По дороге в больницу Е. Шмидт, сидя рядом с Моссидзе, не переставала думать об одном разговоре, который состоялся у нее всего несколько дней назад с отцом. Шмидт еще в Советском Союзе слышал от одного художника, что где–то в Западной Германии проживает некая Моссидзе, которая знает английский, немецкий, русский и французский языки. Родом она из Советского Союза. Почему тогда о ней вспоминали, отец забыл. Но помнил, что она служила в американской армии, вместе с ней вошла в Германию. После окончания войны некоторое время проживала в Бельгии, была связана с натовскими кругами. По национальности — еврейка. Ее настоящее имя — Роза Ильинична Тюкель.
И когда Моссидзе как–то забежала к ним в гости, мать Евгении, не думая о последствиях, стала уточнять детали биографии своей 73-летней гостьи. Моссидзе — Тюкель высмеяла ее, заметив, что «никогда и ни при каких обстоятельствах в Советском Союзе не жила» и вообще все это «выдуманная кем–то неумная чепуха». Она просто жена адвоката, светская дама, и не более того.
После этого Моссидзе — Тюкель некоторое время не подавала никаких признаков жизни. А вот теперь она, напротив, проявляет повышенную активность, организует врачебную помощь, сама едет в больницу, Что бы это значило?
На основании официальных документов и выдержек из дневниковых записей Евгении Шмидт можно хронологически проследить весь дальнейший ход событий, установить подробности разработанной сионистскими кругами акции. Итак, обратимся к документам и фактам по датам.
17.9.74. 14 часов 40 минут. Больница «Оберфюринг». Евгения Шмидт дает подлиску о том, что забирает отца под личную ответственность. В 16.00, вопреки протестам жены, в ее же присутствии Шмидту делают какую–то инъекцию. В 16.10 он теряет сознание. Евг. Шмидт вызывает такси, чтобы перевезти отца домой. Но ее опережает Моссидзе — Тюкель, по вызову которой немедленно приходит санитарная машина № 666. Санитары везти больного домой отказываются наотрез, заявляя, что если им дадут адрес другой больницы, тогда они смогут удовлетворить желание семьи Шмидта. Евгения Шмидт связывается по телефону с больницей в небольшом городке Фрайсинге, где недавно лежала на операции ее мать. Больница соглашается принять Шмидта. Его определяют в экспериментальное отделение интенсивной терапии. Заведующий Цистель. Это было 17.9.74. в 18 часов 10 минут.
Значительно позже, в феврале 1977 года, доктор Краснощеков, у которого постоянно наблюдался Шмидт, заявил, что рентгенолог Бонфинг ни тогда, в сентябре 1974 года, ни теперь, в 1977 году, никакого снимка желудка ему не передавал и никакого диагноза по этой части не сообщал.
18.9.74. 9 часов утра. У постели Шмидта находится доктор Амир. Было известно, что он только что прибыл из Израиля. Е. Шмидт на всякий случай, заподозрив недоброе, спрашивает Амира: «Вы знаете президента Ганса Лямма?» «Конечно!» — следует ответ. Е. Шмидт решает немедленно забрать отца из больницы. Тогда в игру вступает врач Буданов. Он запрещает отвозить больного домой. Из дневника Евгении Шмидт: «Господин Буданов носит на груди большой золотой крест. Про него говорят, что он из очень верующей семьи. Регулярно бывает в церкви. Является членом народно–трудового союза».
18.9.74. 14 часов. Амир почему–то остается в палате больного. Через некоторое время он выходит в коридор и показывает Евгении Шмидт какую–то пробирку, сказав: «Это пунктат спинно–мозговой жидкости вашего отца. Можно твердо сказать, что у него кровоизлияние в мозг». Из дневника Евгении Шмидт: «Трудно поверить, что еще 16.9.74 г. отец прекрасно себя чувствовал, гуляя со мною по парку, и не подозревал, Что окажется в таком положении потому, что «Культусгемайнде» решила отомстить ему за Израиль. Эта организация в Мюнхене насчитывает немало членов, ведь в городе проживает 5.000 человек еврейской национальности. Но эти «патриоты» Израиля почему–то прочно обосновались в ФРГ, делают гешефты, имеют свои предприятия. Им легко быть «большими патриотами» Израиля, сидя здесь и наживая капиталы любым способом. Ведь деньги не пахнут. А «большие патриоты» являются и хозяевами публичных домов, которых немало в Мюнхене. С Одним из таких хозяев мне довелось говорить. В пылу «патриотических чувств» он сказал, что перегрызет любому глотку за Израиль. Но, насколько мне известно, он «грыз глотку» своему напарнику по предприятию из–за дележа барышей».
18.9.74. Врачи сказали, что состояние больного много лучше, можно не беспокоиться. В таком состоянии он может легко продержаться еще месяца три. Буданов подтвердил: «Ничего случиться не может». Около полуночи Евгения Шмидт просит коменданта дома Краутбауэра позвонить в больницу и разузнать по–немецки, как обстоят дела.
Из свидетельского показания Краутбауэра, заверенного у нотариуса: «Я позвонил в больницу в 23 часа 55 минут 18.9.74. Дежурный ответил, что у больного Шмидта пульс ритмичный, чувствует он себя так же, как и днем».
19.9.74. 9 часов. Жене и дочери Шмидта сообщили: «Вчера в 23 часа 50 минут по местному времени Исаак Шмидт скончался». В свидетельстве о смерти, подписанном лечащим врачом Лютьенс, указывалось то же время. В морге, куда были допущены родственники, Евгения Шмидт обратила внимание на множество кровоподтеков на теле отца — явные следы побоев, самых зверских истязаний. Шеф морга Беер на расспросы дочери ответил, что это не входит в «круг его обязанностей». Что же касается похорон, то время есть до 30.9.74.
Из заявления Евгении Шмидт в криминальную полицию: 19.9.74 в 9 часов 30 минут мы видели отца в морге. Он не был еще покойником. Евгения Шмидт считает, что у ее отца, когда он уже был в бессознательном состоянии, брали кровь, которая, по ее словам, в ФРГ «стоит очень больших денег». Я утверждаю, что врач Лютьенс составила свидетельство о смерти на живого человека и именно живым отца отправили в морг. Они решили, что так и так умрет. Морг — настоящий ледник. Если туда положить больного человека, да еще в бессознательном состоянии, он быстро замерзнет.
После 19.9.74 мать и дочь уже так и не увидели Шмидта.
Из дневника Евгении Шмидт: «Его просто украли. Это был единственный способ избежать медицинской экспертизы. Почему бы врачам, «лечившим» отца, не допускать экспертизу, если его смерть была естественной? Это же противоречит логике! А вот если смерть была неестественной, тогда все логично, и только в этом случае можно понять, почему врачи не допустили экспертизу. Сионисты мстят. Они отомстили моему отцу».
19.9.74. Больница в Фрайсинге. На вопрос Евгении Шмидт, когда умер ее отец, шеф отделения, где лежал Шмидт, доктор Цистель отвечает: «19.9.74. То есть сегодня в 7 часов утра». Уже имея на руках документы о смерти отца, подписанные лечащим врачом, Евгения Шмидт тут же показывает их Цистелю. Взглянув на дату «18.9.74, 23 часа 50 минут», Цистель густо краснеет, ударяет кулаком по столу и, хватаясь за телефонную трубку, что есть мочи кричит: «По какому праву вы меня допрашиваете?! Я вызову немедленно полицию!»
25.9.74. В полицию поступает документ, в котором говорится, что Шмидт умер 19.9.74.
Можно было бы приводить многие другие документальные подтверждения, говорящие о совершении злодейского акта сионистами из различных организаций, включая тех, в белых халатах, все еще пребывающих в больнице города Фрайсинга. Стараясь замести следы, преступники чинили препятствия Евгении Шмидт на каждом шагу.
До сих пор семье покойного не удалось установить, на каком именно кладбище он захоронен и захоронен ли вообще. На все запросы Евгении Шмидт криминальная полиция, суд и другие ведомства либо дают уклончивые ответы, либо делают фигуру умолчания.
В заключение всей этой истории, дающей обильную пищу для размышления и суждения о зловещем лице сионизма, о недобитых гитлеровцах и вновь народившихся нацистах, хочется привести еще несколько строк из дневника Евгении Шмидт, с которым мы получили возможность ознакомиться. Он датирован 23 марта 1977 года.
«По всему получается, что по меньшей мере было три Исаака Шмидта, которого забирали из одного и того же морга разные люди в разные дни и часы. Необъяснимых вещей в этой страшной истории много. Приведу пример. Один документ («ляйхенпас») для вывоза тела из морга датирован 24.9.74, а документ на погребение имеет дату 23.9.74 (?!) и т. д. По целому ряду причин я считаю, что, возможно, погребен мой отец в общей могиле бедняков в Фрайсинге или глава похоронной фирмы, связанный с сионистами, Денк, продал тело Шмидта в анатомический институт. Вот почему сионисты из «Культусгемайнде», прикрываясь религиозным законом, отказывают мне в разрешении вскрыть могилу на еврейском кладбище. Вот почему не дает санкции на вскрытие могилы и прокурор. Ведь не могут же они допустить вскрытия места захоронения, чтобы тут же расписаться в содеянном преступлении?! Поскольку у меня нет надежды на местную криминальную полицию, я обращалась в печать: в газеты «Бильд», «Нейе ревью», журнал «Квик», но безрезультатно. Я обращалась в комиссию прав человека в Страсбурге. Они прислали смехотворный ответ, а именно, что, мол, не понимают русский язык, что у них есть любые переводчики, кроме русского. Я сохранила этот ответ. И могу смело сказать: «Да, вот он, фашизм наших дней! Мой отец не был сионистом. Он их не устраивал. И за это зверье растерзало его. Вот он, фашизм наших дней. Вот с чем нам надо бороться».