— Она не суицидница? — спрашивает доктор.

— Нет, — отвечает Риэлм, который идет рядом. Я моргаю, открываю глаза, смотрю на деревянную обшивку дома, к двери которого мы подходим. По его стенам вьется лоза, как будто дом пытается найти укрытие в природе.

— Хотя чувствует она себя неважно, — добавляет Риэлм. — Мы едва успели. Та, другая, даллас — ей нужна ваша помощь.

Доктор вздыхает, бормочет что-то, что мне не разобрать. Я лениво поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее, но пока Джеймс несет меня, все колышется у меня перед глазами. Мне тяжело даже перевести дух.

— Привет, дорогая.

И вот она рядом со мной — высокая, стройная женщина в очках. Ей около шестидесяти лет, темные волосы растрепаны, а на носу — родимое пятно. Она улыбается; зубы у нее желтые, неровные, но улыбка искренняя. Мне она сразу нравится.

— Ничего не говори, — нетерпеливо отмахивается она. — тебе нужно поспать, пока действуют лекарства. Но сначала я осмотрю твой бок, чтобы убедиться, что нет никаких серьезных повреждений.

— С ней все будет хорошо? — Джеймс и не пытается казаться храбрецом. Он совсем расклеился, и если бы меня не несли на руках, я бы обняла его, сказала, что со мной все в порядке, просто чтобы он не был так напуган.

— Думаю, да, — говорит доктор, и я чувствую, что она убирает волосы мне с лица. Джеймс разворачивается, чтобы мы зашли в дверь. Нас поглощает темнота. Окна занавешены, и над нами зажигается лампочка.

— Похоже, что гематома серьезная, но я все равно потыкаю в нее, просто на всякий случай.

Она хлопает меня по плечу, чтобы дать понять, что шутит.

— Ладно, кладите ее сюда.

Джеймс кладет меня на небольшую односпальную кровать, и я чувсвую под собой холодные простыни. Мне больно, голова кружится — но больше всего я боюсь быть наедине с кем-то, кроме Джеймса. Я хватаю его за рубашку, чтобы он не уходил от меня. Он садится на кровать рядом со мной, берет за руку, прикладывает ее к губам.

— Все, кроме блондина — на выход, — говрит доктор, и Аса с риэлмом тотчас выходят.

— Ну а теперь сними с нее эти ужасные серые тряпки, — говорит она Джеймсу, и тот высвобождает мои руки из рукавов серой пижамы. Эвелин склоняется на коени рядом со мной, осматривает мой бок, а потом действительно тыкает в него, заставив меня застонать. Она извиняется, но тыкает еще раз в других местах. Когда она заканчивает, подходит к шкафу для одежды, достает оттуда ярко-розовую футболку и протягивает ее Джеймсу.

— Пусть она наденет это, — говорит она. — Совершенно не желаю, чтобы она снова надевала серый цвет.

— Как она? — спрашивает Джеймс, а его голос напряжен.

— Контузия, синяк. Несколько недель ей придется поболеть. Но, насколько я вижу, самые сильные травмы будут эмоциональными.

Доктор берет маленький деревянный стул, ставит его рядом с кроватью, садится. Когда я заканчиваю одеваться, она оглядывает нас с Джеймсом.

— Мне так жаль, что вам пришлось пройти через все это. Но, может быть, вы меня посвятите в кое-какие подробности? Например, как Майкл Риэлм умудрился найти меня.

Я лениво смотрю на Джеймса, несколько раз моргаю, чтобы заставить себя проснуться.

— Когда нас забрали из фермерского дома, — начинает Джеймс, — Риэлм сидел в том фургоне, в который посадили меня. Он был одет как обработчик, и с ним был Аса, и они привезли меня в какой-то заштатный мотель рядом с больницей. Аса не был записан как участник облавы, так что в Программе и не знали, что он там появлялся. А то, что я там был, вообще скрывали, потому что официально я пустился в бега. Риэлм спас меня.

Сердце у меня начинает ныть, потому что я не знаю, что бы Джеймс мог сказать такого, отчего бы я простила Майкла Риэлма. Честно, не знаю.

— У меня была визитка репортера, — продолжает он, — и мы с риэлмом встретились с ним. Попросили его о помощи, пообещав, что предоставим ему историю, которая сделает ему карьеру, но не раньше, чем Слоан будет свободна.

Джеймс пожимает плечами.

— Риэлм выдал вас, Эвелин. Сказал, что может помочь Келлану взять у вас интервью, если тот поможет нам.

Все добродушие доктора тотчас исчезает, и она смотрит на дверь, по ту сторону которой ждет Риэлм. Как-то раз Риэлм сказал мне, что Эвелин заботилась о нем. Но если она скрывалась от Программы, имел ли он право выдаватьее? Имеет ли он право делать то, что делает?

Джеймс продолжает рассказ.

— Келлан-то и придумал пробраться в больницу и поднять там шум. Он пытался сделать это раньше и знал, что охрана прибежит, чтобы вывести его. Как только это произошло бы, мы с Риэлмом пробрались бы внутрь. Конечно, мы не ожидали, что Слоан попытается освободиться сама, но, наверное, следовало.

Джеймс улыбается, но все-таки он еще не отошел от мысли, что потеряет меня. Не помню, что происходило, когда я была в Программе в последний раз, но если бы не Джеймс с Риэлмом — меня бы не было. Настоящая Слоан Барслоу была бы мертва, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь почувствовать себя целой. Почувствовать себя в безопасности.

— А другая девушка? — спрашивает Эвелин, скрестив руки на груди. Что у нее написано на лице, я понять не могу — то ли она приняла деловой вид, то ли по-настоящему разозлилась.

— Даллас — одна из нас, — говорит Джеймс. — Но с ней жестоко обращались. Не думаю, что у нее все хорошо, и не важно, какой она выглядит снаружи. Риэлм думал, вы и ей сможете помочь.

— Похоже, Майкл Риэлм очень много думает, — говорит Эвелин. — Пожалуйста, продолжайте.

Она явно разозлена. Я рада, что действие торазина начинает ослабевать, а может быть, это адреналин быстрее течет по венам, потому что я начинаю ждать, что доктор нас выгонит вон.

— Мы планировали забрать Слоан и Даллас и приехать сюда, — говорит Джеймс. — Риэлм довольно долго знал, где вы живете и говорил, что именно поэтому он оставался в Орегоне, чтобы быть поближе к вам. Он ждал подходящего случая, чтобы показаться у вас на пороге. Наверное, это как раз и есть такой случай.

Эвелин молчит, и в этой тишине я оглядываю помещение, по всей видимости, ее спальню. В полутьме видно, как тут странно все обставлено. На стенах висят аляповатые пейзажи, написанные маслом, где изображен лес, а покрывала на кровати темно-зеленого цвета. Обстановка ту скромная, и мне приходит в голову, что мы только что разрушили то, что осталось от ее жизни. Она дала приют беглецам.

— Я знала, что однажды придет мое время, — торжественно говорит она. — И если я могу спасти еще несколько детей на пути из этого мира, да будет так. Как только в Программе узнают, где я нахожусь, ждите, что они нагрянут сюда. Вам нельзя оставаться надолго.

— Но если вы поговорите с Келланом, — Джеймс склоняется к ней, — вы можете рассказать ему свою историю. Мы можем уничтожить Программу. Риэлм думал, что вы знаете, как.

Эвелин быстро улыбается, поправляет свой красный свитер.

— Майкл всегда был очень высокого мнения обо мне. Правда в том, что люди Программы уничтожат меня намного раньше, чем правительство сможет предложить защиту. А я слишком стара и не могу больше убегать. И слишком устала. В мой голове множество секретов. Тех, о которых я никогда не забуду.

Она наклоняет голову, смотрит на джеймса.

— Похоже, у тебя то же самое?

Я и забыла в суматохе побега. Джеймс принял лекарство — он знает все про нас, про себя. О, боже. Что же знает Джеймс?

— Я не был доктором, — говорит он. — Мои секреты — ничто по сравнению с вашими.

Эвелин обеспокоенно склоняется к нему.

— С тобой все хорошо? — тихо спрашивает она. — Ты смог побороть депрессию?

Джеймс беспокойно переминается с ноги на ногу.

— Мне помогли, — говорит он. — С помощью Риэлма и таблеток, с самым худшим я справился. Сосредоточился на Слоан, на том, чтобы сделать так, чтобы она была в безопасности. Но это было нелегко. Ну, все равно, я думаю, что худшее позади.

Эвелин кивает.

— Не всем так повезло, — печально говорит она. — К этому нужно быть готовым. Воспоминания продолжат проявляться, а о некоторых вещах вспоминать будет нелегко.