«Встречайте субботу вагон шестой Дед».

А суббота — завтра! Поезд приходит утром.

Встречать деда поехали всей семьей. Даже Наташку пришлось взять. Хотя чего говорю «пришлось»! Да она из-за того, что приезжает дедушка, в детский сад отказалась идти. Такой рев устроила — мама скорей успокаивать: «Хорошо, доченька, хорошо, и ты пойдешь встречать».

Дед вышел из вагона и принялся всех нас по очереди целовать. И Наташка обхватила его шею.

— Он, ой! — запищала она. — Колючий! Борода какая смешная!

А деду лучше не надо — еще сильней посмешить внучку:

— Так она заместо веника у меня. Как мусору по углам соберется, так бородой и мету.

И меня смех разобрал, представил, как дед выметает бородой сор из углов. А Наташка и вовсе зашлась хохотом. Дед сказал маме:

— Уйми ты ее. Штанишки как бы сушить не пришлось.

Ну дед! Все такой же! И с виду ничуть не изменился. Может, волосы побелей стали.

Наташка благополучно отсмеялась и на чемодан показывает:

— Кнут там лежит?

— Ах, ты! — Дед хлопнул себя по лбу. — Надо же! Вот голова дырявая, сквозняком выдувает! Гостинцы везу, а кнут забыл!

На площади перед вокзалом отец взял такси, мы начали было рассаживаться, но шофер сказал:

— Перебор, граждане, получается. Четвертых положено брать. Вас пятеро.

— Это кого ж ты, милок, за пятого считаешь? — спросил дед и привлек к себе Наташку. — Птаху, что ль, эту? Да я в карман ее посажу — еще и места останется.

— Ну, папаша, — усмехнулся шофер, — в дороге нам скучно не будет. Садитесь!

Район, которым мы ехали к нашему дому, был совсем новый, и он еще продолжал расти. То здесь, то там глядели в небо подъемные краны с длинными стрелами, тянулись строительные заборы, дома стояли высокие — в девять этажей, в двенадцать, а два дома встретились такие, что дед, принявшийся считать этажи, лишь махнул рукой.

— Тут без среднего образования делать нечего. Не сосчитаешь. Ай, надо же, городище какой махнули! Домов-то, домов! А все обижаются — жить негде.

Дед шумно восхищался городом, а я сидел и радовался, меня прямо гордость распирала, будто это я сам строил наш красивый и просторный город. Видно, и Наташка, тесно прижатая к боку деда, радовалась. Она держала руку деда и то на бороду его смотрела, то в окошко на высокие дома.

— Дедушка, а наш дом самый большой! — похвастала она.

Приехали наконец и к «самому большому», как сказала Наташка. Дед, когда еще мимо шести подъездов ехали, только головой покачивал. А выйдя из машины, огляделся в обе стороны и сказал мне:

— Все ты верно описал, Петруха. А я-то грешил на тебя — ну, думаю, приврал барон. Не приврал. А окошков-то! Ой, что соты пчелиные. И куда же теперь? В какую дырку нырять?

Я взял тяжелый чемодан деда и сказал с достоинством:

— Не дырка, а седьмой подъезд.

Квартиру дед осматривал дотошно. Все комнаты обошел, все двери пооткрывал. Больше всего кухня ему понравилась. У раковины с кранами горячей и холодной воды целую минуту стоял, воду поочередно открывал, пальцем пробовал, языком прищелкивал.

— Надо же, какую цивилизацию в народ двинули!

— А посмотри плиту! Посмотри! — Я особенно на плиту напирал. Вчера сам ее вычистил, ножом скоблил, тряпкой с содой оттирал.

Дед и плиту удостоил вниманием. Посчитал конфорки:

— Раз, два, три, четыре. Райская жизнь!

Осмотрев все, дед вздохнул и сказал:

— Плохо.

— Да что ж тебе не понравилось? — в недоумении спросила мама. И я глаза вытаращил на деда: хвалил, хвалил…

— А как соберешься помирать — что делать? Жалко такие-то хоромы оставлять.

Отец, достав вино в красном графине, засмеялся:

— Есть, Прокофий Сергеич, из этого трудного положения выход — отложить дело с помиранием на неопределенный срок. Давайте-ка, по рюмочке — за ваше здоровье и по случаю прибытия!

Дед рюмочку выпил, обтер ладонью усы, сказал:

— Благодарствую, Алексей Семеныч, — и раскрыл свой чемодан с гостинцами.

Вот почему показался мне чемодан тяжелым — дед извлек из него две большие банки. Одна с вареньем была, в другой — желтел мед.

— Липовый, — сказал он. — Самый наиполезный.

Потом на стол темной горкой легли пахучие низки сушеных белых грибов. А еще каждому из нас старшая мамина сестра тетя Даша прислала в подарок по паре вязаных толстых носков.

Обнову Наташа сразу же, конечно, натянула на ноги.

— Деда, они кусаются.

— В том и самое здоровье, внучка, — сказал дед. — Это тебе не химия, не капрон. Самая наипервейшая шерсть. А что колется — хорошо, кровка в жилках будет резвей играть в тебе.

Даже мне захотелось надеть новые, кусачие носки.

После обеда мама велела деду отдохнуть с дороги, а потом они поедут в универмаг.

— Это по какой такой надобности стану я по магазинам шастать? — заартачился дед.

— Ладно, сама знаю! — решительно сказала мама. — Отдыхай пока, и пойдем…

Вернулись они с двумя свертками и коробкой.

— Алексей, — с порога сказал дед, — ты женку свою построже держи! Гляди, денег размотала! Костюм — восемьдесят шесть целковых. Туфли, рубаха. Жениха из меня делать вздумала! Поздно. Отжениховался.

Смеясь, мама заставила деда переодеться в новое.

Дед вышел из другой комнаты в сером костюме, в желтых туфлях, рубашка в тонкую полоску. Посмотрел на себя в зеркало, огладил бороду:

— А и то — хоть к венцу молодцу!

Сказал, и как-то сразу поник, пригорюнился.

— Что такое? — спросила мама.

— Глаша вспомнилась, — вздохнул дед. — Один приехал. В костюм обрядился… Вот живу — дважды раненный, контуженный, с осколком немецкой мины, а Глаша…

— Не надо, отец, — грустно сказала мама. — Сколько на роду написано человеку жить, столько и живет…

Спал дед в одной комнате со мной. Проснулся рано. Я глаза открыл, а он — в дверях уже.

— Спи, — сказал мне. — Пойду квартиру досматривать.

Все-таки отыскал дед в нашем хозяйстве серьезнейший недостаток — нет погреба.

— Ничего, — сказал отец, — в этом есть и своя польза. Торговля стала живей поворачиваться. Сейчас в магазине и приличную картошку почти всегда купишь, и капуста хорошая. Моченые яблоки. Зиму перебились.

— Зато какой у нас, дедушка, балкон! — снова похвасталась Наташка. — Посмотри! — И открыла дверь.

— Знатно, — похвалил дед. — Будто корабль это. А мы, как на палубе. В сорок втором довелось мне, пехоте, транспорт из Мурманска сопровождать. Тоже стоишь, а море — глазом не охватишь… А это что за посудина привязана? — неожиданно сказал дед, посмотрев на ведерко с цыплятами.

Отец, стоявший сзади, многозначительно усмехнулся:

— Насколько я понимаю, это — филиал местного почтового отделения. Пресс-центр, так сказать. Петя, сын, можешь внести ясность?

— Алексей, перестань! — сердито сказала мама. — Идемте, завтракать будем.

Дед, видно, что-то усек, положил руку мне на плечо, еще и по спине похлопал:

— Гляди орлом, Петруха!.. А хорошо тут у вас, — сказал он и посмотрел на далекий синий лес, на голубую полосу реки, протекавшую километрах в трех отсюда, перед лесом. — Далеко видно.

— Сначала на девятом этаже предлагали квартиру, — сказал отец. — Еще бы лучше вид был. Да мы отказались.

— И верно сделали, — одобрил дед. — Куда это, под самые небеса! Оно, поближе к матушке-земле, — надежней. Зачем девятый? Разве что в дали далекие поглядеть.

— А можно посмотреть с крыши, — сказал я. — Чердак в нашем подъезде открыт. Мы с ребятами лазали. Там лестница железная. Подняться…

— Мне в аккурат по чердакам лазить! — засмеялся дед.

Быстро промелькнули шумные выходные дни, а в понедельник мы с дедом остались вдвоем. Позавтракали, вышел дед на балкон, и вдруг показывает на ведерко:

— Глянь — никак яички снесла какая-то курочка?

Я посмотрел — два шоколадных трюфеля! И листок внизу.

И дед увидел листок. Подмигнул мне:

— Почитай, почитай, я пока воды напьюсь.

Он ушел, даже дверь за собой притворил. А у меня, кажется, руки дрожали, когда разворачивал бумагу.