Лисье лукавство куда-то улетучилось, глаза Влады смотрели серьёзно и вопросительно, а Нелли боролась с вихрем в груди, мешавшим дышать.

   — Извини... Наверно, не надо было вот так, сразу?

   Эта неповторимая смешливая хитринка не позволила гневу даже зародиться, на пушистых рыжих шельм в глубине глаз Влады невозможно было держать обиду. Скорее, Нелли испугалась самой себя — той быстроты воспламенения, которую показало её сердце и тело в этот серый дождливый день. Ни один мужчина не смог бы завести её с одного поцелуя — ни Вадим, ни кто-то другой. Да и не осталось больше места «другому» в её жизни. Единственным представителем категории мужского рода, заслужившим её благосклонность, был кофе.

   Она подобрала перчатки и освободила волосы от тянущей, надоевшей заколки.

   — Да нет, ты всё правильно сделала... Я не натуралка, никогда ею не была. Замужество — ошибка, дань общественному мнению. Я обещала родителям «исправиться»... Хотя какое, к чёрту, «исправление»?! Всё, что у меня осталось хорошего от этой полосы мрака — это Леська. Наверно, мне надо было пройти через это, чтобы понять, что нельзя ломать себя.

   Ветер вздохнул, заиграл прядями её волос и сказал: «Да. Наконец-то».

   Машина остановилась у цветочного магазина, и Влада сказала:

   — Я сейчас.

   Нелли осталась наедине с моросящей реальностью светофоров, с асфальтовым мороком улиц и лёгким хвойным запахом автомобильного освежителя воздуха. А потом на колени ей легла красная роза в зябко шуршащей обёртке, покрытой капельками дождя, — роза цвета «стой»... К лучшему, наверно, потому что зелёная — слишком странная, а от вечного «ждите» чайной розы Нелли устала. Почему бы не пойти по перекрёстку жизни на запрещающий свет?

   Она окинула город взглядом из кабинки колеса обозрения, съела сосиску в тесте — ужас с точки зрения здорового питания, зато как вкусно на свежем воздухе! Горячая сосиска и холодный ветер. Обжигающий плохой кофе из пакетиков тоже казался вполне сносным, если пить его под пышной сливочной шапкой смеха — уж в чём в чём, а в этом недостатка не было. Нелли Вячеславовна ни за что не позволила бы себе хохотать над пошлыми анекдотами, но сегодня лоск чопорности остался за чугунной оградой университета.

   Спохватилась она только в половине седьмого:

   — Мне же в садик пора, за Леськой!

   — Ну так поехали, чего ж ты молчала? — Влада так рванула в сторону машины, что Нелли сразу отстала.

   — Ой, — пропыхтела она на бегу, захлёбываясь хохотом. — Погоди, не так быстро... Слишком много впечатлений на сегодня! Боюсь расплескать...

   Да уж, достойное это было завершение свидания — в синей кабинке уличного туалета, под звуки квакающего эха музыки и крики птиц под пологом туч...

   Леська узнала тётю Владу, которая подвозила их с мамой летом из больницы. С детской непосредственностью она тут же открыла бардачок, но леденцов там уже не было: бесповоротно бросив курить, Влада выкинула и «костыль», помогавший ей в первое время справиться с ощущением пустоты.

   — Леся, ты что делаешь! — спохватилась Нелли, изо всех сил изображая строгость. — Разве можно шариться в чужой машине?

   — А где конфетки? — спросила девочка, подняв на Владу невинные, как летнее небушко, глаза. — Тут конфетки были на палочках!

   — Были, да сплыли, — засмеялась Влада. — На вот, держи. Чем богаты...

   Она угостила Леську жвачкой, и та, удовольствовавшись этим, сама забралась в детское кресло.

   __________

   * с руки (жарг.) — подобрать пассажира на дороге, а не через диспетчера

4

   Память — услужливый кинопроектор, способный на полотне облаков прокрутить кадры жизни. Услуга «автоняня» очень пригодилась Нелли: теперь она могла работать не спеша и не бежать сломя голову в садик, ведь Влада всегда исправно заезжала за Леськой и доставляла её туда по утрам, а вечером привозила домой. Это не стоило Нелли ни копейки. Сперва она испытывала из-за этого неловкость и то и дело норовила раскошелиться, но нахмуренные брови Влады заставляли её стыдливо прятать деньги обратно в бумажник. Мать, зайдя к Нелли в гости и мельком встретившись с Владой, сказала:

   — Приятная девушка. А она хорошо водит машину?

   — А ты думаешь, я доверила бы возить ребёнка плохому водителю? — усмехнулась Нелли.

   — Не знаю, не знаю... А во сколько это тебе обходится? — тут же пожелала знать мать.

   — Недорого, не беспокойся, — уклончиво ответила Нелли.

   Признаться в том, что это ничего ей не стоит, она не решилась, равно как и в том, что Влада стала для неё больше, чем просто «автоняня». Стена молчания укрыла за собой исступлённые поцелуи, которыми Нелли жадно насыщалась, наконец распробовав их чувственную многогранность; открыла она для себя заново и секс — совсем иной, яркий и невыносимо сладкий. Она узнала, что он может приносить радость, а не быть тягостной повинностью и поводом для притворства — это в тридцать-то лет! Однако Нелли не ожидала, что и у матери развился своего рода «гей-радар».

   — А она, часом, не из этих?.. — насторожилась та вдруг.

   — Тебе везде «эти» мерещатся, — вздрогнув, но совладав с собой, досадливо проговорила Нелли. — Если девушка носит брюки, короткую стрижку и почти не пользуется косметикой — значит, она стопроцентная лесбиянка? Мам, это даже не смешно.

   — Я тоже не вижу причин для смеха. — В голосе матери звенел предостерегающий ледок. — Если бы я увидела её при иных обстоятельствах, то, может быть, даже не обратила бы внимания: сейчас многие так ходят, парня от девушки не отличишь. Но, зная тебя и твои проблемы...

   В комнату очкастым колобком вкатилась Леська, догоняя мячик.

   — Мама, а кто такие лесбиянки?

   Повисла леденящая пауза. Мать начала:

   — Лесбиянки, Лесенька, это такие тёти...

   — Лесь, иди к себе, — сгруппировавшись и вернув себе контроль над ситуацией, перебила Нелли. — Я тебе потом сама расскажу.

   Догадка матери просвистела в опасной близости от её счастья. Как морской бой: «Е-четыре! — Ранила». Лишь бы не дошло до «убила».

   Закрыв дверь комнаты, мать прошипела:

   — Ох, Нелька, смотри у меня! Узнаю, что ты опять вернулась к своим старым тараканам... получишь у меня!

   Может быть, эта угроза возымела бы действие, будь Нелли лет пятнадцать, но теперь это прозвучало беспомощно. Что родители могли сделать ей, взрослой самостоятельной женщине? Выпороть ремнём? Определённо, нет, но вот нервов попортить... Это — да. Особенно в этом преуспевала мать, а отец даже в детстве Нелли вмешивался в «воспитательный процесс» лишь в крайних случаях. Он всегда считал, что его задача как мужчины — работать и обеспечивать семью материально, а когда между матерью и дочерью возникали споры, часто принимал сторону Нелли. Однажды, подвыпив на Новый год, он сказал: «Твоя мама... она хорошая, но с закидонами — что есть, то есть. Она считает, что всегда должна всё контролировать, всех опекать. Это её беда. И это подтачивает её нервы. Я всегда ей говорил: ты не можешь прожить жизнь за других людей, поэтому дай им жить самим — так будет лучше и для них, и для тебя».

   Даже живя отдельно, Нелли не могла не чувствовать на своей жизни эту контролирующую руку, эту удушающую дартвейдеровскую хватку; всему виной были, конечно, благие намерения. Понимая это, а также помня неоценимую помощь, которую мать ей оказала, нянчась с Леськой, Нелли боялась слишком круто проявлять решительность. Она вздрагивала от громких слов, натянутых нервов и визга, на который мать могла сорваться в приступе истерики. Правда, после курса успокоительных, прописанных ей невропатологом, она стала несколько сдержаннее, но Нелли всё равно не могла избавиться от привычки вжимать голову в плечи, когда та повышала голос. Отчасти из-за этого она долго не могла решиться заговорить с Владой о переходе их отношений на новый этап. Встречи тайком приносили короткую радость с примесью горечи, а Нелли хотелось семейного счастья — долгожданного, выстраданного, заслуженного. Леська с Владой стали закадычными друзьями, и беспокоиться о том, как дочка примет её, не приходилось; когда Леська стала первоклассницей, Влада продолжила быть её «автоняней», и у учителей не возникало никаких подозрений.