Я разворачиваюсь к сцене, точно также подаюсь вперед, мне хочется попробовать, смогу ли я так же страстно наслаждаться классической музыкой. Буквально через несколько минут, я вдруг ловлю себя на мысли, что классическая музыка проникает полностью в меня, такого не совершает ни одна музыка, которая заставляет меня двигаться в такт с ней, а эта заставляет мой дух парить. Причем настолько сильно, что у меня возникает такое чувство, словно я покинула этот концертный зал.

Потом Зейн ведет меня в тихий ресторан. Там довольно-таки хорошо его знают, поэтому зарезервировали столик для нас в укромном уголке.

— Это было прекрасно, — говорю я.

— Хорошо. Я рад, что тебе понравилось, — отвечает он, но слова звучат так, словно он даже не задумывается, о чем говорит. Дальше течет разговор несколько высокопарный и странный.

— Все хорошо? — спрашиваю я.

— Да, у меня очень много работы, если ты закончила, нам следует уйти, — говорит он.

Мы почти не разговариваем в машине, и когда входим в дом, Зейн поворачивается ко мне в фойе.

— Ложитесь спать и не жди меня. У меня много работы.

— Хорошо, спокойной ночи, — отвечаю я.

Я даже не успеваю его поцеловать на прощание, он отворачивается и шагает в свой кабинет. Я иду вверх по лестнице, чувствуя себя рассерженной и одновременно растерянной. Оказавшись наверху я облачаюсь в пижаму, и спускаюсь в его спальню на первом этаже. Горничная уже зажгла лампу на прикроватной тумбочке и откинула одеяло. Я направляюсь к кровати и ложусь, пялясь в потолок, как минимум час, пока наконец не засыпаю.

* * * 

Не с того ни с сего я просыпаюсь, чувствуя холод и панику, все из-за сна, который не могу вспомнить. Поворачиваю голову, Зейна нет, он не ложился в кровать.

Я сажусь и прислушиваюсь к тишине в доме. Ничего. Вылезаю из постели, натягиваю халат и иду к двери. Открываю ее и опять прислушиваюсь. Тихо. Я иду по коридору к лестнице, останавливаюсь у перил и смотрю вниз. Темно, но я слышу какие-то тихие звуки музыки.

Тапочки тихо шелестят по мрамору, пока я спускаюсь по лестнице и двигаюсь по направлению к музыке, доносившейся из небольшой гостиной, где никто никогда не бывает, потому что там стоит рояль.

Музыка становится громче, явно кто-то играет на фортепиано.

Я подхожу к двери и опускаю руку на ручку, но по какой-то странной причине боюсь открыть ее. У меня такое чувство, словно я превратилась в жену синей бороды. Словно существует огромная тайна, скрытая за этой дверью. Я резко опускаю руку, словно ручка на двери меня ужалила и делаю шаг назад. Положив руку на грудь, чувствую, как быстро бьется мое сердце в грудной клетке. «Я не пойду. Тебе следует Далия. Все, что ты хочешь узнать скрыто за этими дверьми».

Трясущимися пальцами я тянусь к ручке двери, очень тихо, стараясь не произвести ни звука, поворачиваю ее, и медленно открываю... я забываю, что нужно дышать.

Вся комната просто вибрирует музыкой, которая врезается в толстые звуконепроницаемые стены и ударят в меня своей волной. Зейн до сих пор облачен в смокинг и играет на фортепиано, как вкопанная, я не в состоянии сделать и шага, только лишь в состоянии смотреть на него широко раскрытыми глазами. Он сидит ко мне спиной, и я замечаю напряженность в его мощных плечах, он полностью поглащен музыкой. Все его тело двигается в такт и живет только ему ведомой живительной энергией. Красота его собственной музыки просто завораживает меня. Однозначно. Он, словно одержим ею!

Я затаив дыхание, стою на месте.

Я слишком мало знаю этого мужчину, фактически ничего о нем не знаю.

Мне казалось, что он холодный и бесчувственный, но сейчас видя его, я не уверена. Я никогда не слышала, чтобы кто-то так играл на пианино, словно все эти звуки вырываются у него из глубины души. Я даже не могла предположить, что он обладает таким талантом. Я стараюсь даже не дышать, и даже...

Но он вдруг останавливается на середине ноты.

Тишина оглушает, поскольку я слышу, как колотится мое собственное сердце.

Он медленно поворачивает голову, наши глаза встречаются. Его взгляд настолько враждебный, неприветливый и злой, почти на грани ненависти, что я непроизвольно делаю шаг назад.

— Чего ты хочешь? — тихо спрашивает он, его голос просто сочиться угрозой, я даже чувствую мурашки у себя на коже.

— Ничего, — шепотом отвечаю я, пятясь назад, в то время, как на глаза наворачиваются слезы.

Чисто интуитивно, глубоко в душе, я понимаю, что вторглась туда и увидела что-то, что явно не позволительно мне было видеть. Я разворачиваюсь и бегу, несясь вверх по лестнице в его спальню. Я закрываю дверь, прислоняюсь спиной, пытаясь перевести дыхание. Снимаю халат и сажусь на кровать. Вдруг хлопает дверь в спальню, Зейн стоит в комнате, я подпрыгиваю от неожиданности, и мурашки у меня на коже становится только больше. Я хотела бы извиниться, но не знаю за что и как. Он же ничего не говорит.

Подходит ко мне и, схватив за концы ночнушки, разрывает ее пополам, берет в ладони мою грудь, приподнимая и налетает на мою шею. Он начинает лизать и покусывать. Он делает это настолько жестко и так сильно, что завтра явно останутся засосы. Он лижет и прикусывает мои соски, потом грудь. Затем опускается на колени и переходит к моему животу, проделывая с ним тоже самое.

Я совершенно мокрая, и у меня даже дрожат от напряжения бедра. Он лижет и прикусывает кожу на животе, опускаясь ниже на бедра. Он лижет мой холмик волос между ног, дальше клитор, словно пытаясь высосать всю меня. Затем поднимается, поставив меня на локти и колени, и проходится языком по спине.

Он толкает меня на кровать, и я упираюсь лицом в подушку, раздвигает мои ноги и быстро входит. Я хватаюсь за край одеяла, сжав его зубами, чтобы заглушить крик. Он двигается с такой скоростью и взрывается внутри с гневным ревом.

Отодвинувшись от меня, он включает лампу на прикроватной тумбочке.

— Сядь на подушку, раздвинь ноги и поиграй с собой.

— Нет, — протестую я.

— Сделай то, что я сказал.

Он предстает передо мной рассерженным незнакомцем, но я не боюсь его, а скорее боюсь за него.

— Хорошо, — отвечаю я, потянувшись к прикроватной лампе.

Он молниеносно хватает меня за руку.

— Нет. Я хочу видеть, как ты кончишь.

Я упираюсь глазами в точку на стене, и массирую свой клитор, фактически через какое-то время пребывая на грани, он пикирует вниз, схватив меня за бедра, и входит своим языком глубоко в меня, я начинаю корчиться и дрожать, самопроизвольно двигая и сжимая внутренние мышцы.

Я с трудом дышу, мышцы все еще дрожат, и он вдруг говорит:

— Ты никогда не должна приходить ко мне, когда я нахожусь в той гостиной.

Я молча киваю.

Мы засыпаем, он обхватывает меня руками, прижимая к себе. Очень рано я просыпаюсь, он стоит надо мной, приподняв одеяло, и смотрит на синяки, оставленные вчера. Первая мысль — прикрыться, но я останавливаю себя, разрешая ему увидеть оставленные им же иссиня-бордовые следы. Он не испытывает угрызений совести по этому поводу, ложится ко мне в постель и снова берет меня, смеясь с надменным торжеством, когда я начинаю кричать от оргазма.

Глава 22.

Далия Фьюри

«Любовь — то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе».

Франц Кафка, письма к Милене

После этого события стены, которые охраняют его сердце, стали просто непробиваемые, и я даже не пытаюсь взобраться на них. Мои дни становятся похожими один на другой. Я просыпаюсь, завтракаю, иногда с Ольгой и парнями, иногда одна в своей комнате на верхнем этаже, где по-прежнему работаю, потом плаваю в бассейне и сижу в сауне до обеда и очень много работаю.

Что касается наших отношений, они становятся похожими на обоюдное сексуальное безумие, которое заставляет нас чуть не рвать друг друга когтями. Мы встречаемся в его кабинете, или в каком-нибудь другом месте, куда он меня вызывает, трахаемся как будто в последний раз, словно больше никогда не увидим друг друга. И каждый раз наши занятия сексом безрассудные, безнадежные и сумасшедшие, у меня такое чувство, словно каждый раз умирает маленькая частичка меня. Недели проходят похожие одна на другую, и как-то утром мне звонит Дейзи по Skype.