— Из Дымбазлара похитили девушку. Необходимо обыскать виноградник Сыддыка.

Староста растерялся. Откуда в касабе с такой точностью знают, где беглецы?

— Не гневи аллаха! Почему только этот виноградник? Или тебе духи нашептали?

— При чем тут духи? — отвечал старший из жандармов. — Ведь мы не зря столько лет этими делами занимаемся.

Обшлагом кителя он потер свои нашивки на рукаве — там красовалось пять унтер-офицерских красных полосок.

Староста не нашелся что ответить.

— Что ж, пошли, — только и сказал он.

Тронулись в путь. Впереди шел староста, позади жандармы верхом. Староста всю дорогу сокрушался.

— И кто ж это донес, о аллах? Кто вам сказал?

— Птицы, — смеялся унтер, — птицы начирикали.

Староста продолжал чуть слышно приговаривать:

— Какая-то вошь оставила свой помет… Да лишит аллах окаянную своего благословения!

Крестьяне, завидев старосту в обществе жандармов, удивленно переглядывались.

— Куда это вы? — спрашивали они его.

— Не знаю, — отвечал он. — Вот у них спросите, — и кивал на унтера.

Однако крестьяне больше вопросов не задавали. С жандармами шутки плохи!

Когда показался виноградник Сыддыка, староста заторопился. Сейчас все выяснится, сейчас он узнает, какая вошь оставила помет. Жандармы вскинули карабины.

— Приготовиться! — скомандовал унтер-офицер.

Щелкнули затворы. Жандармы стали медленно приближаться к сторожке, словно шли в наступление на неприятеля.

— Эй, Хусейн! — крикнул унтер.

Ни звука в ответ.

— Выходи! — заорал он еще громче.

Опять никакого ответа.

— Мы же знаем, ты там. Не вздумай сопротивляться!

В домике не было заметно никакого движения. Жандармы сделали еще несколько шагов.

— Выходи, Хусейн, — сказал унтер уже мягче. — Все равно от нас не уйдешь.

Дверь открылась. Жандармы тотчас взяли ее на прицел. Вышел Хусейн. За ним показалась девушка. Увидев, что они безоружны, унтер-офицер смело направился к ним. Защелкнул наручники на запястьях Хусейна, скомандовал:

— Шагай вперед!

От мягкости в голосе не осталось и следа.

— Ну, с этим покончено, — обернулся он к старосте. — Теперь очередь за Хасаном.

— Хайда! — удивленно мотнул головой староста. — А этот-то при чем?

— А ты что думал! — Унтер-офицер многозначительно покачал головой. — Ведь это он их сюда спрятал!

Староста только прошептал бессильно:

— Не гневи аллаха.

— Хасан ни в чем не виноват, — встрепенулся Хусейн. — Девушку я похитил.

Унтер тряхнул его за шиворот.

— Это уж не тебе судить — виноват, не виноват. А коли ты такой умный, так незачем было похищать несовершеннолетнюю.

— Но ведь они по доброму согласию… — робко вмешался староста.

— Завидев жандармов, Хасан застыл на месте. В его голове завертелся вихрь мыслей.

«Кто донес?» — назойливо стучало в мозгу. Ответ был один: Мастан. Кроме него, никто не мог. Разве можно доверять змее?

Он сам протянул руки унтеру. Тот связал их веревкой. Собрались крестьяне. Сердер Осман, Рыжий Осман, Мустафа, Омер, Мелик, Салтык, Гюдюк, Эделло — все были здесь.

Сердер Осман не переставал возмущаться:

— Ни за что ни про что, вай, вай! Позор, неслыханный позор!

Унтер-офицер гордо огляделся по сторонам, словно удачливый полководец в старинном романе.

— Трогаемся! — скомандовал он своей «армии». — Вперед!

Вскоре жандармы и арестованные скрылись из виду.

Тюрьма в касабе помещается неподалеку от городской управы. Унылое здание из бетона вытянулось посреди широкого двора, огороженного проволокой. К чинаре, стоящей у ворот, прибита дощечка с надписью: «Отсиди срок — выходи за порог». Под чинарой обычно собираются и ждут посетители.

В приемный день тюрьма бывает и оживленная и печальная. Те, кого навещают, сначала набрасываются с расспросами на пришедших. Потом сами начинают изливать им всю горечь своего одиночества, тоски и безнадежности. Те, к кому никто не приходит, смотрят на счастливчиков и вздыхают.

Хасан и Хусейн сидели друг против друга и сосредоточенно курили, ни на кого не глядя, изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Они плохо слышали друг друга — над двором стоял плотный гул голосов.

— Подвел я тебя, — в который раз повторял Хусейн. — Мне ты помог, а сам в беде очутился.

— Э, брось, — отвечал Хасан, — что было, то было. Лучше думать о будущем.

На середину двора вышел надзиратель, поискал кого-то взглядом: видно, пришел новый посетитель. Некоторые из арестантов замолчали — может быть к ним… Остальные галдели по-прежнему.

— Гюрро Огуз! — выкрикнул надзиратель.

Молодой курд, которого переслали недавно из диярбакырской тюрьмы, растерянно поднялся, прошептал:

— Хюде разы бике![17]

— Ишь, глаза-то засияли, — улыбнулся Хасан.

— Хюде разы бике, — повторял курд на ходу.

Хасан занялся подсчетами. Оказалось, он сидит уже целую неделю. И конца этому сидению не видать. Он ждал, что его со дня на день вызовут к судье и все выяснится. Но начальники, видно, и в ус не дуют. А у него урожай пропадет. Матери разве управиться в поле? Погниет хлеб на корню…

«Рыжий Осман, Сердер Осман, Салтык уберут. Товарищи ведь…» — утешал он себя. Друзья не допустят, чтобы его труды пропали даром. Но душу щемило. Как-то там мать? Одна совсем. Сюда ей не добраться. Она и до соседки-то дойти не может.

— Эй, — тронул его за рукав Хусейн, — тебя зовут!

Хасан вздрогнул.

— Зачем?

— Откуда я знаю. Наверно, пришли к тебе.

«Кто бы это мог быть? — размышлял Хасан, шагая по двору. — Разве что Рыжий Осман? Вряд ли…»

Хусейн глядел ему вслед.

— И нас когда-нибудь навестят, — вздохнул он.

Хасан подошел к надзирателю.

— Вы меня звали?

— Ты Хасан? — спросил тот хмуро. — Тебя девушка ждет в кабинете начальника тюрьмы. Ступай.

Хасан смешался.

«Разыгрывают!.. — Он с досадой сплюнул. — Какая еще там девушка будет меня искать?»

Надзиратель поддал носком бабуша какую-то железку.

— Хасан Сезгин?

— Ну!

— Из Кайрана?

— Оттуда. («Разыгрывают!»)

— Ну и иди! Чего расшумелся?

Хасан все еще не верил. Девушка? В Келькеркее у него есть двоюродная сестра. Но она и знать не знает о случившемся.

Поднялись по лестнице. Надзиратель велел Хасану обождать, постучал в дверь и закрыл ее за собой. Хасан остался один. Никого вокруг не было. Вот сейчас повернуться да и прочь отсюда. Голова бритая, верно. Но ведь новобранцам тоже головы бреют. Только куда ему идти, если не в Караахметли? А оттуда сюда же и приволокут. Тогда уж никто не поверит, что он сидит безвинно.

Дверь открылась, вышел надзиратель.

— Иди. Тебя ждут.

Хасан оторопел: в комнате сидела Алие.

— Это вы?..

Девушка поднялась ему навстречу.

— Нельзя ли нам наедине поговорить? — обратилась она к начальнику.

Тот с недовольной миной кивнул в знак согласия и вышел.

— Я пришла… — начала Алие. — Это все мой отец подстроил… Я пришла, чтобы хоть немножко загладить его вину.

— Он, я это знаю… — пробормотал Хасан. — Что поделаешь, раз уж так получилось…

— И подумать только, мой отец!.. — опустила голову девушка.

— Что поделаешь, — повторил Хасан. — Видно, мне так на роду написано.

— Никто не знает, что я пришла сюда. Дочка начальника тюрьмы — моя подружка.

— Я никому не скажу.

— Если отец узнает… — Она запнулась. — Хотите что-нибудь передать со мной?

— Спасибо. Как там моя мать?