— Конечно, — соглашаюсь я и иду на кухню.

Мама удивляется:

— Ты куда?

— На кухню. Заварить чай.

Она смотрит на меня как на сумасшедшую.

— Кандида все сделает.

— Это кухарка? — спрашиваю я. Последнюю на моей памяти звали Гитой.

— Да. Она потрясающая, — отвечает мама. Итальянского акцента в ее речи теперь почти не слышно. Не знаю, как она от него избавилась и намеренно ли, но нынче мама говорит как настоящая американка.

Плюхаюсь в мягкое кресло, а мама тем временем выходит. Снова набираю в грудь воздуха и наслаждаюсь видом из окна, пока она громко отдает распоряжения кухарке.

Память ненадолго уводит меня из настоящего: приходят воспоминания о днях, когда я работала с Розой, пухленькой мексиканской кухаркой Джонни Джефферсона. Как я ее обожала! Это она научила меня готовить и вдохновила пойти трудиться в сферу обслуживания обедов. Я все еще мечтаю в один прекрасный день организовать собственную кейтеринговую службу. В последнее время я о многом мечтала, но большинству этих желаний не суждено осуществиться…

Трясу головой, чтобы прогнать воспоминания. Не могу сейчас думать об Уилле.

— Чай будет через минуту. — Мама становится передо мной.

— Может, присядешь? — предлагаю я, и она садится на краешек дивана, нервно теребя руки.

Пару минут мы молчим, и я радуюсь тишине. Удивляюсь, когда мама заговаривает первой:

— Давно не общались, Дейзи.

— Знаю.

— Я говорила с твоей бабушкой. Она рассказала, что случилось с гонщиком. — Гонщиком… — Почему ты не позвонила? — с болью шепчет мама.

— Прости, — каюсь я, но получается как-то ненатурально. — Не думала, что вы по мне скучаете.

— Конечно, я скучала!

— Ну разве что ты.

Мама молчит. Ей больше нечего сказать.

Кандида приносит чай и уходит.

— Где отец? — внезапно спрашиваю я. Хочу назвать его по имени, Стелланом. «Отец» звучит неправильно, а «папа» — почти смешно.

— На работе, — роняет мама.

Киваю. Ну конечно. Сегодня воскресенье. Где ж еще ему быть? Дома, с семьей, что ли?

Мой отец миллиардер. Свои деньги он заработал, снискав репутацию безжалостного ублюдка: покупал разорившиеся компании и распродавал их по частям. Помните, чем занимался герой Ричарда Гира в фильме «Красотка»? Коллега моего отца.  Только в отличие от героини Джулии Робертс маме не удалось привить мужу хорошие качества.

Не знаю, были ли родители когда-нибудь счастливы, но мама оставалась с ним в богатстве и в бедности. Ой, что это я говорю? В богатстве, богатстве и еще большем богатстве.

По мнению большинства, я росла, ни в чем не нуждаясь. Вот только на самом деле мне не хватало главного: заботливой любящей семьи. Наша была какой угодно, но только не такой, и поэтому каждую ночь я укладывалась в постель и мерзла, несмотря на дорогие пуховые одеяла и пол с подогревом. Отец был богат, но редко возил нас с мамой на отдых, и мы никогда не ездили в Италию к бабушке и дедушке. Я виделась с ними раз в несколько лет, когда они приезжали в Англию или Штаты, но в основном мы поддерживали связь по переписке и изредка созванивались. Потом, когда мне было одиннадцать, я поехала на каникулы в Италию и там впервые в жизни поняла, каково это: жить в счастливой любящей семье.

Вернувшись тогда домой, я еще больше возненавидела родителей. Но как ни пыталась, сбежать не могла. Всегда чувствовала, что отец меня презирал, поэтому не понимала, почему он не позволяет мне выбрать колледж подальше от дома — на Западном побережье или вообще за границей. Он принудил меня изучать право в Нью-Йорке, и, поскольку я не имела собственных денег, пришлось подчиниться. Конечно, у меня был выбор, но, думаю, в глубине души я просто хотела порадовать родителя и услышать хоть пару добрых слов.

Я получила диплом с отличием, и в качестве награды отец открыл на мое имя банковский счет на десять миллионов долларов. Почему-то именно это и стало катализатором моего отъезда из дома. Я собрала чемоданы и отправилась в Лос-Анджелес. Возможно, мне помогло имя отца или диплом, но я получила работу в агентстве и в итоге устроилась к Джонни Джефферсону. Остальное вы уже знаете.

Что касается отцовских денег, я ни цента из них не потратила.

Говорю маме, что хочу отдохнуть, и прохожу по коридору, бросая взгляд на прихожую: а вдруг мой багаж еще там. Конечно, его уже нет. Дойдя до своей комнаты, я вижу, что содержимое чемодана аккуратно разложено по шкафам и полочкам.

Раньше мне нравилось, когда слуги распаковывали багаж, но теперь это кажется невыносимым. Я успела привыкнуть к самостоятельной жизни, и мне больше не по душе мысль о том, что кто-то — неважно, бесплатно или за деньги, — роется в моих вещах. Но здесь с этим ничего не поделаешь. Тут так заведено. Такова сейчас моя жизнь. Я вернулась в отчий дом, поэтому придется смириться.

Иду к огромной двуспальной кровати с кучей подушек, ложусь на бок, сворачиваюсь калачиком и смотрю в окно на небоскребы Нью-Йорка.

Должно быть, я уснула, потому что когда открываю глаза, город переливается огнями. Застонав, тру лоб. Дико болит голова. Плетусь в ванную и ищу в шкафчике ибупрофен. Глотаю две таблетки и запиваю водой прямо из-под крана. Только потом вспоминаю, что на серебряном подносе рядом с раковиной стоят хрустальные стаканы. Ой, да черт с ними. Смотрю в зеркало. Да-а, видок еще тот: лицо осунувшееся, усталое, под глазами мешки размером с чемодан. Выключаю свет в ванной и выхожу из комнаты.

Галогеновые лампы в коридоре ослепляют. Издалека доносится стук ножей и вилок по тарелкам. Смотрю на часы. Девять вечера. Отец, наверное, только сейчас ужинает.

Дохожу до столовой и открываю дверь. Родители едят, как обычно, молча, сидя напротив друг друга на разных концах обеденного стола на восемнадцать персон. Вы, наверное, сто раз видели подобное в кино, но кто в здравом уме поверит, что такое может быть на самом деле?

Отец поднимает на меня глаза и тут же пристально смотрит на маму, которая нервно вскидывает голову.

— Дейзи. Иди сюда, садись, —  говорит отец.

Мама встает.

— Сядь, Кристин. — На самом деле маму зовут Кристина — я узнала об этом в одиннадцать лет, но отец всегда предпочитал английский вариант.

— Я только хотела попросить Кандиду приготовить что-нибудь для Дейзи.

— Я не го… — начинаю я, но отец кричит:

— Кандида! — Тут же прибегает кухарка. — Принеси ужин для Дейзи.

— Да, сэр. — Она убегает.

Выдвигаю стул. Нельзя сесть прямо посередине, поэтому устраиваюсь в трех стульях от отца и в четырех от матери. Не знаю, почему выбрала сесть поближе к отцу, но, наверное, потому что до сих пор хочу заслужить его одобрение.

— Тебе надо подстричься, — заявляет он.

Я не собрала волосы в пучок, и они свободно струятся до середины спины. Не отвечаю.

Моему отцу сильно за пятьдесят. Он уже седой, с серыми глазами. Его редко можно увидеть не в костюме.

— И пройтись по магазинам не помешает, — добавляет он, глядя на мой любимый зеленый джемпер, тот самый, который был на мне в тот день, когда Уилл в меня влюбился. «Нет, нет, нет, не думай о нем…»

Собираюсь с мыслями.

— У меня достаточно одежды, спасибо, — сухо отказываюсь я.

— Неправда, — парирует он, отрезая кусочек моркови и накалывая его на вилку.

— Откуда ты знаешь, сколько у меня одежды? — Опять во мне просыпается бунтующий подросток.

— Слуги доложили. — Отец кладет морковь в рот и жует, холодно глядя мне в глаза.

Отвожу взгляд. Ну конечно.

Кандида приносит тарелку с едой.

— Большое спасибо, — сердечно благодарю я, когда кухарка ставит прибор передо мной.

Она спешит уйти, не отвечая на мою благодарность. Отважно смотрю на отца и упрямо говорю:

— У меня здесь полный шкаф одежды.

— В ней ходить уже нельзя.

— Почему? Ей всего три года.

— Вот именно. Что подумают люди?

Подавляю вздох. Спорить бесполезно. Отец всегда уверен в своей правоте, и любые пререкания с ним — напрасная трата времени. Честно говоря, единственный раз я поступила вопреки его воле, переехав в Лос-Анджелес. Должно быть, для него это было потрясением…