И, выпустив из рук воротник Васиной куртки, он брезгливо взял его за ухо и повёл к выходу.

— Я сам… Я уйду, — бледнея, проговорил Вася.

Мы бросили альбомы и, обступив Дзениса, закричали:

— Не смеете драться!

— Не имеете права!

— Собственник!..

— Да, собственник! — гордо повторил Дзенис. — Это мой собственный магазин. И в нём я хозяин!

И вдруг его опять прорвало:

— Ультрамарин! Ах, паршивец!..

Альбома мы не купили. Мы демонстративно ушли из магазина.

В тот же день после уроков к нам пришёл наш старший вожатый Коля. Коля работал токарем на «Ленинской кузнице».

— Ну, как делишки? — весело спросил он.

Мы рассказали о случае в магазине. Но вместо того, чтобы посочувствовать нам, вожатый злорадно сказал:

— А так вам и надо! Последнюю копейку частнику несёте. Господина Дзениса поддерживаете!

Коля снял кепку, повесил на спинку стула свою кожаную куртку и уселся поудобнее. Разговор предстоял серьёзный.

— Вот что, братцы, придётся мне вам сделать коротенький доклад. Чем была царская Россия? Отсталой, некультурной страной. Всё за границей покупалось. Техники никакой. Десять лет только исполнилось Советской власти, а посмотрите, что мы успели за первое десятилетие. Раньше мы тракторы в Америке покупали… — скоро перестанем. Собственные тракторные заводы начали строить! И автомобили у нас уже делают, и лампочки электрические. А мы по старой привычке всё ещё гонимся за заграничным. Покупаем зубную пасту «хлородонт». А наша — хуже, что ли? Или же возьмите карандаши.

Коля встал, подошёл к Юре, взял с парты карандаш, повертел его в руках.

— Вот вам, пожалуйста, фирма иностранца Гаммера. А у нас нет своих карандашей, что ли? Да, да, браток, — как бы отвечая на невысказанный Юркин вопрос, продолжал Коля. — Чем меньше будем мы за границей тратить деньги на такие вещи, которые производятся у нас, тем больше их можно будет употребить на покупку машин, нужных для развития советской промышленности…

— Что же нам делать? — спросил Толя Таратута.

— Что делать? Школьный кооператив организовать! И чтобы всё в нём было. Учебники, тетради, карандаши, книжки для чтения, даже зубной порошок! И мыло. Вообще — всё!

— А где мы это возьмём! А кто нам даст? — мы забыли о дисциплине и порядке и кричали все вместе.

— Спокойненько! — поднял руку Коля. — Самое главное, чтобы побольше ребят вступило в члены кооператива. И чтобы у нас был инициативный председатель правления. Тогда мы всех частников за пояс заткнём!

Коле мы верили. Поэтому единогласно проголосовали за создание кооператива. Труднее было с председателем. Кого же избрать на такую ответственную должность? Никто не подходил. Один рассеянный — все наши деньги потеряет. Другой — плохой организатор. Третий имеет уже сто пятьдесят нагрузок.

И тут Коля предложил:

— А что, если мы изберём Васю?.. Да, да, Васю Янченко!

Васю, которому трудно два слова связать, Васю, который краснеет и конфузится без всякого повода, — это было просто смешно! Не обращая внимания на наши возгласы: «Он мямля! Он робкий», Коля спросил Васю:

— А ты как думаешь? Справишься с этой работой?

— Я согласен, — неожиданно ответил Вася.

С того дня в жизни нашей трудшколы началась новая эра — эра кооперации.

Теперь на переменках Вася больше не стоял у окна, любуясь природой. Он бегал из группы в группу и, не пропуская ни одного ученика, настойчиво требовал:

— Голосовал за кооператив? Давай 5 копеек вступительных, 10 — пай.

По целым дням мы только и слышали эти слова: — 5 вступительных, 10 — пай. И почти никто не отказывал Васе. Он как-то загипнотизировал всех происшедшей в нём переменой. Не заикался, не экал, не краснел, а упорно и последовательно добивался своего.

Юра Левицкий тоже не отказался вступить в кооператив.

Он вынул из кармана своего аккуратного синего пиджака серый замшевый кошелёк, достал пятнадцать копеек:

— Пожалуйста. Только писать я буду на тетрадях Дзениса. Всё-таки они лучше, бумага гладкая…

Несколько озадаченный, Вася помолчал, потом сказал:

— Ладно. Давай взнос. А там разберёмся.

После уроков Вася уходил в учительскую и вместе с учителем украинской литературы, который от педсовета отвечал за кооператив, что-то высчитывал, щёлкая на счётах, составлял списки.

Однажды, забежав на переменке в учительскую, я слыхала, как он, не краснея и нисколько не смущаясь, беседует с кем-то по телефону:

— С вами говорит председатель школьного кооператива Янченко. Отгрузите, пожалуйста, нам сто тетрадей в клетку, пятьдесят — в две линейки, пятьдесят — в одну.

…И вот настал торжественный день открытия кооператива.

На втором этаже, в конце коридора был отгорожен деревянным барьерчиком участок. Там стоял просторный, с широкими полками шкаф. На полках лежали стопки тетрадей, учебников, карандаши, ручки, коробочки с перьями, коробки зубного порошка, зубные щётки. А над шкафом висел плакат со словами Ленина «Кооперация — путь к социализму».

Председатель правления Вася и два продавца — Катя и Вера — торжественно стояли за столом, ожидая покупателей. И они не заставили себя ждать. Хлынули лавиной. Из всех групп со всех этажей бежали школьники. Старшие мчались, перепрыгивая через две-три ступеньки, младшие бежали, едва поспевая за старшими, в страхе, что им не достанется тетрадка.

Толкая друг друга, навалились на хрупкий барьерчик и загудели. В сплошном шуме с трудом можно было расслышать отдельные возгласы.

— Физику Цингера!

— Алгебру Лебединцева!

— Мне чернил!

— А сколько стоит тетрадь в две линейки?

— Я платил пай. Мне скидка полагается!

— Все платили. А ну, не толкайся…

Такого столпотворения не видел даже господин Дзенис.

Вася закрыл шкаф на ключ, стукнул кулаком по столу и гневно крикнул:

— Товар отпускать не будем, пока не станете в очередь. Младшие, вперёд! Старшие будут получать на следующей переменке!

Вася кричал! Вася стучал кулаком по столу! Это было настолько неожиданно и странно, что покупатели послушно и быстро стали в очередь.

Так было положено начало дисциплине и порядку. Так на наших глазах Вася, застенчивый и несчастненький Вася, постепенно превращался в гордого и независимого человека, настоящего общественного организатора. Нет, он не зазнался, не стал высокомерным. Просто он был очень занят, очень поглощён своими делами. А их было много. Сбор взносов, приобретение товаров, учёт. Для учёта Вася даже завёл два толстенных гроссбуха — кассовую и товарную книгу.

Иногда, когда после уроков он сидел за столом, склонившись над кассовой книгой, что-то подсчитывая и записывая, появлялась его бабушка, работавшая вахтёром в нашей школе. (Отца Васиного — первого в селе председателя комбеда — зверски замучили кулаки, а мать умерла от голода. У бабушки Нюши он жил и воспитывался).

Улучив минуту, когда Вася оставался один, бабушка подходила к столу и, заглядывая в таинственную книгу, ласково бормотала:

— Ох ты ж мой внучек… Бульгахтером будешь!

— Нет, — отвечал Вася, — художником!

К сожалению, теперь мы никогда не видели, чтобы Вася рисовал. На переменках он всегда бывал в кооперативе.

Но однажды, не помню, что уж такое случилось, на одной из перемен Вася остался в группе.

— Нарисуй что-нибудь, — просительно сказал Юра и положил перед Васей свой альбом и гаммеровский карандаш.

Вася вспыхнул, протянул руку к карандашу, но, тотчас отдёрнув её, спокойно сказал:

— Не хочу. При-принципиально!

Юра растерянно улыбался:

— И не надо… И подумаешь… — Отвернувшись от Васи, молча уставился в окно. Мы тоже молчали.

И вдруг Юра вскочил, швырнул карандаш в стенку.

— Ну его к чёрту этого «Гаммера».

Перед окончанием учебного года Вася отчитывался на собрании членов кооператива. Отчёт его был очень кратким — одни цифры. Но это были необыкновенно убедительные цифры: