Ноябрь 1952 г.
Песня о «Ване-коммунисте»
Памяти
Всеволода Вишневского,
служившего пулеметчиком на
«Ване-коммунисте» в 1918 году.
Был он складный волжский пароходик,
рядовой царицынский бурлак,
В ураган семнадцатого года
сразу поднял большевистский флаг.
И когда на волжские откосы
защищать новорожденный мир
прибыли кронштадтские матросы, —
приглянулся им лихой буксир.
И проходит срок совсем недолгий, —
тот буксир — храбрей команды нет!
флагманом флотилии на Волге
назначает Реввоенсовет.
Выбирали флагману названье, —
дважды гимн исполнил гармонист.
Дали имя ласковое — Ваня,
уточнив партийность: коммунист.
«Ваня» был во всем слуга народа,
свято Революции служил.
«Ваня» в легендарные походы
волжскую флотилию водил.
А страна истерзана врагами…
И пришел, пришел момент такой, —
у деревни Пьяный Бор на Каме
флагман в одиночку принял бой…
…Ой ты, красное, родное знамя,
над рекой на миг один склонись:
у деревни Пьяный Бор на Каме
тонет, тонет «Ваня-коммунист».
Он лежал на дне четыре года,
но когда оправилась страна, —
«Ваня-коммунист», слуга народа,
поднят был торжественно со дна.
Дышит Родина трудом и миром,
и по милой Волге вверх и вниз
девятнадцать лет простым буксиром
ходит, ходит «Ваня-коммунист».
Тянет грузы — все, что поручают,
работящ, прилежен, голосист…
Люди понемножку забывают,
чем он славен — «Ваня-коммунист».
Только взглянут — что за пароходик,
с виду старомоден, неказист?
Точно все еще в кожанке ходит
бывший флагман «Ваня-коммунист».
Он живет — не тужит, воду роет,
многих непрославленных скромней, —
вплоть до августа сорок второго,
вплоть до грозных сталинградских дней.
Дни огня, страдания и славы,
ливни бомб, и скрежет их, и свист…
И становится на переправу
старый флагман — «Ваня-коммунист».
Из пылающего Сталинграда
он вывозит женщин и ребят,
а гранаты, мины и снаряды
тащит из-за Волги в Сталинград.
Так он ходит, ветеран «гражданки»,
точно не был никогда убит,
в комиссарской старенькой кожанке,
лентой пулеметною обвит.
Так при выполнении заданья,
беззаветен, всей душою чист,
ночью от прямого попаданья
погибает «Ваня-коммунист».
Тонет, тонет вновь — теперь навеки, —
обе жизни вспомнив заодно,
торжествуя, что родные реки
перейти врагам не суждено…
…Друг, не предавайся грустной думе!
Ты вздохни над песней и скажи:
«Ничего, что „Ваня“ дважды умер.
Очень хорошо, что дважды жил!»
1953
Бабье лето
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется
бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.
Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина…
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины!
Давно отгремели могучие ливни,
все отдано тихой и темною нивой…
Все чаще от взгляда бываю счастливой,
все реже и горше бываю ревнивой.
О мудрость щедрейшего бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю… И все же,
любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звезды все строже…
Вот видишь — проходит пора звездопада
и, кажется, время навек разлучаться…
…А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и
прощаться…
1956
Перед разлукой
Я все оставляю тебе при уходе:
все лучшее
в каждом промчавшемся годе.
Всю нежность былую,
всю верность былую,
и краешек счастья, как знамя, целую:
военному, грозному
вновь присягаю,
с колена поднявшись, из рук отпускаю.
Уже не узнаем — ни ты и ни я —
такого же счастья, владевшего нами.
Но верю, что лучшая песня моя
навек сбережет отслужившее знамя…
…Я ласточку тоже тебе оставляю
из первой, бесстрашно вернувшейся стаи, —
блокадную нашу, под бедственной крышей.
В свой час одинокий
ее ты услышишь…
А я забираю с собою все слезы,
все наши утраты
удары,
угрозы,
все наши смятенья,
все наши дерзанья,
нелегкое наше, большое мужанье,
не спетый над дочкой
напев колыбельный,
задуманный ночью военной, метельной, —
неспетый напев, — ты его не услышишь,
он только со мною — ни громче, ни тише…
Прощай же, мой щедрый! Я крепко любила.
Ты будешь богаче — я так поделила.