Вернувшись к машине — хорошо, что еще не уехал таксист, — разгоряченный Вадим Андреевич открыл дверцу «Жигулей» и в сердцах сказал:

— Зачем ты, идиотка, полезла в такси?

Это было не так, он ведь видел, что Машу силком туда затащили, но в нем еще не улегся гнев, азарт погони.

Маша взмахнула черными ресницами, они у нее были длинными и пушистыми, как у матери в молодости, и проговорила:

— Они спросили, как доехать до Некрасовского рынка, я стала объяснять и… вдруг очутилась в машине.

— Ты что же это, мастер, — укоризненно сказал шофер, оценивающе глядя на него. — Весь зад мне разворотил… Тут ремонта на пару сотен.

— Перебьешься, — заметил Белосельский, подходя к нему, — Скажи лучше, что это были за люди? Они дочь мою силком затолкали в твою машину и ты, скотина, ни слова не сказав, повез их!

— Такая моя работа: мне платят, я и везу, — пробурчал шофер, сообразивший, что дело тут темное и может плохо для него обернуться, — Люди-то разные, каждому в душу не заглянешь.

— В душу! Достаточно было посмотреть на их рожи!

— Мало ли кто ко мне садится? — бросив взгляд на бампер, сердито заметил таксист.

— Ты же видел, что они затевают гнусное преступление?

— Они попросили подъехать к школе и подождать знакомую, — в грубом голосе шофера послышались тревожные нотки, — А что у них за дела — разве это меня касается?

— Кто хоть они?

— Откуда я знаю? — пожал плечами шофер, — Остановили меня у Некрасовского рынка, школу эту знают… Девочка не кричала, не возмущалась. Я и подумал, что это их знакомая.

— Куда велели ехать? — допрашивал Вадим Андреевич. Шофер все больше мрачнел и уже не смотрел на свой помятый багажник.

— На Охту, а номер дома не назвали… Послушайте, товарищ, я тут ни при чем. Клиенты у нас разные, есть и такие, что ножик в спину тычут нашему брату, таксисту. Режут и убивают. А эти вроде на бандитов не похожи: хорошо одеты, вежливые, бабок у них полно. Не торопясь, сунули мне четвертак.

Вадим Андреевич перевел взгляд на свою машину: бампер тоже смят посередине, капот с правой стороны вдавился внутрь, одна фара разбита.

— Раз такое дело, — перехватив его взгляд, просительно заговорил шофер, — разойдемся по-мирному, без милиции? Оба пострадали… Это что, твоя дочь?

— Катись ты к черту! — отвернулся от него Белосельский и пошел к машине. Наверное, таксист не врет, этих южан он не знает, зато знает, что рыночники хорошо платят за проезд. Ну а если что прояснится, его всегда можно по номеру машины найти. Да, у них ведь на торпеде прикреплена табличка с фамилией шофера. Он вернулся к «Волге», заглянул в кабину.

— Если ты понадобишься, товарищ Рыжиков А. И., я тебя найду, — не прощанье сказал ему Вадим Андреевич. — Тебе в таксопарке быстро отремонтируют, а мне придется покрутиться…

— У нас тоже без бабок никто пальцем не пошевелит, — проворчал таксист, хлопая не закрывающимся багажником.

— Ты хоть испугалась? — спросил он Машу, трогая машину. Нужно готовить сотню и отогнать в гараж к знакомому автослесарю, тут работы на неделю, не меньше.

— Это рэкетиры, папа?

Может, и впрямь рэкетиры? Мстят Белосельскому за «Русскую газету»? Подкупили их? Вряд ли, скорее всего зажравшиеся торгаши с Некрасовского рынка. Именно такие покупают наших девчонок, денег у них как грязи. Уж это-то Вадим Андреевич прекрасно знает, сам поработал не один месяц грузчиком на рынке…

— Что они тебе говорили?

— Сказали, что у них видео, покажут американский фильм… Я стала кричать, но с усиками, кажется, звать его Гига или Гиря зажал мне кожаной перчаткой рог и пригрозил, что нос сломает, если я пикну.

— Нос?

— Так он сказал.

— А что же таксист? Рыжиков А. И.?

— Он молчал и делал вид, что ничего не слышит.

— Они тебя… лапали? — помолчав, спросил Вадим Андреевич.

Гнев снова овладевал им. Почему милиция допустила, что в Ленинград едут отбросы из южных республик и Средней Азии и творят здесь, что вздумается? Ведь чаще всего у нас задерживают за бандитизм, насилие, квартирные кражи приезжих гастролеров. И до чего обнаглели: стали прямо у школы хватать и засовывать в машины красивых девочек!

— Этот Гига потрогал мою грудь и сказал, что я прекрасна, как царица Тамара. Кто это такая?

— И ты стерпела?

— Я решила, когда машина остановится, звать людей на помощь.

— Людям наплевать на все на свете! — вырвалось у него.

— А что же я должна была делать?

— По твоему виду не скажешь, что ты сильно напугалась, — покачал головой Вадим Андреевич.

— Я знала, что ты меня выручишь, — улыбнулась Маша. Синие глаза ее блеснули, — И потом я увидела нашу машину и тебя за рулем. И мне стало не страшно. Я знала, что ты бы с ними обоими справился.

— А где твой… приятель-портфеленосец? — спросил он, вспомнив про высокого худощавого парнишку из школы, — Когда надо, его нет…

— A-а, Костя Ильин… — улыбнулась Маша, — Мы с ним поругались. Дурачок он. С ним скучно.

— А с этими было весело? — сварливо спросил Вадим Андреевич.

— Я бы им все рожи расцарапала, если бы они до меня дотронулись, — беспечно ответила дочь.

— Что же этого Гигу или Гирю не тронула?

— Мне же не больно было.

— Машенька, ради Бога, не заговаривай больше с незнакомыми мужчинами, — проникновенно проговорил Вадим Андреевич, останавливаясь у своей парадной, — Беги от них, как от чумы!

— Не все же такие, папа! — укоризненно посмотрела на него дочь. И он подумал, что она уже не маленькая наивная девочка и его отцовские советы — пустой звук для нее. Он проводил ее взглядом: высокая, стройная, длинные ровные ноги и попка уже крепкая, круглая. Почти такой впервые увидел он на берегу Чистой свою Аэлиту в 1963 году… Вспомнилась давнишняя поговорка: «малые детки — малые заботы, большие дети — большие заботы!» Может, пословица звучит и не так, но смысл точный.

Маша обернулась от двери в парадную, пристально посмотрела на него. Аккуратный тонкий носик ее сморщился.

— Папа, пожалуйста, не называй меня идиоткой? — сказала она.

— Извини, — усмехнулся он, — Наверное, я идиот.

— Меня так никто не называет… — хлопнула тяжеловатая дверь и дочь исчезла.

На черной липе в сквере сидела ворона и косила на него блестящим круглым глазом. Ветви на дереве уже не искрились изморозью, с крыш свисали желтые сосульки — наверное, скоро закапает, в городе долго мороз не держится. И будто в подтверждение этой мысли с покатой крыши с обвальным шумом съехал увесистый шмат снега и белыми брызгами разлетелся под окнами большого кирпичного дома. Ворона свечой взлетела, несколько раз отчаянно каркнула и серым трепыхающимся лоскутом скрылась за соседним домом.

8. Отец и дочь

Вадим Андреевич сидел за письменным столом в большой комнате, одновременно служащей и кабинетом, и спальней, и писал гневную статью о разгуле преступности в свою газету. Сюда вошел и случай, произошедший у школы. Как же так получилось, что родители теперь должны встречать своих дочерей-подростков после уроков, иначе самых симпатичных девочек могут запросто силком посадить в машину и увезти в какой-нибудь притон. В средние века похищали девушек, чтобы с ними обвенчаться, а ныне — садистски изнасиловать, а то и убить. В вечерних программах телевидения все чаще показывали портреты детей, подростков и объявляли, что они исчезли из дома, и если кто-либо видел их, то пусть сообщит по такому-то телефону в райотдел милиции. Подавляющее число преступлений, насилий, зверских убийств совершали в Ленинграде приезжие из южных республик и Средней Азии. Трудно представить, чтобы кто-либо из русских в этих же самых республиках изнасиловал или зверски убил грузинку, узбечку или казашку. Что бы тогда было в этом городе? Вырезали бы всех русских… Местные власти, якобы опасаясь возникновения межнациональных конфликтов, не принимали решительных мер, чтобы оградить ленинградцев от террора распоясавшихся приезжих бандитов. Даже пускались на такие объяснения для дураков: мол, там, в республиках, большая незанятость населения на работе, вот молодые люди и становятся преступниками от безделья и неустроенности. Своих соотечественников они опасаются грабить и убивать, вот и едут скопом в Россию, где проживает самое незащищенное в правовом смысле население. И терпимость русских ко всем невзгодам и притеснениям общеизвестна. С момента образования Союза советских нерушимых республик из России растаскивают все национальные богатства по окраинам. Все прорехи там покрываются из бюджета одной России. Десятилетия россияне работают как рабы на государство, которое заработанные средства тратит на дикие, экологически вредные проекты или затыкают ими дырки в республиках. В Россию — ничего, а из России — все, что только возможно, выкачивается. Каждый год десятки миллиардов рублей идут в республики, вот там за чужой счет и развилось национальное самосознание, а русские все больше нищали, становились бесправными, беззащитными и денационализированными. Каждый новый правитель старался поскорее всему миру доказать, что он интернационалист и, будучи по национальности русским, все готов был отдать другим народам, отрывая от своих соотечественников. А сколько средств за границу? Поддерживались дикие для России режимы, туда тоже перекачивались из нее миллиарды. От себя лично правители никогда ничего не отрывали, потому что жили неизмеримо обеспеченнее и богаче самых расточительных российских вельмож и царей! И в отличие от них ни за что не отвечали. Жили по принципу: после нас хоть потоп!..