Однако слишком долго читать вступительную лекцию по металлометрии я не мог, потому что намеченный на карте путь довольно длинный, а времени мало — волей-неволей приходится побаиваться: а вдруг не успеем засветло вернуться в лагерь?

Итак, я иду сегодня в первый поисково-съемочный геологический маршрут нынешнего полевого сезона, жадно смотрю по сторонам, надеясь увидеть хоть какой-нибудь завалящий камень. Но вокруг лишь деревья, деревья да чавкающий, хлюпающий мох.

«И раз… и два… и три…» — устало, с тупым монотонным упрямством, чтобы не потерять цифру пройденного расстояния, повторяю про себя. От жары сохнут и трескаются губы, соленый пот застилает глаза, черная вуаль противно липнет к лицу. Не выдержав мучительного наваждения «комариной слепоты», задираю на шляпу матерчатую кисею, достаю из бокового кармана драгоценный флакончик живительного эликсира диметилфтолата, прозрачной маслянистой жидкости, намазываю шею, щеки, руки. Дышать теперь можно свободнее, всей грудью и смотреть на тайгу широко открытыми глазами, не боясь, что на тебя налетят осатаневшие комары.

Чахленькие, тощие химеры-тонкокрылки с остервенелой настырностью тыкаются в лицо и пугливо отскакивают, словно опаленные невидимым огнем. Эти пробные лобовые атаки продолжаются беспрерывно. Они тоже угнетают и раздражают, но к ним притерпеться можно. Сперва кажется, что таежный шутник Берендей бросает в тебя пригоршнями мокрое, липучее просо. С ужасом закрываешь глаза, чтобы не ослепнуть от сора, однако невольный страх вскоре пропадает. Такова уж натура человеческая — привыкаешь ко всем неожиданным испытаниям.

Уже полуденное солнце почти отвесно повисло над вершинами деревьев, расплавив косые синие тени, а мы еще не увидели ни одного обломка коренной горной породы.

Тягостно бродить геологу-поисковику по мрачному сырому лесу вхолостую, когда на его тропках-дорожках не встречаются ни торжественно-величавые пики скал, ни грозные заманчивые обрывы-опасники «стратиграфических разрезов», ни веселые пестрые стайки заветных каменных развалов. Идешь-идешь впустую, и нет-нет да и закопошится где-то внутри раздражительный дьявольский голосок: «Зачем топать дальше, натирать суконными портянками водянисто-кровавые мозоли на ногах, зарабатывать из-за удушливых резиновых сапог ноющие ревматические ломоты в суставах? Бессмысленно и глупо рассчитывать на какие-то необыкновенные открытия, если на крупномасштабных аэрофотоснимках рельефа ясно видно, что ничего интересного не ждет тебя, упрямого дурака, ничего, кроме скучной путаной мешанины деревьев. Береги свое драгоценное здоровье, поворачивай в лагерь! Там — ароматные пшеничные лепешки с густым грузинским чаем и вареным сахаром! Там постель с теплым меховым мешком!»

Остановишься в нерешительности, как будто передохнуть, а гулкий властный бас приказывает: «Ты — инженер-геолог. Разве ты имеешь право обманывать собственную душу? Ныть, скулить, проклинать комаров и чащобу? Тебя, кроме совести твоей, никто не проверит, а если и пройдут по твоим невидимым тропинкам братья по профессии, то не скоро, когда, возможно, ты уже будешь там, где успокоились предки. Но разве твоя совесть — не самый строгий судья? Ты можешь заблудиться, ошибиться, но чтобы специально обмануть самого себя — нет, нет и нет. Иначе — бросай в костер диплом, полученный с таким трудом в нелегком институте. Для составления геологической карты нужны только строгие факты, а не досужие вымыслы; зримые наблюдения, а не фантастическая спекуляция».

И снова хрипло бормочу: «И раз… и два… и три…»

Чем выше мы поднимаемся, тем плотнее смыкается чащоба. Иногда приходится ползти буквально на четвереньках, меряя расстояние коленями или, случалось, даже ползком.

Из кустов то и дело неуклюже взлетают зажиревшие линялые глухари; по траве серенькими колобками скачут шустрые рябчата, вытянув смешные, как будто облезлые, шеи; волшебниками-невидимками растворяются в пестроте таежной подстилки тетеревятки-хамелеоны.

Сашкино лицо сплошь покрылось мелкой красной сыпью, веки вздулись, подобно маслянистым сдобным кренделям, от въедливых хоботков насекомых.

Все свое усердие парень направил на истребление кровожадных врагов. Он гневно хлестал их нудно гудящие рои еловыми ветками, однако черные крылатые полчища получали неисчислимое подкрепление из каждой затхлой болотины, из каждой теплой, заплесневшей мочажины. Бедняга рычал, стонал, скрежетал зубами, но ни разу не пожаловался, мужественно перенося адские пытки. Если б он посмотрел в зеркальце горного компаса, он бы отшатнулся от кроваво-багряной маски из раздавленных комаров.

Деликатно, скрыв жалостливое сострадание, я протянул «бесстрашному» воину заветный спасательный флакончик диметилфтолата.

— Нет, не соблазняйте! — ответил «железный» Александр.

— Хватай скорей, мажься погуще, пока все соки из лица не высосали!

— Отстаньте, говорю! — огрызнулся Волынов.

— Не валяй дурака! Эти дьяволы так закалят тебя, что на всю жизнь психопатом сделаешься. Коли не хочешь мазаться добровольно, приказываю официально. Рабочий-маршрутник в полевой экспедиции обязан подчиняться геологу, как в бою солдат командиру.

— Ну, если приказываете… — Сашка с нескрываемой радостью плеснул на ладонь густую жидкость, щедро, точно умывался, провел по вздутым щекам и болезненно сморщился: — Ой, как щиплет! Похлеще горчичников!

Он запрыгал на одной ноге, зачихал, будто в ноздри ему набили нюхательного табаку. Из глаз градом покатились крупные слезы. Но, в конце концов, успокоился, и мы пошли дальше.

Мшистые деревья перед нами расступились, открывая широкую солнечную поляну. Сердце мое заколотилось от волнения, язык перестал бормотать дурацкие неотвязные цифры, а ноги сами, не подчиняясь холодному рассудку, несли меня вперед. О, какое счастье! Вот оно, долгожданное коренное обнажение! И не какие-нибудь там бессмысленные, хаотичные развалы каменных глыб, обработанные морозными ветрами, а целехонькая, высоченная скала, темно-бурая, густо облепленная лохматыми, раковистыми ошметками седых и черносажистых лишайников.

Волынов помчался за мной с неменьшей скоростью и прытью, чем гонялся за порхающими линялыми глухарями.

Увидев, как я расхаживаю вокруг дряхлого пирамидального столба останца изверженной породы, как пристально, придирчиво осматриваю его со всех сторон, он уставился на меня внимательным, недоуменно испытующим взглядом. Он явно порывался что-то спросить, покусывая губы от неодолимого любопытства, но не решался, а терпеливо наблюдал, что же я буду делать дальше.

А я прикинул шагами примерные размеры коренного выхода, определил компасом азимуты простирания и падения всех ровноскалистых и корявых, извилистых трещин, записал результаты в геологический дневник. Потом грозно поднял свое главное оружие — долговязый, похожий на стариковский костыль, увесистый стальной молоток — и принялся колотить по скале. Звенящие, дробные звуки далеко-далеко возвестили диких таежных обитателей о вторжении в их непуганые владения беспокойного искателя подземных сокровищ.

Удивленный, ничего не понимающий Сашка только успевал складывать в матерчатые мешочки образцы с мудреными этикетками.

— И какая же ценная руда содержится в этой скале? — спросил он, разглядывая осколок.

— Никакой! Она абсолютно пуста…

— А я подумал, что вы месторождение нашли, — произнес Волынов разочарованно.

— Если бы, Саша, месторождения полезных ископаемых попадались на каждом шагу, как грибы в осеннем лесу, то геологам нечего было бы делать. Незачем было бы им составлять всевозможные мудреные карты, например тектонические, литологические, фациальные, палеогеографические, металлогенические, прогнозные и прочие-прочие, а также хитрые схемы, разрезы, колонки, диаграммы и многое-многое другое, что в конечном итоге предназначено для выявления промышленных залежей.