Активисты комитета связывались с антивоенными организациями штатов, устанавливали, сколько и когда пришлют они своих людей в столицу, как лучше организовать их встречу. На долю Ричарда Стрейтона выпала, пожалуй, самая хлопотливая обязанность: работа с ветеранами вьетнамской войны. Многие тысячи из них уже примкнули к антивоенному движению, будто прозрев после пребывания во Вьетнаме.

— Наш долг, друзья, — говорил он, — заставляет нас не только бороться за быстрейшее прекращение вьетнамской войны и вывод всех наших войск оттуда, но и рассказывать нашему народу, во что выльется любая другая война, в которую нас могут втянуть. Мы не хотим, чтобы наши парни умирали где бы то ни было. Мы знаем, что очень многие молодые американцы оказались во Вьетнаме из-за того, что отчаялись устроить нормальную жизнь дома. Вьетнам, кажется, решал сразу многое: не надо искать работу, не надо думать о ежедневной пище, там накормят даже лучше, чем дома. А ведь на самом деле оказалось не все так просто.

— Да, это точно. Я сам был такого мнения, — сказал однажды ему один из ветеранов, — думал: заработаю денег, кучу медалей, вернусь домой героем, тогда и работа будет, какая захочу. А теперь что получилось? Деньги утекают как вода, работы не дают, раз высказался против войны. А как не высказаться, если совесть мучает?

— Вот, вот, об этом и я говорю, — поддержал его Ричард. — Надо, чтобы всем хватало дел дома. Автомат — не лучший инструмент, каким надо зарабатывать на жизнь.

Пустой левый рукав военной куртки, которую Ричард одевал в таких случаях, был самым веским доводом в правильности его слов. Ветераны понимали, что с ними говорит не просто их товарищ по войне, но и мужественный человек в гражданской жизни: власти не очень-то жалуют таких, как он.

Зная, как занят Ричард, Юджин Смит все-таки несколько раз пытался встретиться с ним, но жена Дика всякий раз отвечала, что он еще не вернулся. Однажды она не выдержала и пожаловалась:

— Понимаете, Юджин, он приходит теперь домой очень поздно и такой усталый, что мне за него становится боязно. Хорошо бы вы поговорили с ним и на эту тему, он вас очень любит и уважает.

— Милая Джоан, — смущенно сказал Юджин, — я, конечно, поговорю с ним, но мне его совет тоже необходим, как бальзам на рану.

— У вас неприятности? Вы не можете говорить по телефону? Почему не приедете ко мне, я ведь тоже могу наложить бальзам на раны.

Эта забота, открыто прозвучавшая в словах жены друга, тронула Юджина.

А она продолжала настаивать и требовать:

— Во-первых, не надо переутомляться на работе, Юджин. Почаще бывать за городом, дышать свежим воздухом. И, во-вторых, не забывать друзей. Приезжайте сейчас к нам, Дик скоро будет. Мы ждем.

Юджин приехал к Стрейтонам, когда Джоан накрывала стол. В гостиной кроме Дика было еще три парня его лет и, как и он, одетые в солдатские куртки. Юджин хотел извиниться, что явился не ко времени, но Дик, обняв его, сделал выговор:

— Как ты мог произнести такое, Юджин? Ты самый дорогой гость в этом доме, особенно сегодня, когда сюда пришли мои боевые друзья. Знакомься. Джозеф Сандерсан, Юл Дарлем, Пит Кронрайт. А это, друзья, — представил Ричард Юджина, — самый близкий товарищ моего старшего брата. И хотя в детстве мне от него тоже перепадало горячего, он и мой самый близкий друг. У нас не будет никаких непониманий, потому что Юджин провел во Вьетнаме пять лет.

— Да, это срок! — сказал Сандерсан, высокий курчавый мужчина со шрамом через всю левую щеку. — Вы что же, нанимались на несколько сроков? — спросил он.

— Понимаешь, Джо, — вмешался Дик, — забыл сказать: Юджин — полковник армии США, а полковники, как ты знаешь, не нанимаются, их посылают.

— Бывший полковник, — сказал Юджин и сразу перехватил вопросительный взгляд Ричарда. Предупреждая его вопрос, тихо добавил: — Потом объясню.

Видя, что друзья Дика застеснялись, Юджин постарался восстановить прежнюю атмосферу.

— В каких частях служили, друзья? Ну, вот вы, Джо?

— Я, сэр, был вместе с Диком, в одной дивизии.

— А вы, Юл?

— Я — десантник, из 1-й кавалерийской дивизии. Правда, дурацкое изобретение: оставить за воздушно-десантной дивизией ее прежнее название — кавалерийская?

— Да, уж смешнее не придумаешь, — сказал Стрейтон. — А вот Пит был во Вьетнаме шофером в артиллерийском полку.

— Несколько месяцев назад, — сказал Юджин, — я был во Вьетнаме и там познакомился с отличным парнем, тоже шофером.

— А где вы были, сэр? — спросил Пит.

— Давайте будем попроще, — предложил Смит. — Называйте меня по имени.

— Как-то неудобно, — с сомнением сказал Джозеф Сандерсан, — все-таки — полковник. А мы все солдаты, кроме Дика.

— Называете же вы бывшего лейтенанта по имени, почему же вы стесняетесь называть по имени бывшего полковника? Договорились? Вот и хорошо. А познакомился я с твоим коллегой, Пит, по пути из Сайгона в Плейку.

— В Плейку? Я же как раз там воевал и был ранен. Интересно, как там сейчас?

— Плохо, — сказал Смит, — плохо, как везде во Вьетнаме. Вьетконг стал очень сильным. А наши ребята хотят быстрее возвращаться домой, тем более что президент обещал им это.

— Обещать-то обещал, да что-то медленно выполняет обещание.

— Вы же знаете, что примерно сто пятьдесят тысяч человек уже вернулись.

— А те, кто остался, будут драться и за них, ведь кто-то должен будет держать фронт.

— Президент говорил, что это будут делать солдаты Тхиеу. Вот пусть и делают.

— Ты, Юл, разве не знаешь солдат Тхиеу?

— Знаю. Если они не хотят воевать, пусть договариваются с Вьетконгом. Какое нам до них дело?

— А такое, Юл, что наш президент и уйти хочет, потому что народ требует, и сохранить за собой Вьетнам не прочь, а тем временем наши ребята будут класть свои головы.

— Может быть, я ничего не понимаю в государственных делах, но скажите, Юджин, зачем мы все это затевали, я имею в виду войну во Вьетнаме? Теперь уж наверное никто и не помнит, чем нас так сильно обидели вьетнамцы, что мы бросили против них такую силу.

У Юджина перед глазами возникли страницы тех документов, которые он держал в руках, а в памяти — все, что он узнал, живя во Вьетнаме, и простая, удивительно простая мысль пришла в голову: «Если бы прежнее и нынешнее правительства были честны в своих помыслах и делах и хорошенько подумали над тем, что принесет Вьетнам Америке, им не потребовалось бы прятать так глубоко свои тайны. Вот Джо Сандерсан задал вопрос: «Зачем мы все это затеяли?» Ответить на него коротко невозможно. Надо начинать с тех лет, когда Джо еще бегал в коротких штанишках, а ему уже готовили нелегкую судьбу. Но ответить-то надо».

— Мы влезли в эту войну, Джо, потому что президенту Джонсону, а до него другим президентам, хотелось показать, что мы, американцы, должны править миром и каждой стране указывать, как ей надо жить, и одергивать, если кто-то не хочет жить по нашим правилам.

— Мне-то на кой черт это! Насмотрелся я, как живут люди во Вьетнаме, в Японии, в Таиланде, Индонезии. Ну, не нравится мне их жизнь. И что из этого? Они же не хотят, чтобы я жил по-ихнему. Так какое мне дело, как они живут? Одни едят палочками, другие руками, одни на деревянных тарелках, другие на банановых листьях, и из-за этого надо воевать с ними?

— Ну и горяч ты, Джо, — засмеялся Ричард, — а воевать-то все-таки пошел.

— Купили дурака, вот и пошел, — зло произнес Сандерсан. — Я знаю, что кто-то воевал с фашистами в Европе, кто-то на Тихом океане. Но то была совсем другая война. Японцы нас накрыли в Пёрл-Харборе, много людей и кораблей потопили. Они бы и всю Америку захватили, если бы мы не сопротивлялись. Так нам говорили еще в школе. А Вьетнам? Что он нам сделал? Говорят: коммунисты с Севера хотят захватить весь Южный Вьетнам. Ну и пусть сами вьетнамцы договариваются между собой. Вот, к примеру, из Миссури начнут американцы переселяться куда-нибудь в Калифорнию, — что, из-за этого войну начинать?

— Тут, конечно, не одно и то же, — сказал Юджин и почувствовал, что краснеет. Он хотел поправить самого себя, но Сандерсан опередил его.