Ночь тащилась, как древняя старуха, которой недостаёт сил выбраться из ущелья.

У Свиридова с Куприхиным затекли ноги, руки, ломило спину, но шевелиться было нельзя: звук над водой далеко уплывает. Наконец вверху засерело. Над озером поплыл туман. С гор налетел ветер и стал его разгонять. Образовались просветы, в которых изредка угадывался противоположный берег. В одном из просветов Свиридов и увидел его. Маленькая надувная лодка скользила легко и беззвучно. Казалось, Шакал не грёб, а помахивал крыльями. Лодка была уже на середине, чуть слева от их засады. Свиридов натянул шнур и дёрнул коротко один раз, давал знать Куприхину: «Внимание, вижу его!» Два раза означало «заходи слева», три — «заходи справа». Куприхин располагался справа от Свиридова и чуть в тылу, но и он мог уже различить лодку и человека в ней.

Лодка между тем описала дугу и стала медленно приставать к берегу. Казалось, человек в ней тщательно отыскивал на берегу знакомый ориентир, а может, просто выжидал. В это самое время и шваркнул на «выставке» селезень, будто почуял незнакомого. Было это кстати, и в душе Свиридов поблагодарил умную птицу.

Но человек в лодке всё медлил, должно быть вслушивался, жадно ловя звуки. А подсадные успокоились, задремали на своих кружках. Наконец лодка двинулась к берегу. Медленно, осторожно. Камыши надёжно укрывали пограничников, а пришелец был теперь весь как на ладони. Был он высок, сухощав, тело гибкое, тренированное, лица не разобрать — на самые глаза нахлобучена мохнатая, как у горцев, шапка. «По приметам он, — подумал Свиридов. — Ну, теперь не упустить бы…»

Заприметив уточек, Шакал успокоился, повёл себя смелее. Не сходя с лодки, выпустил из неё воздух. Лодка съёжилась и осела. Там, где она затонула, Шакал воткнул камышину и по пояс в воде двинулся к берегу.

Свиридов рассчитал точно. Шакал шёл прямо на них. Его манил тёмный клин спасительного леса. В каждой руке у него было по парабеллуму, глаза зоркие, злые. Точь-в-точь как в той молве, которую не раз слышали Свиридов с Куприхиным. Теперь это было наяву.

Вот и берег. Ноги Шакала беззвучно ступают по сухому.

Свиридов прижался к камышам, затаил дыхание и пропустил Шакала мимо себя. Теперь он находился между ним и Куприхиным, словно в западне.

«Что он медлит?» — у Куприхина пересохло в горле и вспотели ладони. И тотчас до его слуха донёсся, точно из-под земли, шёпот Свиридова: «Стой, пропуск!» Но прежде, мгновеньем раньше, Куприхин с удивлением увидел, как Шакал вдруг выронил из рук оружие, медленно опустился на колени и закрыл лицо. Что-то в эту секунду сломалось в нём. Надёжно отработанный механизм, который безотказно действовал много лет, дал осечку, лопнул, как пузырь.

Пока Куприхин, ошарашенный этой картиной, соображал, в чём дело, Свиридов уже выскочил из своей засады, подобрал оружие, завёл руки резидента за спину и готовился его связать. Шакал, опустив голову, покорно ждал. Эта покорность чуть и не сгубила Свиридова. Он спокойно опустился рядом с резидентом на колено и полез в свою суму, что висела у него на боку, должно быть за верёвкой. Как у Шакала в руках оказался нож, было неведомо, Куприхин только успел заметить, как занёс он его над спиной Свиридова, — кинулся наперерез и успел подставить руку. Удар пришёлся скользящий и только вспорол бушлат. Одессит резко крутнул запястьем, как учили на занятиях по самбо, и финка резидента отлетела далеко в сторону. Этого мгновения оказалось достаточно. Свиридов не растерялся. Через минуту Шакал, связанный по рукам и ногам, уже лежал на боку с кляпом во рту.

Рукав куприхинского бушлата потемнел от крови. Свиридов вспорол его резидентской финкой, которая, как говаривали, была из дамасской стали, и перевязал одесситу руку. Порез был неглубокий.

— До свадьбы заживёт, — сказал Свиридов.

— Как на собаке, — кивнул одессит.

…Всходило солнце.

Из-за гор, из-за леса брызнуло огненным циклопическим глазом и заискрилось, заплясало живым оранжевым пятном по озеру, разлилось во всю его ширь от нашей до сопредельной стороны. И было оно теперь как монолит, одно-единое от края до края — озеро Безымянное, которое с этого памятного часа, когда закатилась удачливая звезда резидента, и стало прозываться Свиридовым.

Олег Павлович Смирнов

Поиск

Вертолёт приближался, отбрасывая на землю тень. Я задрал голову, помахал зажатой в кулаке панамой. С низким, тарахтящим гулом вертолёт прошёл над нами и полетел дальше. Я и махать перестал: высота всего метров сто, неужто не обнаружили нас?

Но машина заложила вираж, развернулась. В порядке, видят! Она ходила кругами, и кругами ходил гул над головой.

Иван Александрович, начальник пограничной заставы, выбежал на сравнительно ровную площадку между барханами, сделал отмашку руками, и вертолёт завис, снижаясь. Мы отошли, укрываясь от воздушного потока. Выметая площадку, ветер вздымал и гнал песок и колючку.

Вертолёт как бы застыл на месте, затем плавно опустился и мягко коснулся песка. Лопасти винта замедляли своё вращение, хвостовой винт тоже останавливался, вертолёт твёрдо стоял на земле. По борту желтела цифра «15», ближе к хвосту выделялась красная звезда, подчёркнутая белой линией. Дверь кабины отворилась, на песок сошёл белокурый борттехник в синем комбинезоне:

— Привет пехоте.

Стернин ответил:

— Привет сыну неба.

Из вертолёта прокричали:

— Лейтенант! Выгрузку — в два счёта!

— Есть в два счёта, товарищ капитан! — отозвался борттехник.

Из двери, согнувшись, вышел высокий плечистый майор — из штаба отряда, за ним инструктор с собакой, радист с рацией, два солдата и командир корабля со штурманом — чёрные от загара капитаны в зелёных фуражках с авиационными кокардами.

Иван Александрович поздоровался, спросил:

— Почему задержались?

— Вели поиск с воздуха, — майор кивнул в сторону командира.

— Нарушителей не обнаружили?

— Нет. Но старались, изрядно старались.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — сказал Иван Александрович. — Сейчас всё уточним, решим… Однако сперва надо напоить солдат водой.

Я слушал их разговоры и смотрел на Рекса. Не овчарка — волк. Большая, злобная, рвётся с поводка. Старший сержант Самусевич наматывал на руку поводок, глядел поверх меня и Сильвы. Мы с Сильвой поскромней, в медалисты не лезем, со временем будем работать по следу без поводка. А вы с Рексом зазнались, блеск медалей ослепил вас обоих. Нынче Сильва показала себя неплохо и ещё покажет. Да, показать ещё придётся.

Перед тем как появиться вертолёту, мы с Иваном Александровичем обнаружили: следы обогнули бархан справа и слева и не встретились, они расходились дальше и дальше. Иван Александрович с досадой сказал:

— Нарушители разделились, уходят в одиночку. Понимаешь, чем это пахнет?

— Понимаю, товарищ капитан, — сказал я.

Так что вертолёт подоспел вовремя. Группа из отряда должна была подменить нас, обессилевших, измочаленных. Теперь же ситуация менялась: мы с Сильвой будем продолжать идти по следу с приметным скошенным каблуком, отрядные — со знаменитостью Рексом — станут на левый след. Им-то что, свеженькие…

Из вертолёта опустили термос с водой. Полный термос воды! В тени от вертолёта я вылил воду из фляжки в согнутую ладонь — Сильва вылакала, вылизала шершавым языком. Я зачерпнул кружкой из термоса. Сильва вылакала с ладони и эту воду, и ещё кружку.

— Больше не хочешь? — спросил я. И Сильва, будто поняв мой вопрос, повела мордой вправо и влево.