— Ну и что?

— Как это? Не понимаешь? Кто-то передал кассету Вашурину, и он теперь собирается использовать ее против меня. Боря, перестань издеваться, ты можешь хоть одну умную мысль высказать? — раздраженно воскликнула Агеева.

— Могу. Если ты уверена, что поступила правильно, сжигая книги, почему исчезновение кассеты тебя так волнует? Ну, спер ее кто-то. И что?

— Ты остолоп, Боря! Тупой обыватель, вот ты кто! Не видишь, какое время, какие страсти вокруг выборов развернулись? И вдруг исчезает кассета! Я знаю, она у Вашурина, но зачем? Что он задумал? Кто ее передал ему?! Ты не можешь пошевелить своими мозгами, или там коньяк плещется в извилинах?

Чем больше она злилась, тем спокойнее становилось на душе у Агеева.

— Коньяк немножко плещется, — усмехнулся он. — Это приятнее, чем думать о том, кто и зачем передал Вашурину кассету. Я не знаю, дорогая. У тебя же есть Чупров, начальник милиции, или полиции, или жандармерии, до сих пор не запомню, как это теперь называется. У тебя есть Гена Бугаев, начальник «мушкетеров», Юра Лобанкин, председатель горсовета, который считает за величайшую честь исполнять твои указания, собственный прокурор, судьи… Поручи им, дай задание, приказ — найти и обезвредить, кто не с нами, тот против нас!

— С тобой совершенно невозможно стало разговаривать, Боря, — поджав губы, холодно сказала Агеева.

— Да? А, вот еще кто, совсем забыл — бандиты у тебя есть. Ты их приглашаешь к себе, советуешься… Они тоже могут принять участие в розыске и поимке злоумышленников. Как все сразу навалятся, вступят в бой роковой с врагами, так судьбы безвестные и будут их ждать. А остановка, сама знаешь, — в коммуне.

— Да заткнись ты, наконец! — Агеева вскочила с дивана. Господи, надо же, какой дурак!

Агеев внимательно посмотрел на жену, одобрительно кивнул:

— Ты здорово смотришься во гневе, милая. Представляю, о чем думают твои подчиненные мужики, когда ты устраиваешь им нагоняй. Хочешь знать? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Они думают: если б сейчас с этой разъяренной тигрицы свалилась юбка, я бы кончил…

— Это все, что ты мне хочешь сказать?

— Нет, не все. Лера, сними, пожалуйста, юбку.

Эта просьба застала ее врасплох. Агеева посмотрела на мужа с таким изумлением, будто он предложил ей сжечь перед мэрией книги новых, демократических руководителей страны.

— Ты в своем уме, Боря?

— Пожалуйста, Лера, сними юбку, пиджак, блузку и лифчик тоже, — с увлечением сказал Борис. — И в таком виде, в одних трусах, кричи на меня: дурак, обыватель, с тобой невозможно разговаривать, тупица — ну, все, что хочешь. Это будет что-то невероятное, фантастическое!

— Идиот!

— Конечно. Снимешь?

— Поищи другую дуру!

— Разумеется, поищу. Но это будет потом, а сейчас… Лера, у тебя есть возможность удивить мужа, воспользуйся же ею! — Борис рассмеялся.

— Ах, поищешь?! — гневно крикнула Агеева. — Может, уже нашел кого-то с такими причудами?!

— Ты думаешь, это причуды? Надо же, а мне казалось, так поступают любящие женщины. Они всегда что-то выдумывают, удивляют своих мужчин. Ты выдумываешь другое, — он с сожалением покачал головой, — сжигаешь книги перед мэрией, и удивляешь по-другому: требуешь выяснить, кто спер кассету с записью этого эпохального события. Оригинально.

— А ты не можешь даже выслушать жену! Помочь ей в трудную минуту! Только и мечтаешь об извращениях! Ну, вот и оставайся здесь, и думай! Всю ночь! А в спальню не заходи. Я не желаю тебя видеть, все!

Она так разнервничалась, что, хватая сумочку с дивана, промахнулась, потеряла равновесие, уперлась обеими ладонями в спинку. Эта неловкая поза вызвала ироничную усмешку на губах Бориса. Агеева выпрямилась, откинула со лба рыжую челку, еще раз крикнула, сверкнув зелеными глазами:

— Не желаю, понятно тебе?!

— А когда возжелаешь, скажешь? — поинтересовался Борис.

Но ответа не дождался. Хлопнула дверь, и он остался один в своем кабинете. Включил компьютер и стал играть.

С некоторых пор компьютерные игры стали главной радостью в его семейной жизни.

11

— Землетрясение, что ли? — пробормотал Истомин, пытаясь открыть дверь подъезда.

Не так-то просто было это сделать! Ручка двери прыгала то вверх, то вниз, а то вдруг уезжала в сторону. Да и сама дверь не стояла на месте. Наконец Андрею удалось ухватиться за ручку и распахнуть дверь. Оставалось подняться на четвертый этаж и позвонить в дверь. Мать, наверное, не спит, откроет. Если уж эта ручка скачет как шальная, то замочная скважина в двери квартиры может вообще исчезнуть.

Андрей прислонился к дверному косяку, обернулся — такси, в которое втиснул его Костя, уже исчезло за углом дома. Наверное, Костя предварительно заплатил водителю, потому об оплате и речи не было.

И ни о чем речи не было, Андрей вообще не помнил, как доехал до своего дома. Ну и ладно, главное — доехал.

Темные контуры тополей острыми пиками нацелились вверх. Сырой ветер безжалостно трепал их голые ветви. За тополями светились окна соседнего пятиэтажного дома. Больше ничего не видно.

— А ночка темная была… — со вздохом сказал Андрей.

Не хотелось подниматься в свою квартиру. Мать не спит, волнуется, начнет спрашивать, где задержался, да почему такой пьяный, и нужно будет врать… Задержался где? На работе. Ну да, а где же еще! Пьяный потому, что… Почему люди бывают пьяными? Потому что пьют. Вот и все… Лучше б его оставили в покое! Разве можно сказать: мама, меня уволил Осетров, незаконно, незаслуженно, только ничего доказать нельзя? Теперь не знаю, как жить?.. Только дурак способен на такое. А он, Андрей Истомин, не дурак. Просто не знает, почему он пьяный, если весь день был на работе и все у него нормально.

— Вспомнил! — сказал Андрей. — Так просто, а сразу не сообразил… День рождения был… у Маши! Вот оно как… Все замечательно. Когда день рождения, люди становятся пьяными. И я стал…

Он оторвался от косяка и, шатаясь, двинулся вверх по лестнице. Правой рукой скользил по стене, но и стена не облегчала его путь. Она то и дело проваливалась внутрь, заставляя его выгибаться в другую сторону, а потом выпирала на него, толкая от себя.

Первое, что увидел Андрей, ввалившись в квартиру, — слезы в глазах матери. Это не понравилось ему. Стоял внизу, придумывал, что сказать, как успокоить ее… И ведь придумал. А она все равно плачет… Неправильно это.

— Где ты был, Андрюша? — всхлипнула Татьяна Федоровна.

Вот уже и по щекам покатились слезы. Андрей виновато опустил голову, развел руками.

— Ну, как где, мам?.. На работе. Я часто прихожу поздно, чего ты расстраиваешься?

— А почему пьяный?

— Я пьяный? Да, есть такое дело… День рождения отмечали, выпили немного, поздравили человека, и я… захмелел.

— День рождения? — Татьяна Федоровна изумленно посмотрела на сына. — У кого день рождения?

— Ну, у кого… У Маши.

— У какой такой Маши? — еще больше изумилась Татьяна Федоровна.

Андрей задумался. Разве нужно объяснять, у какой Маши может быть день рождения? Мать и сама прекрасно знает ее. А если знает, зачем спрашивает?

— Мам, ты извини, я жутко устал, прямо с ног валюсь… Погода отвратительная… голова раскалывается… Пойду лягу, ладно? Все нормально…

Из кухни вышла Маша, остановилась, разглядывая Андрея. Какая-то вся растрепанная, испуганная…

— У этой Маши день рождения? — спросила Татьяна Федоровна.

— У этой, — кивнул Андрей. — На улице темно, фонари не горят, мы… потерялись. Она пришла, а я нет. А потом и я пришел домой.

— Не выдумывай, Андрей, — жалобно сказала Маша. — Никакого дня рождения у меня сегодня нет. Мы тут с Татьяной Федоровной ждем тебя, с ума сходим: не знаем, что и подумать.

— Да? Не у тебя день рождения? — озадаченно пробормотал Андрей. — Значит, я ошибся. Извините… Это у Кости был день рождения. Точно, у Кости. А ты чего пришла, Маша?

— Того, что беспокоилась за тебя!