В их поместьях возвышались прекрасные замки, подобные тому, что был построен в Фуггерау (Каринтия). Там составлялись планы, велись переговоры о займах в масштабах континента, свершались и надежно хранились купчие на имения и баронии.

Клеменсу Зендеру, аугсбургскому хронисту того времени, было поручено воздвигнуть этой могущественной денежной державе XVI в. словесный памятник: «Имена Якоба Фуггера и сыновей его брата знал всякий во всех королевствах и землях, равно как и в языческом мире. Император, короли, князья и знатные господа слали к нему своих послов, папа приветствовал его, как родного сына, и раскрывал ему свои объятья, кардиналы вставали при его появлении. Все купцы мира чтили в нем светлый ум, и язычники приходили от него в изумление. Он был украшением всей земли немецкой»[63].

Это «украшение всей земли немецкой» никогда не мучилось угрызениями совести. Ведь Якоб Фуггер сам похвалялся тем, что не знал «нарушений сна», что «вместе с рубашкой снимал с себя на ночь все заботы и тревоги дел торговых»[64].

Каждый, кто сталкивался с Фуггерами, понимал, что это были не просто купцы и предприниматели.

Их дворцы и предприятия, их факторы и служащие, их связи и слава свидетельствовали о том, что они олицетворяли общественную силу, с которой каждый должен был считаться. Если они, их родственники или эмиссары отправлялись в путь, их сопровождала кавалькада до зубов вооруженных слуг, привлекавших к себе всеобщее внимание уже своим богатым платьем. Репрезентативность была частью торговых дел.

У того, кто входил в принадлежавшие им великолепные дома в Аугсбурге, имевшие благородный вид и отличавшиеся богатой внутренней архитектоникой — в Женское подворье у Винного рынка, в Гостиный зал у Скотного рынка и, конечно, в «Золотую контору», — должно было возникнуть впечатление, что он оказался не только в центре экономической власти, но и в центре духовной жизни, прежде всего — искусства. Так ли это было? Или, как это часто бывает, искусство и здесь было лишь предметом придворной роскоши, дымом фимиама, за завесой которого хотели скрыть жестокую силу господства над угнетенными и обездоленными?

Меценатство Фуггеров в отношении искусства немецкого Ренессанса, о котором столь много пишут буржуазные историки, не является чем–то необычным, а факты свидетельствуют, что ни один из видных представителей этого семейства — разве лишь за исключением Раймунда Фуггера — не проявлял подлинного интереса к новым тогда вопросам художественного творчества. Нам не известно, чтобы кто–либо из Фуггеров поддерживал прочные дружеские связи с тем или иным художником, в то время как до нас дошли сведения о подобных отношениях между нюрнбергским патрицием Виллибальдом Пиркгеймером и Альбрехтом Дюрером или даже между саксонскими курфюрстами и Лукасом Кранахом Старшим.

Толстые книги об отношении Фуггеров к искусству больше повествуют о сделках по продаже накопленных ими произведений искусства, столового серебра и земельных участков под застройку, о торговле дорогими тканями и драгоценными камнями, о пожертвованиях и подарках, делавшихся по дипломатическим соображениям, и о расширении экономического господства Фуггеров, нежели об их художественных интересах и эстетических взглядах. Это относится прежде всего к Якобу Фуггеру Богатому, наиболее полно воплотившему в себе черты типичного представителя бурно развивавшегося раннего капитализма. Несмотря на делавшиеся им заказы и приобретения работ мастеров, даже люди, восхвалявшие добродетели Якоба Фуггера, не могли засвидетельствовать, что его отношение к искусству было неподдельным[65].

Заказывая или покупая художественные произведения, Фуггеры использовали их для упрочения и для отображения своего положения в обществе, для формирования и распространения взглядов, которые подкрепляли их экономические и социальные устремления. Раздаривая произведения искусства церквам, они демонстрировали свою приверженность к католицизм му и неприятие идей Реформации, получивших широкое распространение именно в Аугсбурге. Демонстративным «благочестием», стремлением к славе и княжеской роскошью они подчеркивали свою исключительность по сравнению с низшими слоями бюргерства, свою обусловленную финансовыми интересами близость к римской церкви и к католическому императорскому двору, право на власть над своими подданными. Алтари, надгробия и другие предназначенные для широкой публики произведения искусства обладают большой выразительной силой. В благодарность провидению за поддержку в торговых делах Фуггеры построили на свои средства капеллу при церкви св. Анны в Аугсбурге, потребовав, чтобы в ней находился только их фамильный герб[66], и никакой другой.

Действительно, по обилию украшавших их дома произведений искусства и числу построенных на их деньги дорогих архитектурных сооружений Фуггеры в силу своего богатства превосходили других патрициев эпохи раннего капитализма, но коллекционирование художественных произведений и строительство были средством демонстрации сословной принадлежности. На деньги покупались искусство и милости. При этом не вызывает сомнений, что такие деяния Фуггеров, как сооружение в 1509 г. богатой фамильной капеллы при кармелитской церкви св. Анны и строительство после 1511 г. жилого дома, Женского подворья у Винного рынка в Аугсбурге, содействовали распространению в германских землях архитектуры итальянского Ренессанса. Благоприятной предпосылкой для этого были тесные экономические связи Фуггеров с Северной Италией. Эта тяга к современному была частью устремлений поднимавшейся буржуазии и носила, таким образом, объективно прогрессивный характер. Реализм искусства Возрождения и его обращение к античному наследию составляли часть идеологии буржуазной революции эпохи раннего капитализма.

Художники, скульпторы и архитекторы этого исторического этапа стремились порвать путы цехового строя, пытались всяческими путями освободиться от своей материальной и духовной зависимости от учения и канонов церкви. Об этом убедительно свидетельствуют произведения искусства того времени. То, что должно было отображать ни с чем не сравнимое величие бога и его земных представителей, в действительности довольно часто показывало величие человека в его земном, живом облике, его естественную красоту, его достоинство и жизненную силу. Во многих произведениях искусства эпохи Возрождения мы видим стремление их творцов к светскому, реалистическому искусству, желание занять достойное место в обществе, которое можно было бы сравнить с положением ученого–гуманиста. Эта тяга к свободе и независимости была созвучна устремлениям класса буржуазии и была их частью.

Новых заказчиков и покупателей, материальную основу существования можно было найти наряду с князьями прежде всего среди богатых буржуа. Поэтому крупнейшие мастера немецкого Ренессанса работали также и на Фуггеров. Выполненные ими портреты Якоба Фуггера, например кисти Ганса Гольбейна, Ганса Бургкмайра и Альбрехта Дюрера, ярко отображают энергию и решительность, рационализм и чувство собственного достоинства, которые, несомненно, были свойственны этому человеку.

Но эти мастера, люди эпохи Возрождения, в своем реалистическом искусстве никогда не шли на приукрашивание, на общепринятую льстивую ложь. Они изобразили Якоба Фуггера облаченным в изысканное, со вкусом сшитое платье, но лицо его они сделали зеркалом его души: жесткая складка тонких губ, строгий оценивающий взгляд, ни признака чувства, лицо безжалостного делового человека крупного масштаба. Правдивая кисть художников безошибочно передала черты алчности, мелочности, бессердечия и скрытности или — например, в портрете Раймунда Фуггера — изнеженность, чувственность и бесхарактерность, о чем свидетельствуют также письменные источники того времени.

Хотя у деятелей искусства было не так уж много возможностей для критики представителей церковных, дворянских или купеческих кругов, от заказов которых они зависели, лучшие из них не упускали возможности отобразить в своих творениях характерные отталкивающие черты эксплуататоров–капиталистов, какими были Фуггеры[67].