— Итак, Вы пробыли с ним… ну, скажем, два или три года?

— Нет, трех лет не прошло.

— Возможно, чуть больше двух?

— Что в этом дурного? — взвизгнула Эфи, зло разрыдавшись. — Если я решила поселиться в Лондоне, а он иногда наносил мне утренние визиты, как старый друг, кому какое дело до этого? Что в этом дурного, спрашиваю я вас?

— Ну конечно же! Я и не говорю, что это дурно, — ответил Болл-юрист, подмигнув публике так, чтобы этого не увидели господа судьи, а также свидетельница. И в то время, когда… когда он наносил Вам эти утренние визиты, Вы уже знали, что это — Ливайсон?

— Да. Тогда я уже знала, что имею дело с капитаном Ливайсоном.

— А он никогда не говорил Вам, почему решил назваться Торном?

— Это была просто причуда. В тот день, когда он разговаривал со мной в кондитерской, в Свейнсоне, он внезапно, ни с того ни с сего, решил не называть своего настоящего имени. Вот он и сказал первое, которое пришло ему в голову. Он вовсе не собирался впредь именоваться Торном или представляться так кому-то еще.

— А вот в этом я не уверен, — сухо ответил м-р Болл. — Ну что же, мисс Эфи, я полагаю, этого пока достаточно. Введите Эйбнезера Джеймса, — шепнул он судебному приставу, когда свидетельница выходила.

Вскоре м-р Джеймс занял место Эфи.

— Вы только что сообщили их светлостям, что встретили Торна в Лондоне года через полтора после убийства, — начал Болл-юрист, делая еще один из своих «слепых» выстрелов. — Вероятно, это было в то время, когда она жила с ним. Ее Вы тоже видели?

Глаза м-ра Эйбнезера округлились от удивления. Он не знал о тех показаниях, которые только что дала Эфи, и поэтому никак не мог взять в толк, откуда вообще стал известно суду о ее пребывании с Торном. Сам он не обмолвился об этом ни единым словом.

— Эфи? — запинаясь, выдавил из себя м-р Эйбнезер.

— Да, Эфи, — резко ответил юрист. — Их светлостям известно, что она уехала из Вест-Линна к Торну, а вовсе не к Ричарду Хэйру, которого обвиняли в связи с ней. Я спрашиваю Вас: Вы видели ее? В то время их связь еще продолжалась.

— Ну… да, видел, — ответил м-р Эйбнезер, совесть которого теперь была чиста, хотя он по-прежнему не понимал, как об этом узнали — разве что сама Эфи не проговорилась, как он и предсказывал, не совладав с нервами. — Вообще-то, сначала я увидел Эфи.

— Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло.

— Как-то днем я оказался на Пэддингтон-уэй и увидел даму, которая входила в дом. Это была Эфи Хэллиджон. Как выяснилось, она жила там — снимала квартиру с гостиной. Эфи пригласила меня выпить чаю — и я принял это приглашение.

— Там Вы и увидели капитана Ливайсона?

— Я увидел Торна, поскольку полагал, что его зовут именно так. Эфи сказала, что я должен уйти не позднее восьми, так как она ждет старого друга, который иногда приходит поболтать с ней. Однако же, вспоминая старые добрые времена — правда, я мог не слишком многое рассказать о Вест-Линне, из которого уехал вскоре после нее, — мы заболтались и не заметили, что уже пошел девятый час. Когда Эфи спохватилась наконец, она спешно выпроводила меня, и, едва я вышел за ворота, как подъехал кэб, из которого вышел Торн и проник в дом, открыв дверь своим ключом. Вот и все, что я знаю.

— Почему же Вы, зная, что вину за отсутствие Эфи приписывают Ричарду Хэйру, не сказали б этом, вернувшись в Вест-Линн, и не сняли с него это обвинение?

— Я не мог сделать достоянием гласности чужую тайну. Эфи просила никому не рассказывать, что я видел ее. Я дал ей слово. Что же касается Ричарда Хэйра — какое значение это имело, когда с него не было снято гораздо более тяжкое обвинение в убийстве?

— Задержитесь, пожалуйста, — вмешался м-р Рубини, когда свидетель уже собирался удалиться. — Вы говорите, что вышли в девятом часу пополудни. На улице было темно?

— Да.

— Тогда как Вы можете быть уверены, что видели именно Торна?

— У меня нет ни малейших сомнений. Там был газовый фонарь, и я видел его не хуже, чем при дневном свете. Я также узнал его голос — готов поклясться в этом где угодно — да и его великолепного перстня с бриллиантом было бы достаточно. Он сверкнул при свете фонаря.

— Его голос? Он что, говорил с Вами?

— Нет, но они немного поспорили с кэбменом. Тот заявил, что ему заплатили недостаточно, так как он целых двадцать минут ожидал Торна. Последний выругался и швырнул ему еще один шиллинг.

Следующим свидетелем был человек, служивший конюхом у покойного сэра Питера Ливайсона. Он подтвердил, что подследственный и в самом деле гостил у его хозяина в конце лета и начале осени, в тот самый год, когда был убит Хэллиджон. Гость частенько уезжал верхом в направлении Вест-Линна и возвращался часа через три-четыре на взмыленной лошади. Выяснилось также, что ему случалось дважды подбирать и возвращать м-ру Ливайсону выпавшие из его кармана письма, и оба они были адресованы «капитану Торну». Впрочем, они пришли не по почте, поскольку на обоих отсутствовал адрес; почерк, похоже, был женским. Свидетель также добавил, что очень хорошо помнит слушание дела об убийстве Хэллиджона, наделавшее немало шума в графстве. Именно в это время м-р Ливайсон вернулся в Лондон, прервав свой визит к дядюшке.

— Какая изумительная память! — саркастически заметил м-р Рубини.

Свидетель, спокойный и респектабельный мужчина, невозмутимо ответил, что у него и в самом деле хорошая память, но особенно хорошо ему запомнилось именно то, что отъезд м-ра Ливайсона последовал вскоре после убийства Хэллиджона, поскольку этому сопутствовали особые обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Однажды, джентльмены, когда сэр Питер был на конюшне, он в разговоре с племянником просил того погостить еще и спрашивал, с чего это он внезапно засобирался в Лондон. М-р Ливайсон ответил, что едет по внезапно возникшему неотложному делу. В это время примчался кучер, весьма возбужденный, и сообщил, что Хэллиджон из Вест-Линна убит молодым Ричардом Хэйром. Помнится, сэр Питер сказал, что не верит в это и полагает, что произошел несчастный случай, а не убийство.

— Это все?

— Нет. М-р Ливайсон, чрезвычайно смущенный, попросил у дядюшки пять или десять фунтов. Сэр Питер, казалось, рассердился и спросил, куда девались пятьдесят фунтов, которые он подарил племяннику за день до этого. М-р Ливайсон ответил, что отослал их в письме, вернув долг офицеру из своего полка. Сэр Питер не поверил этому и заявил, что, скорее всего, он просто промотал эти деньги. М-р Ливайсон пытался убедить его в противном, однако выглядел каким-то смущенным: он вообще весь день был какой-то сам не свой.

— Так он получил пять или десять фунтов?

— Не знаю, джентльмены. Полагаю, что получил, ибо моего хозяина было так же легко уговорить, как женщину, хотя он мог сначала и поартачиться. В тот же вечер м-р Ливайсон укатил в Лондон.

Последним свидетелем был м-р Дилл. Он сообщил суду, что в прошлый вторник, вечером, возвращаясь от м-ра Бьючемпа, услышал какой-то шум в поле неподалеку от усадьбы г-на судьи Хэйра. Оказывается, сэр Фрэнсис Ливайсон, в одиночестве наслаждаясь прогулкой под луной, внезапно столкнулся с Отуэем Бетелом. М-р Бетел обвинил сэра Фрэнсиса, что тот «увиливает» от встречи с ним, а последний сердито заявил, что не знает его и знать не хочет.

— Вы были гораздо менее заносчивы в ночь убийства Хэллиджона, — язвительно заметил Бетел. — Вы помните, что я мог отправить Вас на виселицу? Одно словечко — и Вы оказались бы на месте Дика Хэйра.

— Дурак! — не выдержал сэр Фрэнсис. — Ты бы и сам угодил в петлю! Или тебе не заплатили за молчание? Может быть, ты хочешь вытянуть из меня еще что-то?

— Какая-то жалкая банкнота в пятьдесят фунтов! — разозлился Отуэй Бетел. — Лучше бы мне оторвало пальцы, прежде чем они прикоснулись к ней — вот о чем я не раз думал с тех пор! Ни за что не взял бы ее, если бы не минутное замешательство. С тех самых пор я не могу смотреть в глаза миссис Хэйр, зная, что мне известна тайна, раскрыв которую, я мог бы спасти ее сына от виселицы.