только правое орудие первой башни!..

Стебель запросил у дальномерщиков расстояние до торпедных катеров, изменил его на 20 кабельтовых в сторону конвоя и скомандовал:

— Залп!

Бой начала башенная береговая батарея необычной стрельбой по чистому морю. Хрустальный фонтан воды вырос слева от торпедных катеров и, сверкнув на солнце, рассыпался на поверхности воды. Торпедные катера засекли всплеск и повернули на юго-запад. Второй всплеск вырос впереди них, несколько левее курса, третий — совсем близко к вражескому конвою. Стебель наводил катера на корабли. «Молодец», — одобрил про себя Беляков действия командира батареи.

К этому времени конвой уже подходил к Ирбенскому проливу. Тут его наконец заметили торпедные катера Осипова и стремительно пошли на сближение. С маяка были видны лишь четыре пенистых бугорка, которые катились по зеркальной воде, приближаясь к немецким кораблям.

Оба миноносца опоясались огненным кольцом залпов и обрушили всю мощь огня на приближающиеся катера. С маяка была хорошо видна дерзкая атака осиповской четверки, но Стебель боялся, что ей не прорваться через то и дело вырастающую стену всплесков. Переносить огонь на миноносцы сейчас было бессмысленно. К тому же левый катер неожиданно круто развернулся на девяносто градусов, оставляя за собой тягучий шлейф белого дыма, понесся вправо и скрыл от огня атакующую тройку. В следующее мгновение катера юркнули в дымзавесу, а над головным миноносцем поднялся гигантский столб воды, огня и дыма. Эхо донесло до маяка звук взрыва торпеды. Миноносец прекратил огонь и начал неуклюже разворачиваться к транспорту. Из полосы дыма вынырнула тройка катеров и ринулась на подбитый миноносец.

— Что делают катерники, куда стреляют! — разозлился Стебель. — По транспорту надо!..

Беляков недоуменно пожал плечами, понимая тревогу командира батареи: ведь транспорт с войсками и вооружением — главная цель, а не его охрана.

После торпедного залпа тройка катеров развернулась и скрылась в расползавшейся дымзавесе, а катер-дымзавесчик, сделав круг, прорезал свою же завесу и опять — уже во второй раз! — торпедировал миноносец.