Я смеюсь.

— Твоя птица только что обозвала меня сукой?

— Да, я забыл предупредить, он немного женоненавистник. Моя мать ненавидит его.

— Он тоже ее так называет?

— Боюсь, что да. Он принадлежал сутенеру с Ямайки, который был очень плохого мнения о женщинах и всегда просил денег.

— Дай Джереми орех. Дай Джереми орех, — щебечет птица.

— Что это за попугай?

— Серый африканский.

— И как он попал к тебе?

— Его владелец задолжал мне денег и был вынужден в спешке покинуть страну, так что мне пришлось забрать его.

Джереми агрессивно смотрит на меня и хлопает крыльями.

— Ты мокрый.

Я задыхаюсь.

Би Джей поворачивается ко мне и в его глазах светится смех.

— Это не то, что ты подумала. Он просто хочет помыться.

Я смеюсь.

— Печеньку.

Би Джей дает ему что-то из кармана, и попугай берет в лапы и начинает грысть.

— О Би Джей. Мне кажется он просто великолепен.

Би Джей довольно улыбается и не может на свете существовать ничего, чтобы затмило его улыбку. Я расплавляюсь и превращаюсь в лужу на том месте, где стою.

— Только Господу известно, почему я так переживаю за эту глупую птицу, — говорит он.

— Ты слабак, — говорит Джереми, и начинает смеяться таким же смехом, как и человек.

Это на самом деле смешно, поэтому мы оба смеемся.

— Поцелуй. Упс, плохая птичка. Укуси собаку. Плохой пес.

— Сколько ему лет?

— Не знаю, но старше тебя и меня. Может за 40.

— Вау. Он может летать?

— Дай мне денег, сука, — щебечет попугай.

— Да, может.

— Ты выносишь его на улицу?

— Раньше выносил, но, похоже, ему не очень нравится.

Я наблюдаю, как Джереми принимает ванну. Это очень мило и забавно, поэтому мы оба смеемся. Я смотрю на Би Джея с попугаем, и с трудом могу поверить, что это именно тот агрессивный монстр, участвующий в боях, которого видела на тайной самодельной арене.

Я предлагаю Джереми орех. Он выхватывает его у меня и быстро улетает прочь, щебеча:

— Где мои деньги, сука?

Я смеюсь и Би Джей хватает меня за талию. Я поднимаю на него глаза высокого и широкоплечего, и смех замирает у меня в горле.

— Пришло время, чтобы мой член оказался внутри тебя, — говорит он.

Я запрыгиваю на него, обернув ноги вокруг его бедер.

— Нести меня в свою постель и очаруй, — смело шепчу я.

Он поднимается со мной по лестнице, открывает дверь в спальню, именно в ту, где я получила свое наказание. Он ставит меня на ноги рядом с кроватью. Снаружи воет ветер, но в комнате абсолютно тихо. Я не слышу даже стука собственного сердца, единственно потрескивает огонь в камине.

Он целует меня, и когда отстраняется, я уже полностью обнаженная.

— Хитрый ход. Теперь покажи мне свой член, — хриплю я.

Он сбрасывает в сторону футболку и расстегивает брюки. Я упиваюсь тату на его загорелой коже, с трудом выпирающими бугрящимися мышцами и прослеживаю прямую дорожку из черных волос, уходящую вниз к промежности. Последний клочок одежды сползает на пол, и я задерживаю взгляд на его члене, который настойчиво мне кричит — съешь черт побери меня, можешь с черной икрой, или вишней в ликере и двумя шариками мороженого, или же меня одного, но только съешь.

Я люблю его бешенный член.

Я хватаю его за бедра и медленно опускаюсь вниз, беря его толстый член в рот. Он стонет от удовольствия. Жар его страсти перетекает ко мне по коже. Мне нравится сосать его. Я делаю также, как и все другие женщины, берущие его в рот, в своих воспоминаниях, которых у меня нет. Это всего лишь нерадивые призрачные мысли.

Снаружи бушует гроза. Небо становится молочно-белым, тени двигаются по комнате, но я не останавливаюсь. Каждый раз, как только он подходит к грани, я делаю паузу, изменяя свой ритм. Он шипит сквозь зубы от досады. Я понимаю его, поскольку мои игры раздражают. Но во всем этом присутствует что-то. Губы уже немеют от движений, но я не останавливаюсь, словно сосать его член — это старинная традиция, которая может принести несчастье, если я остановлюсь.

Но у него имеются другие мысли.

Он полный решимости накручивает мои волосы на кулак, чтобы я больше не могла устанавливать своим правила и начинает двигаться в своем собственном ритме, подводя себя к кульминации. Я чувствую соленый вкус его сперты, брызнувший мне в рот и резко отстраняю голову назад, брызги попадают на мое лицо, губы, подбородок и естественно его семя стекает вниз у меня по горлу. Нет ничего, чего бы он уже не проделывал с другими женщина, что делает только со мной. Последняя капля опускается на мою кожу, я медленно слизываю его сперму с губ.

Он размазывает остальную по моему лицу, шеи и груди.

Затем толкает меня на спину и прижимается к моему мягкому телу своим стальным накаченным торсом, подминая под себя красиво, и входя, пока я выгибаюсь под ним, принимая. Ощущение волшебства. Мои бедра поднимаются. Мои внутренности чувствуются саднящими. Я с трудом дышу. Вскрикиваю. Затормаживаюсь Его мышцы напрягаются от пульсации. Мы движемся вместе, слаженно скользя друг против друга. Я чувствую, как его член опять набухает внутри меня, мое дыхание становится затрудненным. Ни на секунду он не оставляет моих глаз, его взгляд тлеющий огонь, напряженный. Эта минута отправляет в цветные грезы, богатые как вино. Я вздыхаю от его нежных рук и бархатных губ.

Уже позже я надеваю его футболку, и мы пьем яблочное махито. Он смешит меня, и я весело заливаюсь смехом. Мы занимаемся сексом на полу. Потом мы опять пьем еще больше мохито и едим холодную курицу, и попкорн. Я чувствую себя замедленной, опьяненной.

— Ты готов еще трахаться? — спрашиваю я, растягивая гласные.

— Из Фукусимы произошла утечка радиации?

Я стягиваю его футболку, и волосы падают на мою голую спину, я ползу к нему через разложенную еду.

Он опускают свою загорелую руку на мое бледное обнаженное плечо.

Я толкаю его на пол и забираюсь на него сверху. Сильными руками он обхватывает меня за талию, чтобы удержать в более устойчивом положении, пока я опускаюсь на его член. Я знаю, что пьяная, поэтому движения разрозненные. Несмотря на это, мы быстро кончаем. Я лежу на нем и слушаю как глухо стучит его сердца. Мне нравится, когда он находится у меня внутри.

— Я могу так заснуть, — шепчу я.

— Обопрись на руки и колени, женщина.

Несколько часов спустя, огонь потух, превратившись в угли и пепел. Я лежу усталая и дрожащая рядом с ним в темноте, тянусь рукой и дотрагиваюсь до него, жест одновременно вопросительный и трепетный. Мои глаза широко раскрыты и в них светиться что-то новое, знания, настолько сильные от произошедших эмоций, я никогда не была по-настоящему настолько живой.

— Мне пора уже возвращаться в Лондон.

Он поворачивается ко мне, выражение его лица кажется опьяненным то ли от спиртного, то ли от желания, которое светиться в его глазах.

— Еще нет. Я не закончил с тобой.

— Ах, — задыхаюсь я, когда мои соки брызгают ему в рот.

20.

Лейла

— Я получила работу, — кричу я в телефон.

Он смеется, мне так нравится, когда он смеется.

— Ты сейчас разговариваешь с дизайнером по интерьеру Vincent & Prestige’s Studio’s. Я начинаю свой первый дизайн-проект с отделкой задания в понедельник!

— Хочешь отпразднуем за обедом?

Я чувствую разочарование, подобно волне, окотившее меня с ног до головы.

— Я не могу. Я иду за покупками с моей невесткой за детскими вещами.

— Как поживает Лили?

— Она тихо психует, убеждая Джека, что ей следует рожать совершенно естественным путем в ванной. На самом деле она собиралась рожать без эпидуральной анестезии! Видимо, она будет сосать сахарные пилюли плацебо все это время. Я сказала ей, что она с прибабахом. Когда я буду рожать ребенка, то хочу быть в отключке. И я не имею в виду эпидуральную анестезию. Я имею в виду общий наркоз. Я не хочу ничего чувствовать! Ничего. Я хочу проснуться, и увидеть своего мужа, держащего розового ребенка чистого и завернутого в одеялко.