— Вор забрался, — решил капитан. — У него ничего не вышло, ну и ладно. Пойдемте спать.
— Я спать не буду, — ответил Жак Обираль. — Теперь с мальчика нельзя спускать глаз.
Вы преувеличиваете, друг мой, — успокаивал его капитан. — Ничего страшного не произошло.
— А кто это, по-вашему, был? спросил Жак Обираль с тревогой в голосе.
— Какие-нибудь сопливые хулиганы, испугались и сами смылись.
— На середине реки мы нагнали шлюпку, в ней был старик с двумя мальчишками. Он уверял, что они плывут с острова.
— Ну, если вы боитесь стариков и детей... — пробормотал капитан.
Вскоре все стихло. Немного погодя снова раздались шаги и несколько негромко произнесенных слов: это сменился вахтенный. Выждав еще целый час, Гаспар тихонько выбрался из своего укрытия. Он надеялся незаметно проскользнуть на нос яхты и спуститься по якорной цепи.
Небо было уже не такое черное, слабый, какой-то смутный свет разлился вокруг. Спрятавшись в тени мостика, Гаспар озирался, еще не решаясь добежать до трапа. Он прислушался, и ему показалось, будто с кормы доносится чей-то кашель. Если вахтенный был там, ничто не мешало Гаспару удрать так, как он задумал. Мальчик горько пожалел, что не прыгнул в воду, когда рядом был Никлас с лодкой: теперь придется самому, без всякой помощи плыть до берега. А может быть, Никлас вернулся, чтобы прийти ему на выручку? С середины реки ему послышался тихий плеск весел.
Гаспар решился наконец обойти высокую, окруженную решеткой трубу. Осторожно, на цыпочках сделал шаг, потом еще один. Он уже готов был к последнему броску, как вдруг увидел за трубой темную фигуру. Жак Обираль! Он ведь сказал, что не ляжет спать, и, видно, выбрал этот сторожевой пост, где мог в любую минуту включить прожектор и осветить всю яхту.
Человек стоял неподвижно и очень прямо. Он был, похоже, в белом костюме, но голова его казалась огромной и черной. Стоит спиной? Гаспар снова отступил в тень. Когда он наконец набрался духу и снова шагнул вперед, человек так и не шевельнулся. Эта неподвижность не успокоила Гаспара, а еще больше напугала. То, что он принял за человеческую фигуру, было всего лишь вентиляционной трубой, через которую поступал воздух в машинное отделение, но это он узнал потом. А пока Гаспар подозревал, что перед ним вовсе не человек, но боялся подойти и убедиться. Сердце его готово было выскочить из груди. Живот схватило так, что мальчик согнулся пополам. Пожалуй, лучше ему было снова спрятаться в шлюпке и немного прийти в себя, а потом попытаться еще раз. Может быть, удастся перебраться на нижнюю палубу не по трапу, а как-нибудь иначе. Он снова юркнул под парусину и едва успел улечься на дне шлюпки, как услышал, что кто-то поднимается по трапу. Верно, вахтенный обходил судно. Гаспар слышал, как он прошел мимо неподвижного человека — го есть трубы, — не обменявшись с ним ни словом. Это безмолвие вселило в Гаспара новые страхи: как будто враги бесшумно, крадучись, окружали его, грозные и беспощадные. Вахтенный снова спустился на нижнюю палубу. Гаспар выждал добрых полчаса, прежде чем осторожно приподнять край парусины. Занимался день. Яркий свет залил палубу, белый мостик и вентиляционную трубу.
Бежать было поздно. Потеряв всякую надежду, Гаспар снова лег на дно шлюпки и уткнулся лицом в скрещенные руки. С мыслью о тихой гостинице в Ломенвале он уснул.
Глава VI СТРАННОЕ ПЛАВАНИЕ
Лучше всего на свете спится под мерное урчание моторов, когда судно неспешно уходит из порта в открытое море. Разве только скрежет якорной цепи мог бы разбудить Гаспара. Но мальчик не проснулся, и когда нос яхты рассек воду Шельды, плеск пенных барашков слился с утробным голосом машин в ласковую колыбельную, навевая Гаспару самые сладкие сны. Время от времени слышался металлический лязг румпеля. Яхта — она называлась “Дивная гора” — миновала Лилло и вошла в голландские территориальные воды. Снялись с якоря в пять часов утра. Солнце стояло уже высоко, когда яхта обогнула Виссинген и вышла в Северное море; волны заплескались о ее борта, и началась качка.
Гаспару снился большой город, глядящийся в бескрайнюю водную гладь. Широкие проспекты выводили на залитые светом набережные. По обеим сторонам проспектов высились огромные дома. Эти дома вели себя странно: они то вдруг словно опрокидывались назад, то выпрямлялись, а потом кренились вперед. Гаспар смотрел во все глаза на дом этажей в сорок, по крыше которого прогуливалась девочка или молодая девушка под зонтиком. Каждый раз, когда здание покачивалось, ему казалось, что девушка вот-вот упадет. Вдруг дом качнулся особенно сильно, и каменная кладка рассыпалась. Девушка исчезла среди камней, которые раскатились по проспектам, а потом стали складываться в огромную гору; гора зашаталась, готовая обрушиться на Гаспара, и тут мальчик открыл глаза.
Он обнаружил, что нет никаких домов, а он сам перекатывается с боку на бок по дну шлюпки, и услышал, как разбиваются волны о борта яхты. Не так давно пегая лошадь умчала его через леса и долы, теперь корабль уносил его в море. Чему, собственно, удивляться? Дальше —больше, и бог весть когда это кончится.
Гаспар не решался шевельнуться. Он вспоминал сады Ломенваля, ограды, к которым он подходил тихими вечерами, чтобы подслушать обрывки разговоров. Тогда ему нравилось мечтать, мысленно повторяя редкие для этой глуши слова, — и однажды кто-то заговорил о море. Неужто ему достаточно было раз услышать это слово, чтобы неведомая сила занесла его в соленые просторы и увлекала все дальше от берега? Гаспар перебрал в памяти события минувшей ночи и обругал себя дураком: надо было прыгать в воду и плыть к лодке, когда Никлас звал его. А он перепугался, растерялся и зачем-то полез на яхту. И какой бес его попутал? Но, в конце концов, он ведь никогда не видел моря — и от этой мысли у Гаспара снова стало спокойно на душе. Он скорчился на дне лодки под парусиновым потолком и прошептал короткую молитву. Потом осторожно отвязал веревку и приподнял край парусины, чтобы посмотреть на море.
Повсюду, насколько хватало глаз, до длинной, чуть изогнутой линии горизонта, плескалась вода, а на ней кудрявились ценные барашки, ослепительно белые в сером свете дня. Зеленоватые бездны приоткрывались между волнами. Эта дивная картина лишь на короткий, невозможно короткий миг мелькнула перед глазами Гаспара. Он не успел даже толком увидеть, какое оно, море: чья-то рука схватила его за волосы и грубо выволокла из шлюпки. Как мешок, мальчика швырнули на доски палубы. Над Гаспаром стоял матрос и смотрел на него; взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Ах ты, гаденыш! Если я не вышвырну тебя за борт, пока никто не увидал, так мне же еще и достанется!
Поток грязных ругательств обрушился на Гаспара. Мальчик хотел было подняться, но от увесистой затрещины снова рухнул на палубу и остался лежать, оглушенный, почти без сознания.
— Что случилось? — раздался чей-то голос.
К ним уже бежал еще один матрос. А над перилами показалась голова Жака Обираля, который проворно взобрался по трапу.
— A-а, так у нас тут “заяц” объявился, — медоточивым голосом проговорил Обираль. — Оказывается, мы плохо вчера искали. Позвольте полюбопытствовать, зачем вам понадобилось прятаться на этой яхте, молодой человек?
Гаспар не мог и слова вымолвить. Даже при* дя более-менее в себя, он твердо решил молчать. Главное — чтобы его не узнали. Впрочем, кому могло прийти в голову, что деревенский мальчишка из далекого Ломенваля сумел добраться до самого Антверпена и что у него хватило ума разыскать яхту и смелости проникнуть туда невзирая на бдительную охрану? Гаспара между тем уже тащили в кают-компанию, где г-н Драпер с капитаном пили аперитив. Роскошь обстановки поразила Гаспара. Красные бархатные кресла, золоченые панели. Ему казалось, будто он попал в Сказочный дворец. Занавеси, которыми были задернуты иллюминаторы, ритмично колыхались, то и дело вздымаясь от ветра. У Гаспара закружилась голова, и он схватился за маленькую медную колонну. Матрос со злостью стукнул его по пальцам: