Ну что с того, ну что с того,

что смяты и побиты!

В них есть немое торжество

предчувствия победы.

Они полягут в чернозем,

собой его удобрят,

но через много лет и зим

потомки их одобрят,

Слезу ненужную утрут,

и в юном трепетанье

вся неоправданность утрат

получит оправданье...

Парит, парит гусиный клин,

за тучей гуси стонут.

Горит, горит осенний клен,

золою листья станут.

Ветрами старый сад продут,

он расстается с летом..

А листья новые придут,

придут за теми следом.

      Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.

Не березы, не рябины

и не черная изба

всё топазы, всё рубины,

всё узорная резьба.

В размышленья погруженный

средь музейного добра,

вдруг я замер, отраженный

в личном зеркале Петра.

Это вправду поражало:

сколько лет ни утекло,

все исправно отражало

беспристрастное стекло

серебро щитов и сабель,

и чугунное литье,

и моей рубахи штапель,

и обличие мое...

Шел я улицей ночною,

раздавался гул шагов,

и мерцало надо мною

небо тысячи веков,

И под этим вечным кровом

думал я, спеша домой,

не о зеркале Петровом

об истории самой,

о путях ее негладких,

о суде ее крутом,

без опаски, без оглядки

перед плахой и кнутом.

Это помнить не мешает,

сколько б лет ни утекло,

все исправно отражает

неподкупное стекло!

      Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.

В ожидании дел невиданных

из чужой страны

в сапогах, под Берлином выданных,

я пришел с войны.

Огляделся. Над белым бережком

бегут облака.

Горожанки проносят бережно

куски молока.

И скользят, на глаза на самые

натянув платок.

И скрежещут полозья санные,

и звенит ледок.

Очень белое все и светлое

ах, как снег слепит!

Начинаю житье оседлое

позабытый быт.

Пыль очищена, грязь соскоблена

и конец войне.

Ничего у меня не скоплено,

все мое - на мне.

Я себя в этом мире пробую,

я вхожу в права

то с ведерком стою над прорубью,

то колю дрова.

Растолку картофель отваренный

и обед готов.

Скудно карточки отоварены

хлебом тех годов.

Но шинелка на мне починена,

нигде ни пятна.

Ребятишки глядят почтительно

на мои ордена.

И пока я гремлю, орудуя

кочергой в печи,

все им чудится: бьют орудия,

трубят трубачи.

Но снежинок ночных кружение,

заоконный свет

словно полное отрешение

от прошедших лет.

Ходят ходики полусонные,

и стоят у стены

сапоги мои, привезенные

из чужой страны.

      Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.