Зато Груммоху эта охота пришлась весьма по вкусу. Он один сумел добыть не менее сорока голов огромных неуклюжих животных. Он вел себя так, как если бы ему пришлось сражаться с людьми, наносил удары ножом направо и налево, а затем ловко отскакивал в сторону, подальше от тяжелых копыт и косматых голов быков, которые, падая замертво легко могли сокрушить менее ловкого человека.

У краснокожих он получил имя «Победитель Бизонов». К нему явились послы по крайней мере от четырех племен, предлагая охотится вместе с ними и жить в их жилищах.

Но Груммох каждый раз отрицательно мотал косматой головой и вежливо отказывался.

– У меня уже есть и жилище, и хозяин, – говорил он. – Не пристало мужчине изменять своему вождю.

К Харальду краснокожие тоже прониклись великим уважением. Однажды в лесу на поляне, где было темно от свисающих до земли еловых веток, он наткнулся на целый клубок ядовитых змей. Викинг кинулся топтать их и мгновенно всех передушил до того, как они успели вонзить в него свои ядовитые зубы.

За это он был прозван «Погубитель Змей». А краснокожие из племени оджибивег, наблюдавшие это необычную схватку, подарили ему браслеты из змеиной кожи.

И каждый раз, когда кто-нибудь из викингов одерживал подобные победы, Ваваша и Гичита созывали все племя беотуков и устраивали пляски под барабан вокруг костра. Барабаны всех размеров и цветов редко молчали у вигвамов беотуков,

И каждый раз, когда начиналось такое празднество, Хеоме Безрукий шел на берег озера и горестно, безутешно рыдал и молил своих богов, чтобы чужеземцы, чья сила и мужество злили и унижали его, были бы наказаны. К этому времени он научился улыбаться, разговаривая и со своим братом, и с Харальдом, и с Груммохом, искусно скрывая черные замыслы. В мучительных снах он видел, как все трое тонут в озере или гибнут под каменным обвалом, или как их топчет разъяренное стадо бизонов. В своем воображении он всегда видел их мертвыми. И тогда путь к сердцу Гичиты и к сердцам его соплеменников становился свободным…

И вот наконец наступило полнолуние. Великий ведун краснокожих велел своему посыльному, с острым ножом из оленьих рогов обойти все вигвамы, что означало – «пора настала». Такими ножами-копалами и добывался священный камень. Теперь каждое племя могло само решать, когда отправиться в Священный Карьер. Из добытого там камня и будут делаться трубки, и бусы с изображением человеческих лиц, и браслеты для молодых жен, и серьги для юных воинов. В Карьер следовало направляться безоружными и иметь при себе только нож из оленьих рогов, чтобы копать им мягкий, еще не застывший красный камень.

Этот закон ни разу не был нарушен с тех пор, как первые краснокожие явились сюда перебравшись через северные льды, тысячу жизней назад.

И вот на следующее утро еще до зари поднялось племя Гичиты и болотных кри. Вместе с ними встали и викинги. Они позавтракали в полном молчании. Им не полагалось брать с собой еду или питье. Есть разрешалось только вечером. Груммох рванул зубами огромный кусок жареного бизоньего мяса.

– Ну, раз я не имею права есть до самого заката, так я хоть сейчас заставлю свои зубы поработать! – нарушил он торжественную тишину.

Ваваша похлопал его по спине и сказал со смехом:

– У нас есть поговорка: «Большие едоки – малые копальщики». Смотри, чтобы твой нож сегодня вонзился в землю глубже всех, потому что ты больше всех наелся с утра!

Груммох притворился обоженным.

– Ну, если ты так говоришь, тогда я потащу на горбе целого бизона, чтоб откусить кусочек-другой еще и по дороге. Надо же чем-то подкреплять свои силы, друг мой!

Священный карьер был расположен примерно в двух лигах от озера. Ваваша был очень озабочен тем, чтобы его народ прибыл на место раньше других. Надо было занять место поудобнее. Он торопил соплеменников, внимательно следя за тем, чтобы у каждого был нож из оленьих рогов и кожаный мешок. Туда складывались накопанные корни.

Между вигвамами он встретил Харальда.

– Я ищу моего брата Хеоме, – сказал Ваваша с тревогой, – и нигде не могу его найти. Его нет в вигваме, где он живет. И это очень странно, потому что каждый год Хеоме ходил вместе со всеми, и хотя брат не может копать, он от имени всех возносил молитвы.

– И одного моего человека тоже нет, – ответил Харальд мрачно, – Кнута Ульфссона. Я его нигде не нашел. И это тоже странно, потому что раньше он всегда ходил за мной по пятам. Думаешь, они ушли раньше нас, не пожелав дождаться?

Ваваша в задумчивости потер свой медно-красный подбородок.

– Может, они и вправду вышли раньше, – сказал он неуверенно, – и дождутся нас в карьере. И если это так, то они должны уйти одни. У нас все остальные на месте. Но как говориться, «две одинокие собаки добудут не так уж много оленей».

Они больше ничего не сказали, а и отправились, как и положено, бегом в сторону священного карьера.

Какое-то время они двигались в полной тишине, потому что все остальные краснокожие племена еще не проснулись. Вскоре они поравнялись с заболоченным ручейком, протекавшим в неглубокой лощине. Его темная вода пахла неприятно – болотом и разлагающимися останками животных, забредших туда со стрелой охотника в боку, или погибших от каких-либо болезней, например, той, что причиняет ядовитое растение джураба.

Место было, надо сказать, ужасное, в этом мнении все викинги оказались единодушны.

– Уж не притаились ли здесь где-нибудь тролли? – спрашивали они друг друга. Беотуки все время сморкались и сплевывали, чтобы злой дух этого места не проник им в сердце и не отравил их.

А болотные кри привыкли к такой местности, они бодро шагали с улыбками на лицах, точно гниющие корни и падаль не могли причинить человеку ни малейшего вреда. Вдруг из куста терновника, вырисовывавшегося на фоне утреннего неба со странным, зловещим криком вылетела птица. Бегущие люди разом остановились, приглядываясь. Это был болотный ястреб. Перышки его растрепались, некоторые были обломаны. Казалось, он недавно побывал в сражении с другими птицами.

– Ястребы очень храбрые птицы, – заметил Ваваша. – Они обычно не пугаются и не издают криков, когда видят человека. Это дурной знак, друзья мои.

– Смешно человеку останавливаться или поворачивать назад только из-за того, что какая-то престарелая птица вдруг почувствует, что жизнь не так уж и прекрасна, – сказал Груммох.

– Мы обычно стараемся прислушиваться к тому, что нам хотят сообщить звери или птицы, – ответил Ваваша. – Эта птица поведала о своей печали. Кто-то напугал ее рано утром. Этот ястреб испугался не нас, поверь мне.

Они продолжали свой бег, а Харальда все не покидала мысль о Кнуте Ульфссоне, ведь берсерк мог причинить горе не только птице, когда впадал в ярость.

Некоторое время спустя один из болотных людей подбежал к Ваваше, показывая медный браслет, который толстым слоем покрывала хлипкая грязь.

– Я нашел браслет у самой воды, сын вождя, – сказал он.

– Он принадлежит моему брату Хеоме, – посерьезнев, сказал Ваваша. – Нам надо быть осторожнее. Боги обратились к нам дважды. Первый раз через птицу, второй – через этот браслет. Было бы глупо заткнуть уши и закрыть глаза, не видеть и не слышать. Это поданные нам знаки.

– Их всего двое, а нас много, – заметил Груммох. – Что до меня, то я продолжил бы бег, да еще распевал бы при этом во весь голос. И кто может нам что сделать, если к карьеру все идут безоружными ни у кого нет ни меча, ни ножа, ни боевого топора?

Ваваша никак не отозвался на его слова, но в дальнейшем бежал осторожно, глядя себе под ноги и высматривая следы. Временами он склонял голову набок, то на одну сторону, то на другую, как это делают звери, когда силятся что-либо понять.

Но все было спокойно, и наконец они вышли из длинной лощины, где воняла болотная вода и жужжали мухи. Перед ними высился круглый глиняный курган. На фоне голубого неба он казался гладко отполированным шлемом. Человек сорок, не толкаясь, могли бы удобно расположиться на нем.