— Может, вас заинтересует этот костюм? — осторожно предложил учитель.

— Двести рублей.

— Согласен, с удовольствием.

— Альберт, забери!

Альберт взял у старого учителя брюки и пиджак, а Грач расстегнул одну верхнюю пуговицу пальто, вытащил деньги, отсчитал каждому, сколько причиталось, и, не попрощавшись, ушел. Конопатый Альберт покорно последовал за ним.

— Альберт! — окликнул его Лука.

— Да! Как договорились! — отозвался Конопатый.

Тетя Нато и Закария Инцкирвели там же простились и разошлись. Все вроде бы закончилось благополучно, но, прощаясь, Лука заметил, как изменилось лицо учителя. Он выглядел смущенным и растерянным, словно его застали за каким-то недостойным занятием. Он словно сам собирался покаяться и попросить прощения, но не сумел, лицо его исказилось, и, чтобы скрыть эту внутреннюю напряженность, он жалобно улыбнулся, указательным пальцем поправил спадавшие с переносья очки в роговой оправе и смешался с толпой. Эти очки учитель носил уже два месяца, очевидно, свое золотое пенсне он тоже продал.

Дома тетушка сразу же уложила замерзшего Луку в постель, напоила горячим чаем без сахара, с куском хлеба и джемом, полученным по карточкам, и Лука заснул как убитый.

Весь вечер он провел с Андукапаром. Сначала они приготовили уроки, потом принялись клеить пакеты. Во время беседы Андукапар выразил сомнение: не думаю, сказал он, чтобы этот твой Конопатый вернул одежду, но ты все же пойди, может, он и впрямь хороший парень, и я зря ему не доверяю.

Наутро, чем ближе подходил Лука к назначенному месту, тем больше укреплялось в нем подозрение, что Конопатый Альберт не придет. Он всеми силами старался так не думать, но ледяной ветер, пронизывающий до костей, портил все настроение. Кто поверит, что Конопатый выйдет из дому чуть свет, да еще в такую погоду, чтобы вернуть вещи, о которых уже успел позабыть! Лука внутренне оправдывал Альберта и заранее готовился к разочарованию. Но Лука не дошел до назначенного места. Когда он проходил по знакомой улице, ему вдруг показалось, что ворота открыты. Он на мгновенье замедлил шаг, но не потому, что колебался — входить или не входить. Такой вопрос вообще не стоял перед ним, его остановило другое: действительно открыты ворота или это ему показалось?

Ворота были открыты.

Лука налег на створку плечом и осторожно оглядел двор. Потом так же украдкой кинул взор на то окно, где должна была быть Мтвариса. Но не только это окно, а все окна вообще оказались закрытыми.

Во дворе никого не было, и Лука, осмелев, обошел вокруг строений, осмотрел внимательно окна первого этажа. Из всех окон глядела мгла…

Вдруг Лука услышал звук шагов. Испуганно оглянувшись, он увидел приближающихся к нему двух обритых наголо мужчин: неторопливо прогуливаясь, они прошли совсем близко от него, но, по-видимому, увлеченные беседой, его не заметили. Оба были в серых мешковатых халатах, из-под которых выглядывали белые кальсоны.

Должно быть, они не чувствовали холода, потому что были без носков, в шлепанцах на босу ногу. Тот, который был ростом пониже, шел впереди, скрестив на груди руки. Лука сначала подумал, что он скрестил руки для того, чтобы согреть их под мышками, но потом, заметив большие карманы на халате, решил, что, возможно, у него просто такая привычка. Второй мужчина, долговязый и худой, держался на полшага позади, всем своим видом выражая величайшее почтение к низенькому.

Они отошли недалеко, прогуливались там же, под огромными деревьями. Несколько раз проходили мимо Луки, но по-прежнему не замечали его, словно его вовсе не было на свете. Вообще-то говоря, Лука тоже не очень стремился попасться им на глаза, он был напуган и старался по возможности скрыться за деревьями.

Лука догадался, что двое в серых халатах были сумасшедшими, хотя о сумасшедших у него было совсем другое представление, и он был весьма удивлен, увидев их гуляющими во дворе, да еще таких важных и задумчивых. Если они сумасшедшие, то почему они на свободе, если они на свободе, то почему не кричат, почему не колотят друг друга, думал Лука, во всяком случае, камнями они должны кидаться непременно.

Лука слышал даже их беседу. Эта беседа совершенно изменила его представление о сумасшедших, несмотря на то что многое из этого разговора осталось ему непонятным.

— Вы позволите задать вам один вопрос? — обратился долговязый к низкорослому, заискивающе улыбаясь. — Что такое счастье?

— По нашему мнению, вы неверно поставили вопрос, — спустя некоторое время ответил низкорослый. — Сначала надо выяснить, существует ли вообще счастье, а потом уже спрашивать, в чем состоит его суть.

— Истинная правда! Но я никогда не мог себе представить, что вы хоть чуточку сомневаетесь в существовании счастья. Неужели вы никогда не были счастливы? Никогда не испытывали счастья?!

— Никогда!

— И в Италии?

— Нет!

— А восемнадцатого брюмера?

— Нет!

— Неужели солнце Аустерлица не согрело вас счастьем?

— Нет и нет!

— Может… — Здесь долговязый замешкался, но в конце концов все-таки решился: — Может, Ватерлоо? Хотя… Простите, ваше величество!

— О Ватерлоо мне не напоминайте! Хотя почему же?.. — снова погрузился в раздумья низкорослый. — Я тогда понял, что, возможно, счастье и в самом деле существует.

— Тогда поняли впервые?

— Да, мой друг! А ныне я испытываю полное счастье, я истинно счастлив.

— Слава богу!

— Я часто задаю себе вопрос, отчего я так счастлив, и наконец понял: оттого, что меня нет в живых, оттого, что я умер!

— Как же? Разве вы сейчас не живы?

— Конечно, нет! И вы, и я, мы давно уже покойники!

— Благодарю вас, ваше величество!

— Неужели вы бы захотели жить в другой оболочке? — теперь спрашивал низенький.

— Разумеется, нет!

— Нас уже спас бог от людской неблагодарности. Нас уже не коснется предательство друзей и подданных, измена, которая там… — Низенький вытащил руку из-под мышки и протянул указательный палец к воротам. — Которая там, еще долго будет скрываться под маской показной преданности.

— О, черная неблагодарность!

— Не существует более страшного чувства! Разве не олицетворенная неблагодарность своей рукой поразила Цезаря? Разве не сильные челюсти неблагодарности переломили кости славного Сципиона, изгнанного из отечества? Это я сочинил эпитафию на его могилу: «Неблагодарная отчизна! Ты не удостоишься моего праха!»

— Истинно так, ваше величество!

Низенький горько улыбнулся и продолжал:

— Я избаловал их великими победами, а они не простили мне маленького поражения!..

Долговязый вдруг забеспокоился:

— Ваше величество, не повернуть ли нам назад?

— Назад?

— Да! Пойдемте скорее. К нам приближается Цербер.

— Ах, так? Конечно! Конечно!

Оба поспешно направились к зданию, впереди шлепал низенький, за ним долговязый. Потом они живо одолели пять каменных ступеней, открыли дверь и, не оглядываясь, нырнули в помещение.

К Луке приближался дворник с метлой. Лука от страха так и обмер, растерялся и не знал, куда бежать. Не сознавая, что делает, он быстро пробежал расстояние до каменных ступенек. Так же безотчетно взбежал по лестнице и очутился в длинном коридоре, где солидно прохаживались уже знакомые Луке собеседники, словно преподаватели на большой перемене.

Лука притаился за дверью: снаружи не доносилось ни звука, некоторое время он стоял, прислушиваясь, потом открыл дверь и выглянул во двор. Во дворе никого не было. Он вышел и с опаской огляделся по сторонам.

— Поди-ка сюда! Вот ты и попался, бездельник!

Лука увидел сначала метлу, а потом дворника в старой шинели. Как видно, спрятавшись за дерево, он подстерегал Луку.

Лука хотел было дать тягу, но внезапно почувствовал, что бежать не может, колени у него подкашивались, и он с трудом держался на ногах. Пришлось покориться судьбе. Дворник вцепился ему в плечо тяжелой пятерней и потащил в глубину двора.

— Я больше не буду, дядечка, — дрожащим голосом проговорил Лука, — отпусти меня.