Неожиданно заговорила Полли:

— Одумайтесь! Вчера малыш был здоров, и утром тоже. Не дрожал, не синел — все путем. А сейчас, внезапно, все скопом навалилось. Разве мор растет так быстро? Он намок и простудился, вот и все!

— С чего это ты так уверена?

— Я видела, как умирают от сизого мора. И вы видели, только вам от страха память отшибло!

— Ишь, какая разумница! Если уверена, то докажи!

— И докажу.

Полли обошла Снайпа, встала рядом с малышом, потрепала по волосам:

— Не бойся, все будет хорошо.

На сердце у Хармона странным образом потеплело. Полли до того была уверена в своей правде, что и у торговца зародилась надежда. Если Маляренок всего лишь простужен, то это будет чудесным исходом, просто-таки сказочным! Сразу всем волнениям конец! Дождаться бы утра — и все станет ясно.

Но на других спутников поступок Полли не произвел впечатления.

— Ну и дура, — сказал Снайп. — Теперь и тебя нужно выгнать.

— Да! Пусть все втроем убираются!

— Гоните хворых!

Вперед вышел Джоакин.

— Кончайте представление. Никто никуда не пойдет. Все спать.

— Раскомандовался! — прошипела старуха Мэй. — Дурак молодой, ничего не смыслишь!

Луиза и Вихорь, и остальные ракрыли рты. Джоакин выхватил меч и со стуком вогнал в дощатый пол перед собой.

— Я сказал: идите спать.

Все затихли, даже Снайп опешил, опустил топор.

— Я вот подумал… — осторожно вмешался Хармон. — Пожалуй, что Джоакин прав. Подождем до утра, а там посмотрим. Если у мальца простуда, так утром все станет понятно.

Дед со внуком и Полли с Джоакином ночевали в фургоне торговца — все остальные побоялись спать с ними под одной крышей.

Хармон достал бочонок вина. Полли грела напиток над огоньком лампы. Из одной чаши поила мальца, другую пускали по кругу взрослые: ночь выдалась зябкой. Завернутый в одеяла, как кукла, внук маляра перестал дрожать, а за третьей чашей вина согрелся и уснул. Стоило подождать до утра, но уже сейчас стал заметен румянец, проступивший на его щеках.

— Вот видите!.. — обиженно проворчал Маляр. — Никакого мора! А хотели выгнать…

Поняв, что опасность миновала, он накрылся плащом и захрапел.

— Благодарю вас за помощь, добрый воин, — сказала Полли Джоакину.

— А, пустое… — отмахнулся он, хотя и немного задрал подбородок.

Помедлил, поразмыслил и выдавил:

— Вы, сударыня, это… тогда, в Излучине, я, как бы сказать… ну, я повелся недостойно. Простите меня.

Полли улыбнулась:

— Я давно уже не держу на вас обиды. Думала, сударь, что это вы затаили зло.

Джоакин потупился:

— Затаил зло?.. Ну, нет, не было… что вы…

— Расскажите что-то любопытное. Хотя бы о Западе, где вы столько воевали.

Он замялся:

— Я, сударыня… Ну, словом… Это так глупо было…

— О чем вы, сударь?

— Понимаете, я провел на войне всего два месяца и не побывал ни в одном сражении. И с графом ни разу не говорил.

— Как же так?

— Я был в Южном Пути, когда узнал, что граф начал войну. Отправился на Запад, чтобы наняться к нему в войско, но пока добрался, несколько сражений уже было дано. А когда я прибыл, то началось худшее. Мельники избегали боев — отступали, изматывали нас постоянными переходами. Они выжигали посевы. Устраивали засады и уничтожали наших фуражиров. Мы мучились от голода и теряли дни, чтобы отклониться далеко в сторону и найти продовольствие. А Мельники тем временем собирали силы. Когда они, наконец, встретили нас среди поля, мы были уставшими и вымотанными, а у них перевес в тысячу всадников. И главное, на их стороне были два батальона кайров из Первой Зимы. Герцог Ориджин прислал Мельникам помощь… Словом, наш граф посмотрел на все это, взвесил шансы и предпочел договориться. Мы день постояли напротив вражеского войска, сложили оружие и сдались. Первородных рыцарей Мельники оставили в плену ради выкупа. А простых воинов… таких, как я… отпустили. Вот как все было, сударыня.

— Зачем же вы придумывали? Отчего сразу не сказали, как все было?

— Так ведь позор же…

Девушка с мягкой улыбкой тронула руку воина.

— Если вам угодно, перейдем на "ты". Зовите меня Полли.

Утром, как подобает простуженному, Маляренок добросовестно кашлял, чихал и фонтанировал соплями. Лицо сделалось розовым от лихорадки, ничего похожего на сизый мор.

Снайп лишь пожал плечами. Старуха Мэй проворчала:

— Сам виноват, что лазил под дождем. Был бы умный, не простудился бы.

Луиза примирительно сказала деду и внуку:

— Вы не серчайте, что мы на вас так напустились… У меня-то самой дети. Согласитесь, мало радости путешествовать, коли мор поселился в обозе.

— Да я все понимаю… — проворчал Маляр. Маляренок чихнул.

Луиза добавила, повернувшись к Полли:

— А ты молодчина, что настояла на своем. Хороша.

Хармон Паула тоже подошел к Полли.

— Знаешь, я вот ночью поразмыслил… Смотрю, ты девица работящая. Хорошо стряпаешь, шить умеешь, поешь красиво. Словом, не желаешь ли с нами поездить?

— Куда? — не поняла Полли.

— Всюду. Поработаешь у меня пару месяцев, попутешествуешь с нами. А летом поедем назад в Альмеру, и я тебя высажу на севере Короны, если захочешь. К тому времени в Ниаре хворь, глядишь, закончится, а ты деньжат заработаешь.

Хармон ожидал, что девушка спросит о размере оплаты, но, видимо, немногому она успела научиться у мужа-ремесленника: главный вопрос Полли пропустила.

— А куда мы поедем? Какие места увидим?

— Всякие — любопытные, — Хармон понял, как следует говорить с нею. — Рельсы увидим, и море, и большие города! А первым делом отправимся в Уэймар — в графский замок. Ты ведь не бывала еще в графских замках? То-то же! Соглашайся, не пожалеешь.

Глаза девушки блеснули. Она глянула в сторону Джоакина — тот пронзал мечом многострадальное чучело — и согласилась.

9 мая 1774 г.

Фаунтерра

На третий день по прибытии в столицу Мира увидела императора.

Север живет по солнцу, Фаунтерра живет по часам. Мира проснулась, когда серебряный воробей, сидящий на корпусе механических часов, звонко зачирикал. Было семь утра.

После очередной бессонной ночи мысли едва ворочались, все кругом было мутным, как в тумане. Графиня Сибил позволила Мире выпить кофе с марципаном, а затем отдала ее на растерзание служанкам. Девушку омыли в ванной с эфирными маслами, расчесали и уложили волосы, смазали кожу эссенцией фиалки, несколько раз промыли глаза ледяной водой, чтобы убрать красные следы от слез. Затем ее принялись наряжать. Трижды служанки облачали девушку в разные платья, а после, по нервному взмаху руки леди Сибил, вновь раздевали до исподнего. Мира чувствовала себя куклой в руках юной капризницы, впрочем, ей было все равно. Девушка безучастно, будто со стороны, смотрела за тем, что проделывали с нею. Четвертый наряд, наконец, удовлетворил графиню. Он состоял из ажурных лакированных туфелек, атласного бирюзового платья, накидки из белого медвежьего пуха на обнаженных плечах и муфты в тон накидке.