— Это правда, — тихо послышалось несколько голосов.

— Да, — заметил Кондорсе, — завеса, скрывающая от нас конец нашей жизни, — единственное действительное благодеяние, оказанное Богом человеку на земле.

— Как бы то ни было, — начал граф де Хага, — но, случись мне услышать от такого человека, как вы, предупреждение: «Остерегайтесь такого-то человека или такой-то вещи» — я посчитал бы это за хороший совет и поблагодарил бы советчика.

Калиостро тихо покачал головой, сопровождая этот жест грустной улыбкой.

— Право, господин де Калиостро, — продолжал граф де Хага, — предостерегите меня, и я буду вам очень благодарен.

— Вы желали бы, чтобы я сказал вам то, чего не захотел сказать господину Лаперузу?

— Да, желал бы.

Калиостро собирался уже заговорить, но тотчас остановился.

— О нет, — сказал он, — нет, господин граф.

— Умоляю вас.

Калиостро отвернул голову.

— Ни за что! — пробормотал он.

— Берегитесь, — заметил с улыбкой граф, — я могу в вас разувериться.

— Неверие лучше муки.

— Господин де Калиостро, — серьезным тоном произнес граф, — вы забываете об одном.

— О чем же именно? — почтительно спросил пророк.

— Что если есть люди, которые могут позволить себе оставаться в неведении относительно своей судьбы, то есть и другие, которым нужно было бы знать будущее, так как оно важно не для них одних, но для миллионов людей!

— Тогда, — сказал Калиостро, — приказание. Я не соглашусь говорить без него.

— Что вы хотите сказать?

— Пусть ваше величество приказывает, — сказал тихо Калиостро, — я буду повиноваться.

— Я вам повелеваю открыть мне мою судьбу, господин де Калиостро, — произнес король величественно и вместе с тем приветливо.

Между тем, так как граф де Хага позволил обращаться с собой как с королем и нарушил свое инкогнито, отдав это приказание, герцог де Ришелье поднялся и приблизился к нему с почтительным поклоном.

— Позвольте, ваше величество, принести вам мою признательность за честь, которую король Швеции оказал моему дому, — сказал он. — Пусть ваше величество соблаговолит занять почетное место. С этой минуты оно может принадлежать только вам.

— Нет, останемся на своих местах, господин маршал, и постараемся не проронить ни одного слова из того, что будет говорить господин граф де Калиостро.

— Королям не говорят правды, ваше величество.

— Ба, я не у себя в королевстве. Садитесь на свое прежнее место, господин герцог. Говорите, господин де Калиостро, убедительно прошу вас об этом.

Калиостро взглянул на свой бокал: со дна его поднимались на поверхность пузырьки, как в шампанском. Казалось, под влиянием магнетического взгляда прорицателя вода начинает бурлить.

— Скажите мне, что вы желаете знать, ваше величество, — начал Калиостро, — я готов отвечать вам.

— Откройте мне, какой смертью я умру?

— От выстрела, ваше величество.

Чело Густава прояснилось.

— А, в сражении! — сказал он. — Смертью солдата. Благодарю вас, господин де Калиостро, тысячу раз благодарю! О, я предвижу сражения, а Густав Адольф и Карл XII показали мне, как должен умирать шведский король.

Калиостро молча опустил голову.

Граф де Хага нахмурил брови.

— О-о, — сказал он, — разве этот выстрел будет произведен не в сражении?

— Нет, ваше величество.

— Во время бунта? Да, это также возможно.

— Нет, не во время бунта.

— Так где же?

— На балу, ваше величество.

Король погрузился в раздумье.

Калиостро, который говорил стоя, опустился на свое место и закрыл лицо руками.

Все, кто окружал прорицателя и того, кому было сказано пророчество, побледнев, хранили молчание.

Господин де Кондорсе взял бокал воды, в котором Калиостро прочел свое зловещее предсказание, приподнял его за ножку, поднес к глазам и внимательно осмотрел его сверкавшую грань и таинственное содержимое.

Его умный взгляд, взгляд старого исследователя, казалось, искал в этом хрустальном теле и в этой хрустальной жидкости разрешение задачи, которую его разум низводил до уровня чисто физического явления.

Действительно, ученый мысленно вычислял глубину воды, преломление световых лучей и микроскопические колебания водной поверхности. Привыкнув доискиваться сути всегда и во всем, он спрашивал себя, какова была причина и основание этого шарлатанства, что в присутствии лиц с таким положением проделывал этот человек, которому нельзя было отказать в необыкновенных способностях.

Но, без сомнения, он не нашел разрешения этого вопроса, так как перестал разглядывать бокал и поставил его на стол.

— Со своей стороны, — обратился он к Калиостро среди общего молчания, вызванного последним предсказанием, — я также попрошу нашего славного пророка спросить свое волшебное зеркало относительно меня. К несчастью, — прибавил он, — я не могущественный властелин, никем не повелеваю, и моя ничтожная жизнь не принадлежит миллионам людей.

— Сударь, — заметил граф де Хага, — вы повелеваете во имя науки, и ваша жизнь важна не для одного какого-нибудь народа, а для всего человечества.

— Благодарю вас, господин граф; но, может быть, господин де Калиостро не разделяет вашего мнения.

Калиостро поднял голову, как скакун, почувствовавший шпоры.

— Как же, маркиз, — сказал он с закипавшей в нем нервной раздражительностью, которую в древние времена приписали бы действию волновавшего его божества, — вы, несомненно, могущественный повелитель в царстве мышления. Взгляните мне в глаза… Вы серьезно желаете услышать от меня предсказание?

— Совершенно серьезно, господин граф, клянусь честью! — отвечал Кондорсе. — Невозможно желать этого серьезнее.

— Хорошо! Маркиз, — начал Калиостро глухим голосом, полузакрыв глаза, неподвижно устремленные в одну точку, — вы умрете от яда, заключенного в кольце, которое вы носите на руке. Вы умрете…

— А если я его выброшу? — прервал Кондорсе.

— Выбросьте.

— Но ведь вы признаете, что это очень легко сделать?

— Так выбросьте ж его, говорю вам.

— Да, да, маркиз, — воскликнула г-жа Дюбарри, — ради Бога, выбросьте этот гадкий яд, выбросьте его хотя бы ради того только, чтобы уличить во лжи этого зловещего пророка, который нас всех огорчает своими предсказаниями! Ведь если вы его выбросите, то несомненно вы будете отравлены не им; а так как господин де Калиостро уверяет, что вам грозит смерть именно от этого яда, то поневоле господин де Калиостро окажется солгавшим.

— Графиня права, — сказал граф де Хага.

— Браво, графиня, — заметил Ришелье. — Ну же, маркиз, выбросьте этот яд, а не то теперь, когда я знаю, что вы носите на руке смерть человека, я буду дрожать всякий раз, как мне придется чокаться с вами. Кольцо может открыться само… Э-э!..

— А стаканы, когда чокаешься, так близки друг от друга, — продолжал Таверне. — Выбросьте, маркиз, выбросьте.

— Это бесполезно, — спокойно заметил Калиостро, — господин де Кондорсе не выбросит его.

— Нет, — сказал маркиз. — Я не расстанусь с ним, это правда; но не потому, чтобы я хотел помогать судьбе, а потому, что Кабанис приготовил для меня этот единственный в своем роде яд, представляющий затвердевшую благодаря игре случая субстанцию, а этот случай, может быть, не повторится. Вот почему я не выброшу этот яд. Торжествуйте, если хотите, господин де Калиостро.

— Судьба, — заметил тот, — всегда находит верных пособников, помогающих приводить в исполнение ее приговоры.

— Итак, я умру отравленным, — сказал маркиз. — Ну что же, да будет так. Не всякий, кто хочет, может умереть таким образом. Вы мне предсказываете исключительную смерть: немного яду на кончике языка, и я перестану существовать. Это уже не смерть, это — минус жизнь, как говорится у нас в алгебре.

— Мне вовсе не нужно, чтобы вы страдали, сударь, — холодно отвечал Калиостро.