— Ага, — согласилась я, — растут все-таки.

— Растут, — невозмутимо ответил Марк.

— А чего это они?

Я тоже была невозмутима — несложно ведь, к тому же привыкла.

— Я их отращиваю.

Это становилось любопытно.

— Чего? — переспросила я.

А сама подумала: «Ну неужели, он меня еще чем-то может удивить?»

— Я читаю сейчас «Книгу Царей», — пояснил он.

— Так, — отреагировала я, хотя такого скудного объяснения мне, недогадливой, было недостаточно.

Он посмотрел на меня удивленным взглядом: как это я не понимаю? — но все же снизошел и развернул ответ:

— Там, кроме прочего, про Самсона.

— Ну да, и про Далилу, — решила я показать образованность, начиная смутно догадываться, как стыкуются неудачливые любовники и ногти Марка.

— И про Далилу, — согласился Марк, продолжая изучать свои чудесные атавизмы, особенно на указательном пальце. — Там, если ты помнишь, сила Самсона заключалась в его волосах, то есть чем длиннее волосы, тем больше силы.

— Ага, — согласилась я и, склонив голову, неприлично почесала себе затылок. — У меня к тебе единственный вопрос: почему именно ногти ты связываешь с умственной своей недюжистью?

Оказалось, что Марк к вопросу готов, видимо, он размышлял над ним и вполне обдумал.

— Больше отращивать нечего, — сказал он веско.

Я приняла аргумент, подумав: «А ведь действительно нечего. Хотя и жаль!»

— А что ты на «Книгу Царей» перешел, про Немо уже закончил? — решила я перевести разговор.

— Нет, — ответил Марк, переводя взгляд с ногтей на меня, как бы проверяя, не подросла ли я тоже, — бросил, слишком заумно. Все эти научные объяснения утомляют, да и скучно.

Про «заумно» было даже веселее, чем про Самсона с ногтями, ими же и раздирающего кому-то пасть, и я улыбнулась, но все же решила не продолжать. Вместо этого я набрала побольше воздуха в грудь и решилась.

— Марк, — сказала я, — тебе не кажется, что мы исчерпали нашу задачу. Что либо мы неправильно выбрали направление, либо дошли до предела и продолжения нет. А точка, где мы остановились, и есть, собственно, окончательное решение.

Он молчал, переводя взгляд то на ногти, то на меня, как бы оценивая, что важнее, и я ждала, что он сейчас обрушится на меня с воплями и криком, что его разорвет привычный уже порыв злости, даже ярости, который в последнее время проявлялся от гораздо меньшего раздражителя, чем я. Мне даже показалось, что и паузу он выдерживает, скорее, для того, чтобы самому решить — приходить в ярость или остаться спокойным. Но тогда это контролируемая, неискренняя ярость, подумала я.

— Смотри, мы уже четыре недели топчемся на месте, — ярешила залить его пылающее возмущение холодными словами и как-то оправдать свое отступничество. — И мы совсем не продвинулись — ни ты, ни я, не нашли абсолютно ничего нового. А ведь все эти четыре недели я работала, — я развела руками, как бы показывая, как много работала, — и так подходила, и этак, с разных сторон... как только ни бралась... и — ничего. Да и у тебя тоже...

Чего я сейчас не хотела, так это начинать еще одно, никуда не ведущее, теперь уже ночное обсуждение. Поэтому я старалась говорить лишь общими фразами, не переходя на конкретику терминов и формулировок. Марк по-прежнему мол-. чал, но теперь смотрел только на меня.

— Значит, ты полагаешь, что мы зашли в тупик? Видимо, он все-таки решил не возбуждаться.

— Даже не в тупик, — поправила я его.

Слово «тупик» означало нечто временное, так, исправляемая неудача, осечка.

— Скорее не тупик, а конец дороги. Цель, которую мы ставили — достигнута, мы просто не заметили этого. Мы просто думали, что цель больше, а она оказалась чуть меньше, что не делает ни ее, ни нас хуже. То есть, я думаю, что мы в результате пришли, к чему стремились, — повторила я, не зная, что сказать еще.

— Ну, и что ты предлагаешь? — спросил он угрюмо. И в эту секунду мне показалось, что он согласен со мной, что он сам пришел к тому же мнению, только боялся высказать его первым.

— Ну что, — начала я немного нерешительно, — напишем статью, тут материала даже на две хватит, будем работать над методикой... Что еще в такой ситуации делать?

Марк смотрел на меня, не отрываясь, его глаза, которые я уже не помнила голубыми, а только серыми и совсем стальными, вдруг подернулись легкой, едва заметной дымкой далеких небес. Он неожиданно улыбнулся; и глаза, и улыбка на мгновение напомнили мне того Марка, которого я так любила, по которому скучала и которого я уже боялась, никогда и не существовало.

— Ты ошибаешься, малыш, — сказал он мягко и как бы с сочувствием к моей ошибке. — Ты все перепутала, — и тут же голос добавил металла, и голубая дымка безвозвратно исчезла, растворилась во все поглощающей, хоть и светлой, но серости. — Все как раз наоборот, мы не уперлись, как тебе показалось, мы только подошли, и подошли вплотную.

Он тоже не хотел углубляться в конкретику и потому перенял мой образный стиль.

— Видишь ли, — продолжил он, — все, что мы сделали на сегодняшний день, — это была предварительная, такая своеобразная вспашка, нащупывание, что тоже, ты права, немало, и мы сделали немало, но не в этом дело. Дело в том, что только сейчас мы подошли к самому главному. Если использовать нашу с тобой аналогию, то получается, что раньше мы копали, работая лопатами, самое большее, кирками, что тяжело, повторяю, но зависит от физической силы. А теперь мы докопали, до чего могли, и уперлись в стену, и ни лопатой, ни киркой, ни даже бульдозером ее не взять. Нужен взрыв.

Он любит это пороховое сравнение, подумала я.

— А для взрыва не нужна физическая сила, и, может быть, мы не сможем, — он опять неожиданно и оттого особенно светло улыбнулся.. — Но скорее всего сможем.

В его голосе даже почувствовались нежность и ласка. «Ласка», вспомнилось забытое слово, я так по ней соскучилась.

— Единственное, что нам требуется сделать, это ощетиниться, усилиться и интенсифицироваться.

Мне понравилась подборка глаголов — где-то в детстве я такое сочетание уже слышала, только «ощетиниться» там, кажется, не было.

— Так что иди спать, малыш. Как ты мне говорила раньше: «И вечный бой, покой нам только снится», так? Я не путаю?

— Не путаешь, — ответила я и про себя обреченно добавила, пропустив то, что забыла: «И мнет ковыль...».

А потом, почувствовав, как всегда бывает от неудачной попытки, жалость к себе, к своим несбывшимся надеждам на освобождение от поработившего труда, я вздохнула:

— Мне покой даже уже и не снится.

— Тоже хорошо, — сказал Марк по инерции, так как снова погрузился в свои ногти.

Я не выдержала обиды от проигранной ногтям конкуренции и вставила язвительно:

— Ногти ты тоже для взрыва отращиваешь? Что-то типа бикфордова шнура?

— Для взрыва все средства хороши, — ответил Марк, не поднимая головы.

И я подумала с яростью, что он — неисчерпаемый источник глубокомысленной мудрости, просто Конфуций какой-то.