Щелкнула рация. Сквозь рев моторов до присутствующих в штабе прорвался голос командира вертолетчиков:

— Господин командующий, обнаруженные артиллерийские и минометные позиции противника обрабатываем всеми видами оружия подавления. Однако противник ведет по вертолетам сильный огонь из крупнокалиберных пулеметов: мы слишком заметная цель, ведь летаем с включенными прожекторами.

— Выключите их, черт побери! — приказал генерал.

— Но тогда мы будем действовать вслепую. Никакой гарантии в точности поражения.

— Передайте координаты огневых точек противника артиллеристам. Я сейчас переговорю с ними сам.

— Что вы скажете, полковник? — спросил генерал только что вошедшего начальника артиллерии. — Я собирался с вами разговаривать по радио.

— Мы получили от вертолетчиков примерные ориентиры для стрельбы и уже ведем огонь по ним. Но в темноте, без настоящей разведки трудно сказать, насколько эффективен наш огонь.

— Господин командующий, — снова ворвался голос вертолетчика, — по-моему, артиллеристы бьют точно. Произошло несколько взрывов в том районе, откуда противник ведет огонь. Не меньше ли стало взрывов на территории базы?

— Сейчас здесь не поймешь ничего, стреляет ли противник или это рвутся наши боеприпасы. Продолжайте наблюдение и сообщайте координаты артиллеристам. Да и сами действуйте активнее.

Начало атаки на базу проходило, как и было задумано. Когда в бой втянулись и артиллерия, и вертолетные отряды базы, генерал Ле Хань приказал действовать специальным отрядам, заранее укрывшимся в полутора-двух километрах от артиллерийских позиций американцев. По рации генерал передал офицерам, командовавшим отрядами, условный сигнал. Хорошо обученные, натренированные и знающие, что им делать, бойцы за несколько минут преодолели отделяющее их пространство, и, подняв крик, ошеломивший ничего не ожидавших американцев, забросали их гранатами. У артиллеристов даже не было под руками оружия, чтобы отбиваться от противника, и прислуга орудий, которая не успела разбежаться под прикрытием темноты, полегла в этом ночном бою.

Начальник артиллерии, отпущенный генералом руководить огнем, получив сообщение от офицера с пункта связи, что батареи почему-то прекратили огонь, взорвался:

— Какого черта они там думают?! Хотят, чтобы Вьетконг захватил базу?

Он сам решил говорить с командирами батарей, но они не отвечали. Полковник вызывал одного за другим, но ответа не было.

Через два с половиной часа по базе ударили ракетные установки, укрытые до поры в надежных местах. Они дали по «Чарли» несколько залпов и по приказу, известному им заранее, покинули огневые позиции и взяли курс к месту постоянного расположения в глубине горно-лесистого массива.

Залп ракетных установок по базе был настолько разрушителен и неожидан для американского военного персонала, что все — от командующего до последнего солдата, решив, что сейчас на базу ворвутся солдаты Вьетконга, — находились словно в оцепенении. Страшно было смотреть, что происходило на территории: горели бараки, продолжали рваться боеприпасы на складе, вертолеты, кружившие в ночном небе, не могли сесть в огненное море и улетели на другие аэродромы.

Еще до восхода солнца подразделения, выделенные для разгрома базы «Чарли», начали уходить вглубь гор. Это был трудный марш, поскольку уходить приходилось с тяжелой техникой. И только полная деморализация противника позволила уйти в полном порядке. Пусти американцы по следу вертолеты и десантников, солдатам генерала Ле Ханя пришлось бы нелегко.

Созданная два года назад база «Чарли» перестала существовать, потеряв практически всю артиллерию, несколько вертолетов, склад боеприпасов, жилые помещения, сорок семь человек убитыми, включая начальника артиллерии.

Американское командование решило не восстанавливать базу. Уничтожив все, что можно было уничтожить, личный состав базы был эвакуирован в Плейку.

Но над главными воротами базы еще долго висел красочный щит, приглашавший всех в отель «Хилтон-Чарли».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Америка вступила в 1972 год, год президентских выборов, в условиях резких противоречий, на обострение которых все больший отпечаток накладывала вьетнамская война. Она пугала Америку, порождала настроение безысходности в воинских частях. Вашингтон же продолжал искать пути, как излечить политический рак при помощи косметических средств. «Было бы неправильно, — писала «Вашингтон пост», — называть политику Никсона «мирным планом», как он называет ее сам. В действительности его подход обещает превратить эту войну в затяжной конфликт между вьетнамцами. Такая перспектива означает продолжение войны чужими руками и, как правильно сказал сенатор Фулбрайт, дает возможность Соединенным Штатам оставаться во Вьетнаме господствующей военной силой».

Сокращение к концу 1971 года экспедиционного корпуса примерно на 150 тысяч человек сопровождалось шумной пропагандистской кампанией о возросшей мощи сайгонской армии, способной обеспечить победу самостоятельно. Однако в эту радужную картину, которую хотели представить миру, даже американское командование в Сайгоне добавляло краски темных тонов. «Армия наших союзников, — писал в своем донесении генерал Крейтон Абрамс, — несмотря на первоклассное боевое оснащение, не имеет реальной способности взять на себя ту миссию, которую несли войска США. Дезертирство в полевой армии высокое, настолько высокое, что ни один южновьетнамский офицер не берется его оценить. В войсках южновьетнамской армии открыто проявляются антиамериканские настроения. Не проходит дня без столкновения между американскими солдатами, которые теперь в меньшинстве, и южновьетнамцами. На улицах Дананга произошел настоящий бой, и мы приняли решение, запрещающее американским солдатам выходить в город в военной форме».

Низкий боевой дух сайгонской армии отмечало агентство печати патриотических сил «Освобождение»: «Марионеточная армия охвачена страхом, ее солдаты боятся участия в боевых операциях. Даже среди самых отборных подразделений стали обычным делом дезертирство, попытки саморанения, стремление остаться в укрепленном пункте за линией обороны или даже поднять мятеж».

Осечка Киссинджера, прибывшего в Париж с предложениями, названными несерьезными даже ближайшими друзьями Соединенных Штатов, заставило американскую дипломатию маневрировать, манипулировать старыми доводами. Сразу после Нового года Никсон выступил с «мирным планом из восьми пунктов». Он обещал вывести все свои вооруженные силы лишь после того, как в их присутствии в Южном Вьетнаме будут проведены «свободные демократические президентские выборы».

На американское общественное мнение в этот раз не произвели впечатление ссылки на «свободу и демократию», на него сильнее подействовали проникшие в печать сведения о том, что Соединенные Штаты потеряли над Северным Вьетнамом 3428 самолета, а Никсон не предпринимал серьезных шагов для прекращения воздушной эскалации. «Если на фронте переговоров, — говорил он, — не будет достигнуто никакого прогресса, то Соединенные Штаты будут держать во Вьетнаме «остаточные силы» и продолжать бомбардировку Северного Вьетнама».

Президент США прибег еще к одной форме морального воздействия на американское общество:

— Вопрос о пленных американцах, — сказал он, — я думаю поднять на переговорах в Пекине во время своего визита в Китай, который намечается на 21 февраля 1972 года.

Начиная с поездки спортсменов в Пекин, Вашингтон все активнее старался подключить Китай к решению вьетнамского вопроса на выгодных для себя условиях, считая, что в новой международной обстановке сближение с Пекином поможет Соединенным Штатам во Вьетнаме, приглушит мощное военное, политическое и дипломатическое наступление борющегося Вьетнама и сыграет определенную роль в проведении «новой азиатской политики» США.

«Никсон сбился с пути, — говорилось в связи с этим в заявлении правительства Демократической Республики Вьетнам. — Выход открыт, но он с опущенной головой устремляется в тупик. Время, когда великие державы вершили судьбы маленьких стран, безвозвратно ушло в прошлое».