Глеб Любарев оказался маленьким, худощавым человеком лет тридцати, с задорно выдвинутой вперед острой бородкой и быстрыми, нервными движениями. Коренной москвич, он страстно стремился в Россию.
Любарев показал Минею письма в редакцию «Искры». Миней был потрясен широтой связей, установленных Лениным и его помощниками, с социал-демократическими организациями в России.
«Действительно выходит, что мы у себя в Чите сидим, как в медвежьей берлоге, и сосем собственную лапу», — думал Миней, читая письма из Орехова-Зуева, из Ярославля, с Урала, с Кавказа…
Он не знал ни имен корреспондентов, ни их положения, но по стилю писем узнавал характер их авторов: одни нетерпеливо пытались ускорить ход событий, жаловались на неопытность революционных кадров, просили срочной помощи. Другие действовали упорно, настойчиво, радовались первым своим успехам — выигранной стачке, удачной демонстрации. С гордостью сообщали, что авторитет организации растет, что рабочие ничего не предпринимают без совета с комитетом, приходят с каждой своей нуждой.
Любарев с увлечением, горячо рассказывал о том, как агенты «Искры» объезжают места, налаживают связи с местными организациями, как быстро выросли связи «Искры». И все это — при стесненности средств, при неотступности преследований!
Во всей работе чувствовалась твердая направляющая рука революционного деятеля нового типа. Разнообразная корреспонденция шла на разные адреса в разные города Германии, Швейцарии, Франции. Потом все стекалось в секретариат «Искры».
Но еще более значительной, требующей умения, выдержки и выдумки была работа по отправке литературы в Россию: организация транспортов «Искры», переправа ее в чемоданах с двойным дном, перевозимых через границу. В России чемоданы сдавались на тщательно подготовленные пункты-явки. Здесь литературу сортировали и развозили по организациям.
Одно из писем приковало к себе внимание Минея. Оно, видимо, прибыло зашифрованным, и он читал уже расшифрованный текст с рядом пропусков. Писала женщина. Что-то знакомое почудилось Минею в стиле письма неизвестной корреспондентки.
В письме рассказывалось о политической стачке на крупном заводе, о провокаторской роли в ней «экономистов», выступивших с грошовыми требованиями.
«До каких пор, — писала незнакомка, — будем мы терпеть в наших рядах филистеров, мещан и их попытки свести движение на рельсы либерального пресмыкания перед правительством! Рабочие изгоняют их из своей среды, они выползают вновь из каждой щели. Я высказываюсь за беспощадную борьбу с этими мелкими, но вредными насекомыми, они могут засорить чистый новый дом, который мы воздвигаем…»
Эти слова, их страстность так живо напомнили Минею Ольгу, что он не мог удержаться от вопроса.
— Тарутина?.. Нет, фамилия другая. Впрочем, может быть, это по мужу, — ответил Любарев.
Миней не сомневался, что автором письма была Ольга.
До лечения на Вильдунгенских водах Дарья Ивановна решила путешествовать. Так делали все состоятельные люди. Вместе с Минеем они поехали по реке на маленьком дрянном пароходишке, носившем громкое имя «Фридрих дер Гроссе».
По обмелевшей Эльбе «Фридрих Великий» тащился, отдуваясь, как тяжелобольной. На палубе торговал пивной киоск. Пиво было теплым и пахло бочкой. Здесь же продавались открытки с портретом кайзера, произносящего речь у гробницы султана Саладина.
Дарья Ивановна недоуменно смотрела на крутые берега «Саксонской Швейцарии», на желтые скалы, на крошечные зеленые лужайки среди них и сказала:
— Что-то, сударь, замутило меня. Погляди-ка в книжку — где б нам передохнуть…
Миней прочитал по путеводителю:
«Городок «Овечья долина», знаменит роскошными пастбищами, на которых пасутся богатые стада овец. Живописно расположенный в горах, он сулит путешественнику отдых и покой. Имеются недорогие отели, танцевальный зал и механическая баня».
Высадившись, путешественники оказались на тенистой чистенькой площади. Голуби, чванясь, расхаживали по мостовой. Вдали синели невысокие горы.
Миней приготовился окунуться в сельскую идиллию, но вдруг заметил на стволе липы указатель с тремя стрелками: «К гостинице», «К ратуше», «К полицейскому участку».
Прибывших окружила шумная толпа комиссионеров в фуражках с широкими околышами, на которых было написано название отеля. Крича и размахивая руками, они теребили приезжих.
— Что это они? — испугалась Тарутина. — Чего им надо? Денег, что ли?
Миней объяснил, что предлагают номера в гостиницах и пансионы.
Поручив спутницу комиссионеру в фуражке с надписью «Эдем», Миней решил, что выполнил свои обязанности наилучшим образом, и направился в горы. Медленно подымался он по узкой тропинке. Резкий звонок нарушил тишину. Звонил рослый детина в куртке с блестящими пуговицами.
— Пожалуйте в трамвай. К красотам! Десять пфеннигов, — сказал он лаконично, принял от Минея монету и, потряхивая звонком, продолжал зазывать публику.
Пассажиров набралось порядочно. Это были жители горной деревушки. Они спускались в долину на базар или в городские учреждения.
Вагончик немилосердно потряхивало.
— Дорога совсем пришла в негодность, — сказал кто-то позади Минея.
— А на какие же средства ее ремонтировать? Надо содержать армию, — ядовито отозвался старичок в пелерине.
— И рыба подорожала на два пфеннига, — вставила женщина с корзиной.
— Скоро все переменится. Правительство принимает разумные меры, — пообещал молодой человек с поднятыми кверху кончиками усов и напряженным взглядом обвел всех, будто ожидая возражений.
— О да! Конечно! — ответил поспешно старичок.
Завязался общий разговор о ценах. Миней смотрел в окно. Овец не было видно, но повсюду маячили рекламы шерстопрядильной фирмы Кольб.
— Сейчас начнутся красоты! Не пропустите! — дружески сказала Минею женщина с корзиной, угадав в нем иностранца.
Беспокойство ее было излишним — у колеи стоял огромный щит с надписью:
«К красотам «Овечьей долины»! Пользуйтесь дорожкой. Хождение по траве воспрещено».
Верзила-вожатый, он же кондуктор, затормозил, посмотрев на Минея, и тот вышел.
Дорожка шла в гору. Ярко-зеленый мох на коричневых стволах деревьев — это было красиво. Какое-то белое пятно выделялось на зелени. Подойдя ближе, Миней увидел картонное объявление с печатным текстом:
«Царапать скалы, сдирать мох нельзя. Штраф десять марок!»
И, хотя Миней вовсе не собирался всего этого делать, ему почему-то стало неловко.
Вскоре Миней достиг вершины холма. Отсюда открывался действительно прекрасный вид на ярко-зеленую долину, желтый берег Эльбы и городок, утопающий в зелени.
Миней хотел присесть, но поостерегся. И правильно сделал.
— Садиться на траву воспрещено. Господин может воспользоваться стулом. Пятнадцать пфеннигов! Горный воздух. Прекрасный ландшафт, — раздалось сзади.
Усмехнувшись, Миней присел на складной стульчик, предложенный личностью неопределенного возраста в поношенном костюме.
— Советую господину туристу осмотреть шерстопрядильную фабрику. Отсюда десять минут ходьбы, — шепнул тоном заговорщика владелец складного стула. — За незначительное вознаграждение вы можете ознакомиться с современным предприятием.
Посидев, сколько ему показалось приличным за пятнадцать пфеннигов, Миней пошел по указанному ему направлению.
Фабрика не работала. Привратник, инвалид на деревянной ноге, объяснил, что работницы фабрики вторую неделю бастуют.
— Еще совсем недавно, — вспоминал привратник, — каждая работница брала шерсть на дом, делала все, что ей велели, и никаких забастовок не было.
Миней осмотрел довольно примитивную шерстомойку, зал с усовершенствованными веретенами и красильный цех.
Снизу донесся бой башенных часов. Пробило три. Проголодавшись, Миней направился в поселок. В маленьком кафе было многолюдно. Преобладали женщины. Многие привели с собой детей.