Изменить стиль страницы

— Но ведь это смертельно опасно!

— В том и соль.

— Милорд, разве может рыцарь так запросто рисковать жизнью оруженосца?

— Грея, а не оруженосца. Не путайте, Луис. Здесь большая разница. Положение греев сильно отличается от положения оруженосца при южном рыцаре. Грей недостоин сражаться плеч-о-плеч со своим господином. Кайры выезжают на поле боя верхом, серые плащи выходят в пешем строю. Оруженосцы южных рыцарей часто развлекаются наравне с хозяевами: охотятся, пьют, ходят в бордели, порою даже участвуют в турнирах. На Севере греи ниже рыцарских развлечений. Вне ратного поля серые плащи обязаны заниматься лишь двумя делами: совершенствовать свое мастерство и служить господину. Служба может принимать любые формы. Всякое дело, которое кайр посчитает слишком грязным, хлопотным, бесчестным, физически утомительным, он поручит своему грею. Любое препирательство с господином окончится жестоким наказанием. Если кайр сочтет, что грей выполнил приказ недостаточно старательно, результат будет тем же. Оруженосец — помощник и соратник рыцаря; грей — пес своего господина.

Луис переварил услышанное и осторожно спросил:

— Но все же, неужели жизнь слуги ничего не стоит?

— Кайр станет беречь грея, что прослужил уже несколько лет и кое-чему обучился. Но свежий новобранец, ничего не умеющий, не представляет особой ценности. Случись что, ему легко найдется замена. Простите, Луис, это звучит жестоко, но так и обстоят дела.

— Откуда же берутся желающие служить в греях?

— О, этих желающих — хоть отбавляй. Видите ли, греи не всегда принадлежат к благородному сословию. Крестьянин или ремесленник, если он силен, дьявольски вынослив и упрям, как сто ослов, может надеть серый плащ, отслужить греем положенное число лет, пройти посвящение и сделаться кайром. Это — редкая, сказочная возможность для простолюдина перескочить в высшее сословие. Кайр уступает положением лишь лорду и стоит несравнимо выше мещан, купцов, ремесленников. Лорд, посвятивший кайра, берет его к себе на службу. Традиционное жалованье составляет три-четыре золотых эфеса в месяц — такую сумму крестьянин едва ли может скопить даже за десять лет. Кайр обладает всеми правами дворянина: делит с лордом стол и кров, боевые трофеи; может взять в жены благородную девицу; может вызвать благородного воина на поединок и, в свою очередь, принять вызов. Нередко за особые заслуги в бою сюзерен дарует кайру и ленные владения. Впрочем, даже это — мелочь в сравнении с чувством гордости, осознанием принадлежности к лучшему воинству всех времен и земель! Но, чтобы добраться до вершины, необходимо пройти серый плащ.

— И многим ли удается стать кайрами, милорд?

— Не многим, — просто ответил Эрвин.

Как-то отец показал ему группу юношей, пришедших в замок, чтобы надеть серые плащи.

— Смотри, — говорил Десмонд Ориджин, — вот стоят пятьдесят щенков. Мы испытаем их на силу и выносливость. Пусть пробегут тридцать миль без остановки, затащат на башню бочку смолы. Сорок не справятся, останутся десять. Мы оденем их в серое. Трое из десяти погибнут или покалечатся в первый же год службы, еще трое — в последующие пару лет. Четверо протянут достаточно долго, чтобы выйти на посвящение. Один пройдет его и сделается кайром. Трое провалят, попытаются повторно, провалят снова и так навсегда останутся в греях. Из них будет состоять наша пехота — лучшая в империи Полари, исключая, разве что императорских искровиков.

Верховые кайры превосходили южных рыцарей мастерством и храбростью, но уступали толщиной доспехов и выносливостью коней. При равном числе кайры побеждали, но при полуторном перевесе в пользу южной кавалерии исход битвы становился непредсказуем.

С пехотой ситуация была иная. В большинстве земель попросту не существовало профессиональной пехоты. Пешие отряды сколачивались из крестьян, наспех собранных под знамена при начале войны. Сказать, что греи превосходили их на голову, — не сказать ничего. Стойкая, бесстрашная, высоко маневренная, обученная построениям пехота Ориджинов разметала и обращала в бегство вражеских ополченцев, почти без потерь со своей стороны. Кайры ни за что не признали бы этого, но нередко победы достигались силами презренных серых греев. Пехотная мощь северян происходила, если разобраться, из несбывшихся мечтаний юношей о черно-красном плаще кайра. Разбитые надежды и выросшее из них величие — Эрвину виделось в этом нечто весьма философское.

Лорд и механик на время погрузились в раздумья.

Погодя Луис сказал:

— Мне кажется, милорд, вы — не такой, как ваши соратники.

— Да?

— Я имею в виду, в хорошем смысле, милорд. Ну, вы — добрый.

— Никогда не обвиняйте Ориджина в доброте. Вас могут вызвать на поединок.

— Но я же видел, милорд. Вы позаботились об этом бедняге из Спота, и о грее, что сломал ногу, и вы переживали, когда Хэнк взбирался на скалу.

В каждом случае вы видели не доброту, а больное самолюбие, — подумал Эрвин и предпочел увести разговор в сторону.

— А я видел, как вы рыдали из-за погибшей лошади и как гладите по холке своего осла. Когда кончилась лавина, первым делом вы побежали проверить, в порядке ли ослик. Моя сестра говорит: по-настоящему добр тот, кто добр к животным.

— О, как же не быть к нему добрым! — Луис широко улыбнулся. — Этот ослик такой милый! Мне сказали, его имя — Силач, но я зову его Серый Мохнатик.

Эрвин рассмеялся.

— Вы — самый странный человек к северу от Хайрока.

* * *

Корабль пришел под вечер следующего дня. Круглобокая шхуна из Беломорья с когтистым нетопырем Ориджинов на флаге стала на якорь в двух сотнях ярдов от берега. Крохотный рыбацкий причал не годился для торгового судна, а залив был опасно мелок. Матросы, люди Эрвина, рыбаки из поселка сновали на лодках к шхуне и обратно, перевозя припасы: мешки крупы, картофеля, лука, бочонки орджа и эля. Эксплорд пересекала горы налегке с небольшими запасами, продовольствие для дальнейшего пути было отправлено кораблем. Его оказалось более чем достаточно — из расчета, пожалуй, месяца на четыре без пополнения припасов. Из бочек и мешков выстроилось на берегу столь внушительное сооружение, что Эрвин всерьез забеспокоился, смогут ли десять несчастных осликов потащить на себе все это. Даже девять — за вычетом Серого Мохнатика, которого Эрвин неосмотрительно отдал Луису. Однако, как выяснилось, герцог предусмотрел это затруднение: следом за продовольствием, шхуна выпустила из трюмов дюжину крепких мулов. Вьючные животные боялись воды и никак не желали сходить с палубы судна в шаткие, ненадежные лодчонки. Матросы и греи проявили чудеса ловкости, спихнув в лодку одного из мулов — самку. Остальные упирались уже не так отчаянно, и на закате были перевезены на берег. Сошла на землю и команда, сельчане встретили моряков радушно и принялись обустраивать новое застолье.

Эрвин отыскал капитана шхуны.

— Сударь, не передавал ли с вами письма его светлость герцог Десмонд?

— Нет, милорд, никаких посланий для вас не имеется.

Эрвин переспросил и вторично получил тот же ответ.

— В таком случае, — скрывая надежду, произнес он, — возможно, герцог велел вам передать сообщение на словах?

— Что вы, милорд! Я его даже не видел. Герцог Десмонд не приезжал в порт, одни лишь его слуги.

Только теперь Эрвин осознал в полной мере горечь и разочарование. Десмонд Герда Ленор рода Агаты, герцог Ориджин — суровый, безжалостный человек, выкованный из железа. Но, тьма холодная, я же его сын, единственный сын! Я умен, честен, я ничем не посрамил его (если только само мое существование не считать позором). Отчего же отец обращается со мной как… как… пожалуй, как лучник со стрелою! Взвел тетиву — и отправил в полет. Ни бесед, ни лишнего внимания — зачем? Стрела уйдет туда, куда направлена — у нее попросту нет выбора. Если попадет в цель, лучник подберет ее и сунет обратно в колчан. А если промахнется — может, и искать не станет, велика ли важность.

Капитан глядел на Эрвина, и тот поспешил бросить новый вопрос, чтобы не выдать своего замешательства: